Уделы. Победа над колядами и торками. Половцы. Ужасные чудеса. Освобождение Судислава. Междоусобия. Поражение россиян на берегах Альты. Мятеж в Киеве. Бегство великого князя. Разбитие половцев. Киевляне хотят бежать в Грецию. Изяслав возвращается с поляками. Киев — новая Капуя. Война с полоцким князем. Перенесение мощей Бориса и Глеба. Новое бегство великого князя. Изяслав у немецкого императора. Посольство Генрика IV в Киев. Письмо папы к Изяславу. Россияне в Силезии. Возвращение Изяслава. Междоусобие. Смерть великого князя. Монастырь Киевопечерский. Россияне служат в Греции. Зависимость нашей церкви от греческой. Переписка с патриархами. Пророки и волшебники.
Древняя Россия погребла с Ярославом свое могущество и благоденствие. Основанная, возвеличенная единовластием, она утратила силу, блеск и гражданское счастие, будучи снова раздробленною на малые области. Владимир исправил ошибку Святослава, Ярослав Владимирову: наследники их не могли воспользоваться сим примером, не умели соединить частей в целое, и государство, шагнув, так сказать, в один век от колыбели своей до величия, слабело и разрушалось более трех сот лет. Историк чужеземный не мог бы с удовольствием писать о сих временах, скудных делами славы и богатых ничтожными распрями многочисленных властителей, коих тени, обагренные кровию бедных подданных, мелькают пред его глазами в сумраке веков отдаленных. Но Россия нам отечество: ее судьба и в славе и в уничижении равно для нас достопамятна. Мы хотим обозреть весь путь государства Российского от начала до нынешней степени оного. Увидим толпу князей недостойных и слабых; но среди их увидим и героев добродетели, сильных мышцею и душою. В темной картине междоусобия, неустройств, бедствий, являются также яркие черты ума народного, свойства, нравов, драгоценные своею древностию. Одним словом, история предков всегда любопытна для того, кто достоин иметь отечество.
Дети Ярославовы, исполняя его завещание, разделили по себе государство. Область Изяславова, сверх Новаго-рода, простиралась от Киева на юг и запад до гор Карпатских, Польши и Литвы. Князь черниговский взял еще отдаленный Тмуторокань, Рязань, Муром и страну вятичей; Всеволод, кроме Переяславля, Ростов, Суздаль, Белоозеро и Поволжье, или берега Волги. Смоленская область заключала в себе нынешнюю губернию сего имени с некоторою частию Витебской, Псковской, Калужской и Московской. Пятый сын Ярославов, Игорь, получил от старшего брата, в частный удел, город Владимир. Князь полоцкий, внук славной Рогнеды, Брячислав, умер еще в 1044 году: сын его Всеслав, наследовал удел отца — и Россия имела тогда шесть юных государей.
Счастливая внутренняя тишина царствовала около десяти лет: россияне вооружались только против внешних неприятелей. Изяслав победил голядов, жителей, как вероятно, прусской Галиндии, народ латышский; а Всеволод торков, восточных соседов Переяславской области, которые, услышав, что и великий князь, вместе с черниговским и полоцким, идет на них сухим путем и водою, удалились от пределов России: жестокая зима, голод и мор истребили большую часть сего народа.— Но отечество наше, избавленное от торков, с ужасом видело приближение иных варваров, дотоле неизвестных в истории мира.
Еще в 1055 году половцы, или команы, входили в область Переяславскую: тогда князь их, Болуш, заключил мир со Всеволодом. Сей народ кочующий, единоплеменный с печенегами и, вероятно, с нынешними киргизами, обитал в степях азиатских, близ моря Каспийского; вытеснил узов (именуемых, как вероятно, торками в нашей летописи); принудил многих из них бежать к Дунаю (где они частию погибли от язвы, частию поддалися грекам); изгнал, кажется, печенегов из нынешней юго-восточной России и занял берега Черного моря до Молдавии, ужасая все государства соседственные: Греческую империю, Венгрию и другие.— О нравах его говорят летописцы с омерзением: грабеж и кровопролитие служили ему забавою, шатры всегдашним жилищем, кобылье молоко, сырое мясо, кровь животных и стерво обыкновенною пищею.— Мир с такими варварами мог быть только опасным перемирием, и в 1061 году половцы, не имея терпения дождаться лета, с князем своим Секалом зимою ворвались в области Российские, победили Всеволода и с добычею возвратились к Дону.
С сего времени начинаются бедствия России, и летописец сказывает, что небо предвестило их многими ужасными чудесами; что река Волхов шла вверх пять дней; что кровавая звезда целую неделю являлась на западе, солнце утратило свое обыкновенное сияние и восходило без лучей, подобно месяцу; что рыболовы киевские извлекли в неводе какого-то удивительного мертвого урода, брошенного в Днепр. Сии сказки достойны некоторого замечания, изъявляя страшное впечатление, оставленное в уме современников тогдашними несчастиями государства. «Небо правосудно!— говорит Нестор: — оно наказывает россиян за их беззакония. Мы именуемся христианами, а живем как язычники; храмы пусты, а на игрищах толпятся люди; в храмах безмолвие, а в домах трубы, гусли и скоморохи».— Сия укоризна, без сомнения, не исправила современников, но осталась для потомства любопытным известием о тогдашних нравах.
Дети Ярославовы еще не нарушали завещания родительского и жили дружно. Изяслав считал себя более равным, нежели государем братьев своих: так они, по смерти Вячеслава в 1057 году, с общего согласия отдали Смоленск Игорю (чрез два года потом умершему) и, вспомнив о заточенном дяде, Судиславе, возвратили ему свободу. Сей несчастный сын великого Владимира, двадцать четыре года сидев в темнице, клятвенно отказался от всяких требований властолюбия, даже от самого света, постригся и кончил жизнь в киевском монастыре св. Георгия.
Первым поводом к междоусобию было отдаленное княжество Тмутороканское. Владимир Ярославич оставил сына, Ростислава, который, не имея никакого удела, жил праздно в Новегороде. Будучи отважен и славолюбив, он подговорил с собою некоторых молодых людей; вместе с Вышатою, сыном новогородского Изяславова посадника Остромира, ушел в Тмуторокань и выгнал юного князя, Глеба Святославича, который управлял сею Азовскою областию. Святослав спешил туда с войском: племянник его, уважая дядю, отдал ему город без сопротивления; но когда черниговский князь удалился, Ростислав снова овладел Тмутороканем. Скоро народы горские, касоги и другие, должны были признать себя данниками юного героя, так, что его славолюбие и счастие устрашили греков, которые господствовали в Тавриде: они подослали к сему князю своего знатного чиновника, катапана, или префекта, умевшего вкрасться к нему в доверенность; и в то время, как Ростислав, угощая мнимого друга, пил с ним вино, катапан, имея под ногтем скрытый яд, впустил его в чашу, отравил князя, уехал в Херсон и торжественно объявил жителям, что завоеватель тмутороканский умрет в седьмой день. Предсказание исполнилось; но херсонцы, гнушаясь таким коварством, убили сего злодея камнями.— Безвременная кончина мужественного Ростислава, отца трех сыновей, была в тогдашних обстоятельствах несчастием для России: он мог бы лучше других защитить отечество и сохранить по крайней мере воинскую его славу. Нестор описывает сего юношу, прекрасного и благовидного, не только храбрым в битвах, но и добрым, чувствительным, великодушным.
Святослав не мог вторично смирить племянника своего, Ростислава, для того, что в государстве явился новый неприятель: князь полоцкий. Сей правнук Рогнедин ненавидел детей Ярославовых и считал себя законным наследником престола великокняжеского: ибо дед его, Изяслав, был старшим сыном св. Владимира. Современный летописец называет Всеслава злым и кровожадным, суеверно приписывая сию жестокость какой-то волшебной повязке, носимой сим князем для закрытия природной на голове язвины. Всеслав, без успеха осаждав Псков, неожидаемо завоевал Новгород; пленил многих жителей; не пощадил и святыни церквей, ограбив Софийскую. Оскорбленные такою наглостию, Ярославичи соединили силы свои и, несмотря на жестокую зиму, осадили Минск в княжестве Полоцком; взяли его, умертвили граждан, а жен и детей отдали в плен воинам. Всеслав сошелся с неприятелями на берегах Немана, покрытых глубоким снегом. Множество россиян с обеих сторон легло на месте. Великий князь победил; но, еще страшась племянника, вступил с ним в мирные переговоры и звал его к себе. Всеслав, поверив клятве Ярославичей, что они не сделают ему никакого зла, переехал Днепр на лодке близ Смоленска. Великий князь встретил его, ввел в шатер свой и отдал в руки воинам: несчастного взяли вместе с двумя сыновьями, отвезли в Киев и заключили в темницу. [1067—1068 гг.]
Провидение наказало вероломных: там, где отец их одержал славную победу над Святополком и печенегами, на берегах Альты, чрез несколько месяцев Изяслав и братья его в ночном сражении были на голову разбиты свирепыми половцами. Великий князь и Всеволод ушли в Киев, а Святослав в Чернигов. Воины первого, стыдясь своего бегства, требовали веча; собрались на торговой площади, в киевском Подоле, и прислали сказать Изяславу, чтобы он дал им оружие и коней для вторичной битвы с половцами. Великий князь, оскорбленный сим своевольством, не хотел исполнить их желания. Сделался мятеж, и недовольные, обвиняя во всем главного воеводу Изясла-вова, именем Коснячка, окружили дом его. Воевода скрылся. Мятежники разделились на две толпы: одни пошли отворить городскую темницу, другие на двор княжский. Изяслав, сидя с дружиною в сенях, смотрел в окно, слушал укоризны народа и думал усмирить бунт словами. Бояре говорили ему, что надобно послать стражу к заточенному Всеславу; наконец, видя остервенение черни, советовали великому князю тайно умертвить его. Но Изяслав не мог ни на что решиться, и бунтовщики действительно освободили полоцкого князя: тогда оба Ярославича в ужасе бежали из столицы, а народ объявил Всеслава государем своим и разграбил дом княжеский, похитив великое множество золота, серебра, куниц и белок.
Изяслав удалился в Польшу; но его братья спокойно княжили в своих уделах, а племянник Глеб в области Воспорской, будучи снова призван ее жителями. Князь черниговский имел случай отмстить половцам, которые жгли и грабили в его области. Предводительствуя малочисленною конною дружиною, он вступил с ними в битву: 3000 россиян, ободренных примером и словами князя, стремительно ударили на 12 000 половцев, смяли их и пленили вождя неприятельского; множество варваров утонуло в реке Снове. Черниговцы вспомнили великодушную храбрость отцов своих, приученных к победе Мстиславом, знаменитым сыном Владимира Великого.
Король польский, Болеслав II, сын Марии, Владимировой дочери, и супруг неизвестной нам княжны российской, приняв Изяслава со всеми знаками искреннего дружелюбия как государя несчастного и ближнего родственника, охотно согласился быть ему помощником. Всеслав допустил его до самого Белагорода; наконец выступил с войском из Киева: но, устрашенный силою поляков и, может быть, не веря усердию своих новых подданных, ночью ушел из стана в Полоцк. Россияне, сведав о бегстве его, с ужасом возвратились в Киев. Все граждане собрались на вече и немедленно отправили послов к Святославу и Всеволоду объявить им, что киевляне, изгнав государя законного, признают вину свою; но как Изяслав ведет с собою врагов иноплеменных, коих жестокость еще памятна россиянам, то граждане не могут впустить его в столицу, и прибегают в сей крайности к великодушию достойных сынов Ярослава и отечества. «Врата Киева для вас отверсты,— говорили послы: — идите спасти град великого отца своего; а ежели не исполните нашего моления, то мы, обратив в пепел столицу России, с женами и детьми уйдем в землю греческую». Святослав обещал за них вступиться, но требовал, чтобы они изъявили покорность Изяславу. «Когда брат мой, — сказал черниговский князь,— войдет в город мирно и с малочисленною дружиною, то вам нечего страшиться. Когда же он захочет предать Киев в жертву ляхам, то мы готовы мечом отразить Изяслава, как неприятеля». В то же самое время Святослав и Всеволод известили брата о раскаянии киевлян, советуя, чтобы он удалил поляков, шел в столицу и забыл мщение, если не хочет быть врагом России и братьев. Великий князь, дав слово быть милосердым, послал в Киев сына своего, Мстислава, который, в противность торжественному договору, начал как зверь свирепствовать в столице: умертвил 70 человек, освободивших Всеслава; других ослепил и жестоко наказал множество невинных, без суда, без всякого исследования. Граждане не смели жаловаться и с покорностию встретили Изяслава, въехавшего в столицу с Болеславом и с малым числом поляков [2 мая 1069 г.].
Историки польские говорят, что великий князь, обязанный королю счастливою переменою судьбы своей, взялся содержать его войско, давал ему съестные припасы, одежду и жалованье; что Болеслав, плененный красотою места, роскошными приятностями Киева и любезностию россиянок, едва мог выйти из сей новой Капуи; что он на возвратном пути, в Червенской области или Галиции, осаждал Перемышль, который, будучи весьма укреплен искусством, каменными стенами и башнями, долгое время оборонялся. Ежели сие обстоятельство справедливо, то Болеслав вышел из России неприятелем: что же могло вооружить его против великого князя? Сказание Нестора служит объяснением: россияне, ненавидя поляков, тайно убивали их, и король, устрашенный сею народною местию, подобно его знаменитому прадеду, Болеславу I, спешил оставить наше отечество.
Изяслав, через семь месяцев снова государь киевский, не забыл, что бедственный для него мятеж сделался на торговой площади: сие место, отдаленное от дворца, казалось ему опасным, и для того он перевел торг из Подола в верхнюю часть города: осторожность малодушная и бесполезная! Едва учредив порядок в столице, великий князь спешил отмстить Всеславу и, жарким приступом взяв Полоцк, отдал сей важный город в удел Мстиславу: по внезапной же его кончине Святополку, другому своему сыну. Но в то самое время бодрый Всеслав с сильным войском явился под стенами Новагорода, где начальствовал юный Глеб Святославич, переведенный туда отцом из Тмуторо-каня. Ненавидя полоцкого князя, новогородцы сразились отчаянно, разбили его и могли бы взять в плен, но великодушно дали ему спастися бегством.—- Сия война кончилась ничем: ибо деятельный Всеслав умел снова овладеть своею наследственною областию, и хотя был еще побежден Ярополком, третьим сыном великого князя, однако ж удержал за собою Полоцк.— Между тем бедное отечество стенало от внешних неприятелей; требовало защитников и не находило их: половцы свободно грабили на берегах Десны.
Союз Ярославичей казался неразрывным. Изяслав, соорудив новую церковь в Вышегороде, управляемом тогда вельможею Чудиным, вздумал поставить в ней гробы Бориса и Глеба и призвал своих братьев на сие торжество. Оно совершилось в присутствии знаменитейшего духовенства, бояр и народа, 2 майя [1071 г.], день, в который великий князь, за три года пред тем, вступил с Болеславом в Киев. Сами Ярославичи несли раку Борисову, и митрополит Георгий признал святость российских мучеников, к удовольствию государя и народа. Духовное празднество заключилось веселым пиром: три князя обедали за одним столом, вместе с своими боярами, и разъехались друзьями.
Сия дружба скоро обратилась в злобу. Святослав, желая большей власти, уверил Всеволода, что старший брат тайно сговаривается против них с князем полоцким. Они вооружились, и несчастный Изяслав вторично бежал в Польшу, надеясь, что великие сокровища, увезенные им из Киева, доставят ему сильных помощников вне государства. Но Болеслав уже не хотел искать новых опасностей в России: взял его сокровища и (по словам летописца) указал ему путь от себя. Горестный изгнанник отправился к немецкому императору, Генрику IV; был ему представлен в Маинце саксонским маркграфом Деди; поднес в дар множество серебряных и золотых сосудов, также мехов драгоценных, и требовал его заступления, обещая, как говорят немецкие летописцы, признать себя данником империи. Юный и храбрый Генрик, готовимый судьбою к бедствиям гораздо ужаснейшим Изяславовых, не отказался быть защитником угнетенного. Окруженный в собственном государстве изменниками и неприятелями, он послал в Киев Бурхарда, трирского духовного чиновника, брата Оды, шурина Вя-чеславова, как вероятно, и велел объявить князьям российским, чтобы они возвратили Изяславу законную власть, или, несмотря на отдаленность, мужественное войско немецкое смирит хищников. В Киеве господствовал тогда Святослав, придав, может быть, Всеволоду некоторые из южных городов: он дружелюбно угостил послов императорских и старался уверить их в своей справедливости. Нестор пишет, что сей князь, подобно иудейскому царю Езекии, величался пред немцами богатством казны своей и что они, видя множество золота, серебра, драгоценных паволок, благоразумно сказали: Государь! мертвое богатство есть ничто в сравнении с мужеством и великодушием. «Следствие доказало истину их слов, — прибавляет Нестор: — по смерти Святослава исчезли как прах все его сокровища». — Бурхард возвратился к императору с дарами, которые удивили Германию. «Никогда, — говорит современный немецкий летописец, — не видали мы столько золота, серебра и богатых тканей». Генрик, обезоруженный щедростию Святослава и не имея, впрочем, никакого способа воевать с россиянами, утешил изгнанника одним бесполезным сожалением.
Изяслав обратился к папе, славному в истории Григорию VII, хотевшему быть главою всеобщей монархии, или царем царей, и послал в Рим сына своего. Жертвуя властолюбию и православием восточной церкви и достоинством государя независимого, он признавал не только духовную, но и мирскую власть папы над Россиею; требовал его защиты и жаловался ему на короля польского. Григорий отправил послов к великому князю и к Болеславу, написав к первому следующее: «Григорий епископ, слуга слуг божиих, Димитрию, князю россиян (Regi Russorum), и княгине, супруге его, желает здравия и посылает апостольское благословение.
Сын ваш, посетив святые места Рима, смиренно молил нас, чтобы мы властию св. Петра утвердили его на княжении, и дал присягу быть верным главе апостолов. Мы исполнили сию благую волю — согласную с вашею, как он свидетельствует,— поручили ему кормило государства Российского именем верховного апостола, с тем намерением и желанием, чтобы св. Петр сохранил ваше здравие, княжение и благое достояние до кончины живота, и сделал вас некогда сопричастником славы вечной. Желая также изъявить готовность к дальнейшим услугам, доверяем сим послам — из коих один вам известен и друг верный — изустно переговорить с вами о всем, что есть и чего нет в письме. Приимите их с любовию, как послов св. Петра; благосклонно выслушайте и несомненно верьте тому, что они предложат вам от имени нашего — и проч. Всемогущий бог да озарит сердца ваши и да приведет вас от благ временных ко славе вечной. Писано в Риме, 15 майя, индикта XXIII» (то есть 1075 году).
Таким образом Изяслав, сам не имея тогда власти над Россиею, дал повод надменному Григорию причислить сию державу ко мнимым владениям св. Петра, зависящим от мнимого апостольского наместника!.. В письме к Болеславу говорит папа: «Беззаконно присвоив себе казну государя Российского, ты нарушил добродетель христианскую. Молю и заклинаю тебя именем божиим отдать ему все взятое тобою или твоими людьми: ибо хищники не внидут в царствие небесное, ежели не возвратят похищенного».
Заступление гордого папы едва ли имело какое-нибудь действие, и в следующем [1076] году юные князья российские, Владимир Мономах и Олег — первый Всеволодов, а вторый Святославов сын,— заключив союз с поляками, ходили с войском в Силезию помогать Болеславу против герцога Богемского. Но скоро обстоятельства, к счастию Изяславову, переменились. Главный враг его, Святослав, умер от разрезания какой-то затверделости или опухоли. Тогда изгнанник ободрился: собрал несколько тысяч поляков и вступил в Россию. Добродушный Всеволод встретил его в Больший и, вместо битвы, предложил ему мир. Братья клялися, забыв прошедшее, умереть друзьями, и старший въехал в Киев государем, уступив меньшему княжению Черниговское, а сыну его, Владимиру, Смоленск.
Опасаясь честолюбия беспокойных племянников и замыслов давнишнего врага своего, Всеслава, они хотели удалить первых от всякого участия в правлении и вторично изгнать последнего. Роман Святославич княжил в Воспор-ской области: сын Вячеславов, Борис, в самое то время, когда Изяслав и Всеволод заключали мир на границе, овладел Черниговом; но предвидя, что дяди не оставят его в покое и накажут как хищника, чрез несколько дней ушел в Тмуторокань к Роману. Князь новогородский, Глеб, юноша прекрасный и добродушный, к общему сожалению погиб тогда в отдаленном Заволочье: Иэяслав отдал его княжение Святополку, а другому сыну своему, Ярополку, Вышегород. Олег Святославич господствовал в области Владимирской: он должен был, по воле дядей своих, выехать оттуда и жить праздно в Чернигове. Князь полоцкий довольствовался независимостию и наследственным уделом: Ярославичи объявили ему войну. Всеволод ходил к его столице и ничего более не сделал. В следующий год Владимир Мономах и Святополк выжгли только ее предместие; но Мономах возвратился к отцу с богатою добычею, дал ему и печальному Олегу роскошный обед на красном дворе в Чернигове и поднес Всеволоду в дар несколько фунтов золота.
Сей Олег, рожденный властолюбивым, не мог быть обольщен ласками дяди и брата; считал себя невольником в доме Всеволодовом; хотел свободы, господства; бежал в Тмуторокань и решился, вместе с Борисом Вячеславичем, искать счастия оружием. Наняв половцев, они вошли в пределы Черниговского княжения и разбили Всеволода. Многие знаменитые бояре лишились тут жизни. Победители взяли Чернигов и думали, что все государство должно признать власть их; а несчастный Всеволод ушел в Киев, где Изяслав обнял его с нежностию и сказал ему сии достопамятные слова: «Утешься, горестный брат, и вспомни, что было со мною в жизни! Отверженный народом, всегда мне любезным; лишенный престола и всего законного достояния, мог ли я чем-нибудь укорять себя? Вторично изгнанный братьями единокровными — и за что? свидетельствуюсь богом в моей невинности — я скитался в землях чуждых; искал сожаления иноплеменников! По крайней мере ты имеешь друга. Если нам княжить в земле Русской, то обоим; если быть изгнанным, то вместе. Я положу за тебя свою голову»... Он немедленно собрал войско. Мужественный Владимир спешил также из Смоленска к отцу своему и едва мог пробиться сквозь многочисленные толпы половцев. Великий князь, Всеволод, Ярополк и Мономах соединенными силами обступили Чернигов. Олег и Борис находились в отсутствии; но граждане хотели обороняться. Владимир взял приступом внешние укрепления И стеснил осажденных внутри города. Узнав, что племянники идут с войском к Чернигову, Изяслав встретил их. Олег не надеялся победить четырех соединенных князей и советовал брату вступить в мирные переговоры; но гордый Борис ответствовал ему: «Останься спокойным зрителем моей битвы с ними», — сразился близ Чернигова и заплатил жизнию за свое властолюбие. Еще кровь лилась рекою. Изяслав стоял среди пехоты: неприятельский всадник ударил его копьем в плечо: великий князь пал мертвый на землю. Наконец Олег обратился в бегство и с малым числом воинов ушел в Тмуторокань. — Бояре привезли тело Изяслава в ла-дии: на берегу жители киевские, знатные и бедные, светские и духовные, ожидали его со слезами; вопль народный (как говорит летописец) заглушал священное пение. Ярополк с княжескою дружиною шел за трупом, оплакивая несчастную судьбу и добродетели отца своего. — Положенное в мраморную раку, тело великого князя было предано земле в храме Богоматери, где стоял памятник св. Владимира.
Нестор пишет, что Изяслав, приятный лицом и величественный станом, не менее украшался и тихим нравом, любил правду, ненавидел криводушие; что он истинно простил мятежных киевлян и не имел ни малейшего участия в жестокостях Мстиславовых; помнил только любовь Всеволода, добровольно уступившего ему великое княжение, и забыл вражду его; сказал, что охотно умрет за брата, и, к несчастию, сдержал слово... Верим похвале современника благоразумного, любившего отечество и добродетель; но Изяслав был столь же малодушен, сколь мягкосердечен; хотел престола, и не умел твердо сидеть на оном. Своевольные злодеяния сына в Киеве — ибо казнь без суда и нарушение слова есть всегда злодеяние — изъявляют, по крайней мере, слабость отца, который в то же самое время сделал его князем владетельным. Наконец бедствие Минска и вероломное заточение Всеслава согласны ли с похвалами летописца?
Изяслав оставил свое имя в наших древних законах. По кончине родителя он призвал на совет братьев своих, Святослава и Всеволода, также умнейших вельмож того времени: Коснячка, воеводу ненавистного киевлянам, Перенита, Никифора, Чудина и совершенно уничтожил смертную казнь, уставив денежную пеню за всякие убийства: по излишнему ли человеколюбию, как Владимир? или для сохранения людей, которые могли еще служить отечеству? или для обогащения вирами казны государей?
При Изяславе был основан славный монастырь Киево-печерский, и сам Нестор рассказывает достопамятные обстоятельства сего учреждения. Некто, житель города Любеча, одушевленный христианским усердием, захотел видеть Святую гору, возлюбил житие монахов афонских и, постриженный в их обители, был назван Антонием. Игумен, наставив его в правилах монастырских, дал ему благословение и велел идти в Россию, предвидя, что он будет в нашем отечестве светилом черноризцев. Антоний возвратился еще при князе Ярославе, обходил тогдашние монастыри российские и близ Киева, на высоком берегу Днепровском, увидел пещеру: Иларион, будучи еще простым иереем берестовским, ископал оную собственными руками и часто, окруженный безмолвием дремучего леса, молился в ней богу. Она стояла уже пустая: Иларион, в сане митрополита, пас церковь и жил в столице. Антоний пленился красотою сего дикого уединения, остался в пещере Иларионовой и посвятил дни свои молитве. Слух о пустыннике разнесся в окрестностях: многие люди желали видеть святого мужа; сам великий князь Изяслав приходил к нему с своею дружиною требовать благословения. Двенадцать монахов, отчасти Антонием постриженных, выкопали там подземную церковь с кельями. Число их беспрестанно умножалось: великий князь отдал им всю гору над пещерами, где они заложили большую церковь с оградою. Смиренный Антоний не хотел начальства: поручив новую обитель игумену Варлааму, уединился в пещеру, однако ж не избавился от гонения. Считая Антония другом Всеславовым, великий князь приказал воинам ночью схватить его и вывезти из области Киевской. Но добродетельный муж скоро возвратился с честию в любимую свою пещеру и жил в ней до самой кончины, имев удовольствие видеть лавру Киевскую в самом цветущем состоянии. Щедрость и набожность Ярославичей обогатили сей монастырь доходами и поместьями. Святослав дал 100 гривен, или 50 фунтов золота, на строение каменного великолепного храма Печерского, призвал художников из Константинополя и своими руками начал копать ров для основания церкви. Знаменитый варяг Симон, вельможа Всеволодов, подарил Антонию на украшение алтаря златую цепь в 50 гривен и венец драгоценный, наследие отца его, князя варяжского. Святой Феодосии, преемник Варлаамов, заимствовал от цареградского Студийского монастыря устав черноризцев, который сделался общим для всех монастырей российских. Сей благочестивый игумен завел в Киеве первый дом странноприимства и питал несчастных в темницах. Добродетель Феодосиева была столь уважаема, что великий князь нередко приходил беседовать с ним наедине, оставался у него обедать, ел хлеб, сочиво и с улыбкою говаривал, что роскошная трапеза княжеская ему не так приятна, как монастырская. Любя Изяслава, Феодосии великодушно обличал виновного брата, гонителя его, в беззаконии. Святослав терпел сии укоризны, оправдывался, и когда святой муж входил в шумный дворец его, где часто гремела музыка, органы и гусли, тогда все умолкало. Лежа на смертном одре, Феодосии благословил Святослава и сына его, Глеба. — Монахи печерсжие, возбуждаемые наставлением и примером своих достойных начальников, служили ревностно богу и человечеству; некоторые из них прияли венцы мучеников, обращая идолопоклонников: Леонтий в Ростове, св. Кукша в земле вятичей (в Орловской или Калужской губернии). Самые вельможи, отказываясь от света, искали душевного мира в Печерской обители. Так Варлаам, первый игумен, сын знаменитейшего боярина Иоанна и внук славного Вышаты, ослепленного Константином Мономахом, был пострижен Антонием. Сей юноша, плененный учением святого мужа, приехал к нему со многими отроками, которые вели навьюченных лошадей; сошел с коня, бросил к ногам Антония свою одежду боярскую и сказал: «Вот прелесть мира! Употреби, как тебе угодно, мое бывшее имение; хочу жить в уединении и бедности».
Изяслав и его братья соблюдали неразрывную дружбу с греками и давали им войско, которое в частых внутренних неустройствах поддерживало слабых императоров на троне. Знаменитый Алексий Комнин, еще не государь, но только полководец империи, в 1077 году, смиряя мятежника Ни-кифора Вриения, имел с собою множество судов российских.
Ярославичи возвратили константинопольскому патриарху важное право ставить киевских митрополитов: Георгий, преемник Иларионов, родом грек, был прислан из Царяграда; устрашенный, может быть, раздором князей, он чрез несколько лет выехал из нашего отечества. С того времени церковь российская, до самого падения Восточной империи, зависела от патриарха константинопольского, и в росписи епископств, находившихся под его ведением, считалась семидесятым. В знак уважения к достоинству наших митрополитов патриархи обыкновенно писали к ним грамоты за свинцовою, а не восковою печатью: честь, которую они делали только императорам, королям и знаменитейшим сановникам.
Успехи христианского благочестия в России не могли искоренить языческих суеверий и мнимого чародейства. К истории тогдашних времен относятся следующие известия Нестеровы:
В 1071 году явился в Киеве волхв, который сказывал народу, что Днепр скоро потечет вверх и все земли переместятся; что Греция будет там, где Россия, а Россия там, где Греция. Невежды верили, а благоразумные над ним смеялись, говоря ему, чтобы он сам берегся. Сей человек (пишет Нестор) действительно пропал в одну ночь без вести.
Около того же времени сделался в Ростовской области голод. Два кудесника, или обманщика, жители Ярославля — основанного, думаю, великим князем Ярославом, — ходили по Волге и в каждом селении объявляли, что бабы причиною всего зла и скрывают в самих себе хлеб, мед и рыбу. Люди приводили к ним матерей, сестер, жен; а мнимые волхвы, будто бы надрезывая им плеча и высыпая из своего рукава жито, кричали: «Видите, что лежало у них за кожею!» Сии злодеи с шайкою помощников убивали невинных женщин, грабили имение богатых и дошли наконец до Белаозера, где вельможа Янь, сын Вышатин, собирал дань для князя Святослава: он велел ловить их, и чрез несколько дней белозерцы привели к нему двух главных обманщиков, которые не хотели виниться и, доказывая мудрость свою, открывали за тайну, что диавол сотворил тело человека, гниющее в могиле, а бог душу, парящую на небеса; что антихрист сидит в бездне; что они веруют в его могущество и знают все сокровенное от других людей. «Но знаете ли собственную вашу участь?» — сказал Янь. «Ты представишь нас Святославу, — говорили кудесники: — а если умертвишь, то будешь несчастлив». Смеясь над сею угрозою, он велел их повесить на дубу, как государственных преступников.
Не только в Скандинавии, но и в России финны и чудь славились волшебством, подобно как в древней Италии тосканцы. Нестор рассказывает, что новогородцы ходили в Эстонию узнавать будущее от тамошних мудрецов, которые водились с черными крылатыми духами. Один из таких кудесников торжественно осуждал в Новегороде веру христианскую, бранил епископа и хотел идти пешком через Волхов. Народ слушал его как человека божественного. Ревностный епископ облачился в святительские ризы, стал на площади и, держа крест в руках, звал к себе верных христиан. Но ослепленные граждане толпились вокруг обманщика: один князь Глеб и дружина его приложились к святому кресту. Тогда Глеб подошел ко мнимому чародею и спросил: предвидит ли он, что будет с ним в тот день? — Волшебник ответствовал: «Я сделаю великие чудеса». «Нет!» — сказал смелый князь — и топором рассек ему голову. Обманщик пал мертвый к ногам его, и народ уверился в своем заблуждении.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |