Последнее послание патриарха было обращено главным образом к Нижнему Новгороду. Во всю предшествующую смуту нижегородцы проявили удивительную стойкость: они ни разу не пристали к Вору и до последней минуты стояли за царя Василия. Теперь патриарх просит их писать в Вологду и в Казань, чтобы там не присягали Маринкину сыну. В конце грамоты Гермоген восхвалял нижегородцев и писал: «А вам всем от нас благословение и разрешение в сем веце и будущем, что стоите за веру неподвижно, а я должен за вас Бога молити».
Патриарх не ошибся в нижегородцах: в августе 1611 года жители Нижнего получили грамоту его, а уже через несколько месяцев в Нижнем, по почину великого гражданина Минина, готова была новая рать для освобождения Москвы от врагов.
В настоящее время в нижегородском Спасо-Преображенском соборе, с левой стороны, находится гробница с сенью из черного мрамора: здесь рядом с древними нижегородскими князьями и святителями покоится прах простого мясного торговца нижегородского — Кузьмы Минина Сухорука. И недаром погребен он на таком почетном месте; много ему обязано Русское государство своим спасением в годину лихолетия, он начал то народное движение, которое привело к избранию в цари Михаила Федоровича Романова.
Минин пользовался глубоким уважением со стороны своих сограждан и был выбран ими земским старостой. Он уже давно болел душой о бедствиях Родины. Грамота патриарха окончательно показала Минину, что Отечеству мало одних сокрушений и слов, что ему нужно дело, нужна работа. Созвав совещание главных представителей нижегородской торговой общины в земской избе, Минин предложил прежде всего найти денежные средства для нового ополчения. По общему приговору нижегородцы решили сделать сбор «пятой деньги», т. е. взять пятую часть имущества каждого; кроме того, они постановили во всем Кузьму слушаться и «приговор ему на себя дали». Так было начато великое дело.
Через два месяца в Нижний пришла грамота от Троице-Сергиева монастыря. В начале грамоты иноки обители яркими чертами изображали бедствия государства: «Поляки с изменниками нашими бесчисленную христианскую кровь пролили, святые Божьи Церкви разорили и осквернили, а твердого адаманта, святейшего патриарха Гермогена с престола низвергнули и в тесное заключение затворили». В конце своего послания архимандрит Дионисий с братией умоляли поспешить на спасение Москвы от поляков.
Грамота была прочитана торжественно в Спасском соборе протопопом Саввою, который горячо призывал молящихся идти на «заступление многоцелебных мощей московских чудотворцев». После молебствия, когда толпа выходила из собора, к ней здесь же, на соборной площади, обратился с своей знаменитой речью Минин. Он говорил, что, если понадобится, русские люди не только должны пожитки и дворы свои продавать, но должны быть готовы заложить и жен и детей своих для спасения государства. После речи Минина снова на площади народ молился во главе с архимандритом нижегородского Печерского монастыря Феодосией, и все молитвы сливались в одну: «Да спасет Господь царство русское». Ранее всего Кузьма Минин советовал избрать опытного воеводу. Нижегородцы с ним немедленно согласились. Однако найти хорошего воеводу было нелегко — мало было найти витязя храброго и опытного, нужен был еще муж искренний, твердый, ни разу не запятнавший себя какой-нибудь изменой. Такого человека нижегородцы нашли в лице князя Димитрия Михайловича Пожарского, который служил сначала законному царю Шуйскому, а потом сражался в земском ополчении Ляпунова. Пожарский ни разу не склонился, как другие, в пользу Вора или короля польского. Он принял предложение нижегородских послов и сказал, что «рад страдать до смерти за веру православную».
Казны военной было собрано много; были люди, которые не то что пятую часть своего имущества давали, а отдавали все, что имели, а сами становились в ряды войска. Князь Пожарский предложил нижегородцам и жителям других городов выбрать для заведования казной особого надежного гражданина. Все единогласно выбрали Минина.
Слух о новом земском ополчении быстро распространяется в разных городах. Раньше других вступают в ополчение служилые люди из Смоленска, Вязьмы и Дорогобужа, спасшиеся переселением в Нижегородскую область от польского плена. Затем подошли ратные люди разных поволжских городов, а также Коломны, Рязани, Вологды и других.
В начале марта 1612 года Пожарский мог уже двинуться из Нижнего. Как раз в это время ополчение узнало о мученической кончине патриарха Гермогена. Среди воинов передавались слова патриарха, сказанные им изменнику Салтыкову в ответ на предложение написать, чтобы нижегородцы не шли к Москве: «Да будут, — говорил старец, — благословенны те, кои идут на очищение Московского государства, а вы, окаянные изменники, будьте прокляты».
Князь Пожарский пошел к Москве не прямой дорогой, а двинулся сначала через Юрьевец-Повольский, Кинешму и Кострому на Ярославль для того, чтобы взять с собою ополчения из этих городов, а также чтобы очистить среднее Поволжье от шаек казаков и поляков. В Ярославле земское ополчение задержалось надолго: надо было устроить войско и образовать совет всей земли для управления делами.
Стоявшие под Москвой князь Трубецкой и атаман Заруцкий усиленно звали ополчение к Москве, но земские люди в Ярославле поговаривали, что казаки под Москвой хотят убить Пожарского так же, как убили Ляпунова.
Только после того как в Ярославль приехал келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий и стал убеждать от лица архимандрита Дионисия и всей братии поспешить, князь Пожарский и Минин выступили в поход. Однако опасения земского ополчения оказались верными: перед самым выходом ополчения, во время осмотра его князем Пожарским, на него было произведено покушение, к счастью, неудавшееся. Предатель, хотевший ударить князя ножом, перед смертью показал, что его подослал Заруцкий. Последний, узнав, что его гнусный замысел не удался, ушел с некоторыми казаками из-под Москвы, объявив себя за Воренка — сына Марины. Под Москвой оставались только те казаки, которые хотели помочь общему русскому делу. Однако полного согласия между ними и ополчением Пожарского не было. Князь и Минин мало доверяли казакам, которые еще так недавно стояли за Вора. Положение под Москвой стало весьма трудным: к полякам, сидевшим в осаде, приближался на помощь литовский гетман Ходкевич. Когда гетман попытался проникнуть в Москву, земское ополчение храбро его встретило, но лучше вооруженные поляки начали уже теснить наших. Исход битвы мог бы быть очень печальный, но войско из беды выручили Минин, который с конным нижегородским полком врезался в середину врагов, и казаки. Они вначале издали смотрели на битву, не принимая в ней участия; но увещания келаря Авраамия пробудили и в них любовь к Родине, и с криком «Сергий Преподобный!» казаки бросились на поляков. Последние были отбиты, даже обоз Ходкевича достался победителям. На другой день он совсем ушел от Москвы.
В Китай-городе и Кремле, где сидели поляки и русские изменники, начался сильный голод. Сначала страшно подорожали все съестные припасы (за корову платили 600 рублей, за кошку 8 рублей). Когда все, что можно было есть, было съедено, начали есть трупы животных, а потом перешли на трупы человеческие. Напоследок начали убивать для еды и друг друга.
16 сентября князь Пожарский писал полякам, что дольше сопротивляться им не стоит. В ответ на это предложение польские начальники прислали гордое и надменное письмо, где позволили себе нагло издеваться над русским войском и русским народом; но уже через несколько недель полякам пришлось сильно пожалеть о своем хвастливом и дерзком ответе: 22 октября русские взяли приступом Китай-город, а через четыре дня поляки должны были сдать и сам Кремль.
Великая русская столица — Белокаменная Москва — снова принадлежала русскому народу.
Когда суровые воеводы и воины, придя на Лобное место, увидали вышедший из Кремля крестный ход и епископа, несшего Владимирскую чудотворную икону Божией Матери, которой уже не чаяли никогда видеть, они, по словам современника, «слез источники источиша и облабызаху Святую икону сию». После молебствия на Лобном месте князья Пожарский и Трубецкой вместе со всем ополчением вошли в Кремль, который представлял самую печальную картину разорения: поляки, сидя там, оскверняли церкви, рассекали образа Христа и Богоматери, переворачивали престолы.
Как только привели хоть немного в порядок кремлевские святыни, русские люди стали думать о самом важном и неотложном деле — об избрании царя. Измученные годами смуты, они единодушно признавали, что теперь нужно выбрать такого царя, перед которым бы все могли единодушно преклониться. Готовились к избранию государя с глубоким благоговением: во все города было послано от священного собора предложение всем православным поститься три дня и молить Бога даровать России царя и благополучие и мир всему государству. После того из Москвы было велено прислать изо всех городов «выборных, лучших, крепких и разумных людей для земского совета и для царского избрания». Так собрался в Москве в самом начале 1613 года Великий Земский Собор, которому и предстояло избрать государя. На этом соборе находились выборные представители от всех сословий русского народа, в том числе и от крестьянского и от казачьего. Земский собор этот прежде всего постановил, чтобы отнюдь не выбирать Воренка — сына Марины — или какого-нибудь иностранного принца, а выбрать из русских великих боярских родов. Затем все жители Москвы и все выборные от других городов, разных чинов люди после долгого обсуждения, 7 февраля, единодушно решили быть царем русским двоюродному племяннику последнего государя из дома Рюрика Михаилу Федоровичу Романову. Не только земские люди всяких чинов, но и казаки решительно и радостно стали за него. Все знали государственные заслуги его предков, начиная с первых дней Москвы, хорошо помнили страдания всей семьи Романовых при Годунове и особенно Филарета Никитича под Смоленском и в польском плену и бедственную жизнь самого юноши Михаила в Москве, когда там сидели поляки, которые держали его с матерью как пленника.
Однако окончательное торжественное избрание отложили на две недели, чтобы за это время послать в ближайшие к Москве города верных и богобоязных людей, дабы они сведали, кого желает народ в государи. Через две недели посланные вернулись в Москву и доложили собору, что у всех русских людей одна общая мысль: быть царем Михаилу Федоровичу Романову, а кроме него иного не хотят.
В неделю Православия, 21 февраля в Успенском соборе после торжественного молебна все выборные люди избрали царём своим Михаила. «Да примет он,- говорилось в избирательной грамоте, подписанной участниками собора,- скипетр Российского царства для утверждения истинныя нашея православныя веры, и чтобы Господь Бог Его Государским призрением во всем Московском Государстве расточенные и разоренные исправил и во едино благочестие совокупил и междоусобие утолил и вся благая Московскому Государству устроил.»
Тут же, в Успенском соборе, выборные целовали крест Российскому самодержцу. Но в Москве его в то время не было: старица Марфа, освободившись от польского плена в московском Кремле, уехала с сыном в свои вотчины около Костромы и, помолившись в нескольких монастырях, проживала в селе Домнине, в 70 верстах от Костромы, думая здесь укрыться от всякой опасности. Но польские и казацкие изменнические шайки все еще продолжали рыскать в приволжских областях, и вот одна такая польская шайка остановилась в поселке Деревнищах, в нескольких верстах от Домнина, и, желая извести соперника Владиславу, приказала старосте деревни Ивану Сусанину вести ее к Михаилу. Сусанин, догадавшись о замысле поляков, успел послать гонца к инокине Марфе и царю Михаилу, чтобы те спасались за крепкими стенами Ипатьевского костромского монастыря, а сам повел шайку поляков по разным окольным дорогам, а затем, заведя их в леса и болота и уверившись по времени, что царь теперь уже в безопасности, открыл полякам истину. Те зверски его умертвили. Так честно умер крестьянин Сусанин за своего государя, показав пример доблести всем русским людям на вечные времена!
Инокиня Марфа и Михаил проживали в Ипатьевском монастыре, когда в Кострому прибыло торжественное посольство от земского собора просить Михаила Федоровича на царство. Когда посольство 14 марта явилось в сопровождении крестного хода в Ипатьевский монастырь, Марфа с гневом говорила главным послам — Рязанскому архиепископу Феодориту и боярину Федору Шереметеву, что русские люди измалодушествовались, в годы смуты часто изменяли своим правителям и что она не может отпустить сына на царство. Долго просили и молили послы, и только к вечеру, когда архиепископ, взяв икону Феодоровской Божией Матери, стал грозить инокине, что Бог на ней взыщет конечное разорение государства, Марфа уступила и благословила сына. Только через месяц, ввиду больших неустройств в Москве, молодой государь мог прибыть в столицу, a ll июля он торжественно венчался на царство, причем дядя государя боярин Иван Никитич держал Мономахову шапку, князь Трубецкой — скипетр, а князь Пожарский — державу (золотое яблоко). На другой день Пожарскому был пожалован высший в Москве сан боярина, а Кузьме Минину — сан думного дворянина. Награда эта давала Минину право заседать в боярской думе, рядом со знатнейшими особами и родственниками государя. Не была забыта молодым царем и семья Сусанина: Богдану Сабинину, мужу Антониды, единственной дочери Сусанина, была пожалована половина дворцовой деревни Деревнищ «за службу и за кровь тестя его» с освобождением его и его потомства от всяких податей. Так милостями спасителя Отечества началось новое царствование, а с ним началось и правление новой династии — Романовых!
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |