Первое тысячелетие н.э. - важный этап шведской истории, финал первобытной эпохи и начало пути к средневековому обществу, который может быть сейчас исследован в важнейших своих деталях. Хотя почти полное отсутствие письменных источников и создает большие трудности, археологический материал, поступавший в течение последних десятилетий, столь обилен, что позволяет сделать некоторые вполне обоснованные наблюдения и выводы.
Описание Швеции этой далекой эпохи остается достаточно неопределенным: до образования средневекового Шведского государства границы племенных территорий были неустойчивыми, и первоначальное понятие "Швеция" (Свеаланд, Страна свеев) охватывало лишь область вокруг озера Меларен и прилегающую, находившуюся под ее влиянием территорию. Границы в борьбе с ближайшими соседями неоднократно менялись, что, конечно, влияло на общий ход культурного развития. В первую очередь следует рассмотреть те данные, которые относятся непосредственно к земле свеев, составившей ядро будущего шведского государства.
Трудно найти лучшую точку отсчета, нежели сообщение Тацита о Швеции в конце I в. н. э. По его свидетельству, свеи (свионы) сильны людьми, кораблями и оружием. До сих пор у нас нет прямых археологических данных, подтверждающих эту характеристику, однако имеются данные косвенные, позволяющие считать ее достоверной.
Так, на Готланде и Эланде, а также в Смоланде и Эстеръётланде (то есть областях, занятых племенами, соседившими или контактировавшими со свеями) найдено оружие, датирующееся началом нашей эры1. Если верить Тациту, который располагал надежными устными сведениями, оно могло принадлежать свеям, беспокоившим балтийские острова и прилегающие к ним побережья набегами на боевых судах. Кажется вполне правдоподобным, что уже тогда свеи пробовали свои силы в завоеваниях и морских походах.
Дальнейший ход истории подтверждает это. Первые столетия нашего летосчисления отмечены в Швеции огромным прогрессом. Появляются богатые погребения, археологические находки сосредоточиваются на севере, в коренной области свеев2. Там, в Средней Швеции, в озерной области с многочисленными шхерами складываются предпосылки для создания богатой и яркой культуры (В позднейшее время, в эпоху раннего средневековья здесь известны объединения ("земли"), состоявшие каждое из нескольких так называемых "сотен": "земля четырех сотен" (Фьедрундаланд), "земля восьми сотен" (Аттундаланд), "земля десяти сотен" (Тиундаланд), которые в 1296 г. вместе с приморским округом Роден были объединены в провинцию Упланд. - Прим. перев.) . Археологические данные позволяют проследить, как в течение I тысячелетия н. э. постепенно здесь осваивались участки земли (поднимающиеся из моря в ходе Балтийской трансгрессии) и все большее пространство отходило под пашни и пастбища. Среди мелких островов водилось много тюленя и рыбы. Поблизости располагались густые леса, богатые пушным зверем.
В этих благоприятных хозяйственно-географических условиях сравнительно рано начинает формироваться система плотного расселения, при которой группы населения, эксплуатирующие отдельные освоенные участки, достаточно тесно связаны между собою. Раскопки богатой могилы конунга в Хэга, к югу от Упсалы, проведенные известным шведским археологом королем Густавом VI Адольфом, свидетельствуют, что определенные формы племенного объединения прослеживаются здесь уже в позднюю эпоху бронзы (к середине I тыс. до н. э.)3.
Тысячелетием позже известны сказания о других конунгах, сидевших на этих землях. Это - описанный исландским историком XIII в. Снорри Стурлусоном, создателем свода саг "Круг земной" ("Хеймскрингла"), могущественный род Инглингов, по меньшей мере два представителя которого должны быть погребены в Упсале, и еще один - в Венделе, немного севернее этой древней королевской резиденции племени свеев4. Иногда пытаются отождествить эту "племенную державу" с мощным племенным союзом свионов, описанным Тацитом. Вероятнее, однако, что конунги, погребенные (точнее, преданные сожжению) в Упсале, олицетворяют собой уже новую эпоху - углубляющейся социальной дифференциации в обществе свеев и подъема благосостояния и могущества высшего слоя знати (цв. илл. 18).
Три больших кургана Старой Упсалы входят в состав обширного курганного могильника. Они относятся к крупнейшим погребальным насыпям Швеции, где этот обряд известен с эпохи бронзы; два из них, по крайней мере частично, были исследованы (так называемый восточный курган - в 1846-1847 гг. и так называемый западный курган - в 1874 г.). Так как умершие были сожжены на погребальном костре, многие из сопровождающих вещей утрачены, но тем не менее по их остаткам можно представить статус погребенных. В восточном кургане найдено много кусочков высококачественной парчевой каймы, расшитой золотой филигранью, образующей геометрический узор и фигурки зверей. Оттуда же происходят фрагменты изделий из золота, выполненных в перегородчатой технике, ременная пряжка из железа с серебряной накладкой, бронзовая чеканная пластинка с фигурными изображениями, костяные фигурки птиц, многочисленные оплавленные фрагменты стеклянных бокалов и многое другое.
В западном кургане находились фрагменты золотых изделий в перегородчатой технике, фрагмент золотой филиграни, возможно относящейся к золотой пекторали, части рукояти меча из золота в перегородчатой технике с инкрустацией гранатом, три фрагментированные античные камеи, золотые нити от парчовой ткани.
Ни один другой погребальный комплекс Швеции не может сравниться с упсальскими курганами по качеству и ценности находок, и потому у нас достаточно оснований считать эти курганы погребениями конунгов, представителей прославленного в скандинавской эпической традиции рода Инглингов. На основе погребального инвентаря могилы должны быть отнесены к VI в., эпохе всеобщего экономического подъема, проявившегося в различных областях. Не без оснований время с 400 по 600 г. называют "шведским золотым веком". К этому времени относится большая часть многочисленных золотых кладов, найденных в шведской земле. Все они указывают на интенсивное обращение золота и других ценностей, оживленную торговлю5.
Вслед за экономическим подъемом обычно происходит расцвет искусства, сопровождающий рост благосостояния, и напротив, периоду материального упадка соответствует и культурный регресс. В силу этого, следовательно, можно ожидать, что богатство "золотого века" эпохи Великого переселения народов (V-VI вв.) оставило отчетливые следы и в искусстве. Это именно так: в художественном творчестве прослеживаются новые, своеобразные явления. Если в более раннее время имелись не слишком интересные ремесленные поделки, лишенные местного колорита, теперь в скандинавском искусстве появляются собственные новые, если не сказать революционные, тенденции. В эту эпоху обретает свои формы и средства выражения германская "звериная орнаментика"6. Возникает она, безусловно, не на пустом месте. Внимательный наблюдатель в тяжеловесном и варварском сплетении растительных и зооморфных мотивов сможет опознать множество как восточных, так и кельтских элементов. Однако в качестве непосредственного первоисточника следует считать в первую очередь позднеримское искусство7.
Феномен рождения нового, варварского стиля можно по-настоящему осознать и оценить только в наши дни, после расцвета модернистского искусства8. В VI-VII вв. произошел разрыв со стилистическими идеалами и принципами античного искусства, и на его руинах возникло нечто новое. Известно, что римляне более или менее реалистично изображали людей, зверей или растения. Черты их при этом можно было идеализировать или огрубить, в определенных границах их можно было даже стилизовать. Однако при этом посягательство на органическую целостность изображения было невозможно.
Скандинавское искусство двинулось по иному пути. Совершенные, законченные формы античности расчленяются: головы у фигур зверей и людей отделяются от тел, ноги и руки превращаются в самостоятельные стилистические элементы, перемешанные в причудливых комбинациях. Так создаются новые художественные композиции в произведениях, отразивших наступление новой, германской эпохи.
Несомненно, эти изменения в искусстве следует рассматривать как решительный протест против утративших привлекательность в эту эпоху стилистических идеалов античности.
Все указывает на то, что в V-VI вв. это новое искусство рождалось именно в Скандинавских странах и оттуда распространилось в VI-VII вв. в англосаксонскую Британию, чтобы затем охватить континент вплоть до лангобардской Италии (В свою очередь искусство германцев в начале эпохи Великого переселения, в IV-V вв. н. э., получило мощный импульс в Северном Причерноморье. На стыке готской, пришлой с севера, восточной, кочевнической - сначала сармато-аланской, затем гуннской, - и, наконец, сохранявшейся в городах Боспора античной, позднеримской традиции рождалось художественное мировоззрение и стиль новой эпохи. В нем соединялась античная технология перегородчатых эмалей и варварская традиция "звериного стиля", что создавало новые художественные средства, прежде всего так называемый "полихромный, или инкрустационный стиль" IV-V вв.: тонкие золотые пластинки образовывали перегородки, составляющие геометрические узоры, между ними помещались гранатовые вставки. Массивные золотые украшения, в том числе первые произведения со "звериной орнаментикой", вместе с потоком варварских племен распространились с востока на запад и с юга на север, где продолжались дальнейшая кристаллизация и развитие вновь возникших форм искусства эпохи Великого переселения народов. - Прим. перев.).
Может возникнуть вопрос, почему развитие пошло именно в этом направлении, почему в VI-VII вв. импульсы поступают с севера на запад и затем на юг, а не наоборот, из Италии и Подунавья, через за-падноримские провинции и Британию на скандинавский Север. Ответ, по-видимому, должен быть следующим: германские племена на Европейском континенте были раздроблены постоянной борьбой между собою, с остатками Римского государства, с мощными племенными союзами кочевников, в первую очередь гуннов и авар; к тому же при непосредственном контакте античная традиция оказывала слишком мощное воздействие, подавлявшее их собственные художественные силы. В Скандинавских же странах, напротив, даже с географической точки зрения имелась необходимая дистанция и, кроме того, меньшая зависимость от воздействия римлян, их традиций, культуры и ее произведений.
Из этого, однако, еще не следует, что Скандинавские страны оставались в глубокой изоляции. Напротив. Именно в это время достигает наибольшей силы уже упомянутый поток золота, поступавшего с юга, из Италии, Подунавья и других римских провинций на север; многие другие импорты также указывают на оживленные контакты с югом.
Весьма неожиданным и поразительным доказательством этих контактов, подтверждением тогдашней торговой активности шведов является открытое около двадцати лет тому назад и с тех пор исследующееся археологами поселение железного века на о. Хельгё в озере Меларен9 (илл. 60). Самые ранние находки из Хельгё относятся к I в. н. э. Их высокое качество указывает на то, что уже в это время Хельгё стало чем-то вроде ремесленного поселка при расположенном неподалеку племенном центре (Старой Упсале); возможно, здесь была также резиденция местного "стурмана" (букв, "большого человека, великого мужа"), представлявшего интересы конунга и высшей знати. Важное значение Хельгё подтвержают находки, относящиеся к V-VI вв. В числе прочего здесь найдено не менее семидесяти византийских золотых монет V и VI вв., т. е. больше, чем на всей остальной территории Швеции того времени.
К V-VI вв. в Хельгё относятся также крупные мастерские художественного ремесла, раскопки которых еще продолжаются. Здесь работали литейщики, изготавливавшие украшения, детали отделки парадного платья, части оружия и другие бытовые предметы из золота, серебра и бронзы. Кузнецы производили железные изделия всех видов. Мастерские занимали значительную площадь, и деятельность их была весьма продуктивной10.
Изделия из мастерских Хельгё распространялись не только в средней Швеции (Упланд, Сёдерманланд, Вестманланд, Нерке), но и в северных областях страны (Даларна, Естрикланд), так же как на Готланде и в Финляндии (илл. 8). Производство требовало ввоза железа, золота, серебра и бронзы. Железо могло поступать как из ближайших мест, так и из отдаленных провинций, Норланда (в северной Швеции) и Смоланда на юге. Шлифовальные камни и материал для точильных оселков поступали прежде всего из окрестностей, но также и из Норланда и южной Швеции. Большая часть золота доставлялась в мастерские, очевидно, в виде монет или золотых проволочных спиралей. Откуда происходит бронза и серебро, установить еще не удалось.
Значительное количество импортной продукции - прежде всего стекло, найденное в Хельгё, - указывает на то, что здесь велась торговля не только собственными изделиями, но и привозными товарами11.
Хельгё переживает расцвет в 400-700 гг., хотя жизнь здесь продолжалась вплоть до XI в., несмотря на расположенную всего в 10 км Бирку - главный торговый центр Швеции эпохи викингов. Открытие Хельгё, производственного и торгового поселения, внесло, несомненно, много нового в представления об истории позднего железного века и раннего средневековья. Хотя не имеется никаких письменных источников, можно построить общую картину этого развития и установить взаимосвязь между новыми археологическими факторами и известными ранее данными. Вне всяких сомнений, производство в Хельгё не ограничивалось удовлетворением потребностей узкого круга людей. Для ремесла и торговли требовались значительные экономические ресурсы: транспортные пути, значительная область рыночного сбыта, так же как свободный, открытый доступ к источникам сырья, которое должно было поступать регулярно. В этой связи Хельгё следует рассматривать как своего рода начальную стадию средневекового города. Какие силы могли в эту эпоху поддерживать развитие Хельгё? В первую очередь, конечно, королевская власть в Упсале. Вполне можно допустить, что упсальский конунг или его семейство были владельцами Хельгё, а также значительной прилегавшей к нему области12. При этом конунг мог втянуть Хельгё в свою внутреннюю и внешнюю политику, направленную на консолидацию свейской державы и доминирование в балтийско-ботнической рыночной зоне.
Аналогичные тенденции отчетливо прослеживаются по археологическим находкам во многих местах Швеции. Уже отмечалось, что продукция Хельгё распространилась в северной Швеции, и при этом в таких областях, где в большом количестве имеются озерные или луговые руды, где добывалась пушнина, шкуры и кожи, там, где можно было посадить своих посредников и направлять торговлю. То же самое относится к восточной Ботнии и Финляндии, где распространяются близкие по облику среднешведским находки. Особенно ярко вырисовывается здесь важная роль, которую играли в торговле протяженные, простирающиеся далеко в глубь страны водные пути.
Обратимся теперь к отношениям с Готландом. И здесь можно установить сильное среднешведское влияние, особенно с VI в. Некоторые найденные на Готланде украшения VI в. имеют точные соответствия в литейных формах Хельгё13, где, вероятно, они и были изготовлены. Судя по техническим анализам, большую часть своего железа готландцы должны были получать из средней Швеции14. Тесное сотрудничество между свеями и готландцами должно было установиться и в другой связи, а именно при основании торгового места Гробини в восточной Прибалтике на Курземском полуострове. Эта шведско-готландская колония существовала с 650 по 800 г.15 В течение VI в. на Готланде были воздвигнуты первые большие поминальные стелы с изображениями, декоративное оформление которых указывает на весьма тесную связь с позднеримским искусством16. Однако при этом имеется один чрезвычайно распространенный мотив, который, несомненно, целиком и полностью представляет собою местное творение, а именно изображение ладьи с военной командой (илл. 51). Эта ладья, которая на поздних стелах мчится по вздымающимся волнам, должна была иметь для готландцев совершенно особое значение. Для них она была символом счастливого парусного похода через открытое море. В то время действительно было большим достижением добраться с Готланда до континентальной Швеции на маленькой лодке. Если же при этом на борту был ценный груз, то плавание было еще значительнее. Лодка, полная людей, составляющих ее команду, была естественным символом мореплавателей, и оживленные контакты между Готландом и Средней Швецией становятся еще более очевидными, если учесть найденный в Упланде (Хеггебю) камень с таким же изображением17.
Итак, задолго до начала собственно эпохи викингов в восточноскандинавских водах господствовали на море вооруженные купцы, среди которых, видимо, готландцы и в первую очередь свеи играли главную роль.
Трудно, однако, представить, чтобы все это основывалось на частной инициативе. В Гробини, во всяком случае, речь как будто может идти об объединении свеев и готландцев, осевших в этом поселении и имевших общие интересы. Это объединение сыграло также определенную роль в проникновении на северошведские и финские рынки. Как кажется, зарождается некая система, и взгляд историка невольно обращается к резиденции свейских конунгов в Упсале, занимавших ключевое положение. Крупное предприятие нуждается в руководителе, и, коль скоро походы приобрели такие масштабы, во главе их не мог стоять никто, кроме конунга.
В помощь себе он мог посадить в стратегически важных пунктах, прежде всего поблизости от Упсалы, своих людей, откуда в случае опасности они могли быть быстро вызваны для организации обороны края. На о. Лове, недалеко от пролива, соединявшего оз. Меларен с морем, был открыт погребальный комплекс, состав которого позволяет установить высокий статус погребенного здесь воина. Вероятно, это могила одного из королевских дружинников, которому была поручена охрана входа в оз. Меларен и водного пути в Упсалу18. На южном берегу озера, точно напротив Лове, расположено еще одно сторожевое поселение, Норсборг, а немного дальше лежат Хельгё, Хусбю на о. Мунсё (топоним "хусбю" обозначал в средневековой Швеции королевские усадьбы) и Адельсё (резиденция конунга, известная по письменным источникам). Все эти места следует отнести к звеньям древней оборонительной системы, защищавшей коренную область племени свеев. Несколько в большем отдалении, в том числе в Норланде, также, по-видимому, были размещены военные слуги конунга. Богатое камерное погребение в Хёгом, Медельпад, так же как захоронение в Норрала, Хельсингланд, содержало вещи, многие из которых могли быть изготовлены в Хельгё. Можно назвать и ряд других мест, и без особого преувеличения все их можно считать опорными пунктами торгово-политической организации, охватывавшей значительную территорию.
К Упсале тяготели собственно дружина и двор конунга. Это примечательно. Так же как советники эпохи средневековья предпочитали находиться в Стокгольме, чтобы оставаться в центре событий, так поступали и вооруженные "мужи", вассалы конунга, нашедшие последнее упокоение в династических могильниках недалеко от Упсалы19: в Венделе, Вальсъерде, Ультуне. Кажется символичным и исполненным глубокого смысла, что все они погребены в ладьях. Возможно, этот обряд был своего рода напоминанием о торговых поездках, равно как и о морских военных походах, в которых они участвовали под руководством конунга и которые вели к образованию известной в средневековье древнешведской системы военно-морского ополчения, так называемого "ледунга", основанного на развитой территориальной организации и возглавлявшегося феодальной знатью.
Большинство погребений в ладье (особенно VII-VIII вв.) исключительно богато снаряжены и, бесспорно, принадлежат представителям высшего социального слоя. Они уступают только погребениям в упсальских курганах (Упсальские курганы относятся, правда, к более раннему времени, до сер. VI в.; в рамках же собственно вендельского периода погребения (550-800) представляют собою самые богатые захоронения. Королевские погребения этой поры, подобные упсальским курганам, пока неизвестны. В связи с этим остается дискуссионным вопрос, в какой мере вендельские "династы" зависели от центральной власти в Упсале, тем более что "Сага об Инглингах" повествует об упадке этой власти, прекращении королевской династии в стране свеев и появлении здесь многочисленных "малых конунгов". С могильниками "вендельского типа", по наблюдениям шведского археолога Б. Амброзиани, связаны обширные территории, заново освоенные в соседних лесных районах и, возможно, составившие вполне независимые от упсальских конунгов территориальные объединения. - Прим. перев.).
Следует упомянуть одно из хорошо документированных погребений в ладье, могилу № 6 в могильнике Вальсъерде. Ладья в могиле имела длину около 10 м и была выстроена в технике клинкерной обшивки. Так как дерево истлело, ее положение устанавливается только по размещению рядов железных заклепок, скреплявших обшивку. Покойник был уложен внутри ладьи на подстилке из перьев, но без парадной одежды. Возле его левого бока были положены два длинных меча и скрамасакс (однолезвийный меч), а также два стеклянных бокала. С правого бока, кроме того, находился еще один однолезвийный меч. У края бортов лежали три щита, два по одной и один по другой стороне ладьи. В средней части ладьи были уложены три конские узды, два колчана со стрелами, ларец с различными орудиями, крюк для подвешивания котла, кузнечные клещи, три топора и четыре поковки полосового железа. Кроме того, там же находился шлем, два набора конской сбруи, наконечник копья, стеклянная чаша, игральная доска с фигурами, портупейный крюк для меча. Близ форштевня стоял железный котел, при нем были вертел, черпак, козлы для вертела и ларчик, а кроме того, остатки запасов мяса в виде массы костей животных. Две или три собаки, так же как конь, были убиты и уложены в ладью, а снаружи ладьи были положены еще одна лошадь и бык.
Как следует из этого перечня, покойник был весьма богато снаряжен, особенно оружием, и это может быть указанием на его, видимо, важную службу: возможно, телохранителя конунга в Упсале (Ряд исследователей усматривает в снаряжении этой и других могил "вендельского типа" знаки собственного княжеского достоинства, прежде всего в богатом парадном вооружении, защитном и наступательном, отделанном с исключительной роскошью. - Прим. перев.). Подобные захоронения имеются также и в других местах, в том числе на Готланде, например могила всадника из Валльстенарума. Весьма примечательны остатки, к сожалению разграбленного и разрушеного, погребения в ладье из Беда на Эланде с вещами высокого художественного качества. Интересны также скудные остатки погребения в ладье из Лаккалэнга, Скопе. В целом же вендельский период (VII-VIII вв.), предшествовавший эпохе викингов, был в Швеции временем творческого расцвета. Задолго до начала известных походов викингов (т. е. до 800 г.) вооруженные воины плавали в водах восточной Балтики, а возможно, и далее за ее пределами. Вовсе не обязательно они стремились грабить и убивать, это было бы отклонением от обычного образа жизни; скорее они искали мирных промыслов, торговли, установления контактов, освоения пустошей. Меновая торговля была лучшим средством для того, чтобы завязывать связи, и не случайно археологические исследования в Хельгё обнаружили ее многочисленные следы.
Тесные контакты связывали Среднюю Швецию и с остальным миром; на это указывает не только оживленный импорт чужих изделий, но также и изменения, происходившие в местном искусстве.
Оно оказывается весьма чутким показателем, откликающимся на многие импульсы, которые не ощутимы так отчетливо в других областях. При изучении искусства Швеции в период, предшествующий собственно эпохе викингов, обнаруживается, что оно испытывало сильное влияние как континентального, так и искусства Британских островов. Таким образом, данные искусства подкрепляют выводы, основанные на анализе импортов20.
Своеобразие, отличающее искусство Севера вендельского периода от искусства других областей Европы, основано на утвердившемся еще в V-VI вв. принципе раздробленности и малых стилистических элементов в "звериной орнаментике". Эти тенденции продолжали развиваться, но видоизменялись под воздействием ленточного плетения и растительного орнамента. Античные акантовые "усики" вместо листьев завершаются оскаленными головами зверей, а ленточная плетенка превращается в тела извивающихся змеев. Появляются различного рода симметричные узоры, и классическое ленточное плетение приобретает все более сложные формы. Первоначальная раздробленность преодолевается все возрастающей ритмичностью композиций, однако и в них можно опознать нечто нерегулярное, ритмика поддерживается прежде всего причудливо скомпонованными звериными формами. Возникает художественный стиль эпохи викингов21 (цв. илл. 11).
Новый стиль появляется в Англии и в других отдаленных районах Европы, где бурно развивается. Скандинавское искусство при этом было не только инициатором этого нового стиля, но и само почерпнуло многие идеи извне. Искусство меровингской эпохи (VI-VII вв.) можно сравнить с огромным оркестром, в котором звучали разные голоса и инструменты в разных частях Европы; но все они исполняли одно произведение с его вариациями.
Для шведского искусства это была великая эпоха, может быть величайшая из всех пережитых, воплотившаяся не только в грандиозных монументальных работах, но и в пышном расцвете художественного ремесла.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |
