Саламин и Платея были пределом персидских завоеваний и доказали, что осуществить идею всемирной монархии персы не в силах. Им пришлось в дальнейшем удовольствоваться фикцией этого дорогого для восточных царей мировладычества, считая себя сюзеренами Карфагена и имея влиятельный голос в делах Эллады. Полного объединения не произошло, и Греция после освободительных войн пошла небывало быстрым путем к культурному величию. Выработанная новая европейская цивилизация, казалось, еще более отдалила Запад от Востока, особенно когда культурный центр последнего — Вавилон пришел и упадок и был отрезан от Средиземного моря. Но политическая жизнь вызвала новые или расширила прежние формы взаимодействий; персидская политика и греческое наемничество перетасовывали нации; Египет и Финикия, не говоря уже о Малой Азии, продолжали еще в большей мере, чем прежде, исполнять роль связующих звеньев между двумя мирами. Мы видели успехи эллинизма в Финикии, присутствовали при появлении у самых берегов ее крупного эллинистического царства Эвагора; с другой стороны, в Малой Азии подобным же эллинистическим государем хотел быть Кир Младший, и кто знает, какой бы характер получила дальнейшая персидская история, если бы ему удалось сесть на престол Ахеменидов? Однако, при всем том, мы видели, что для огромного большинства персов и для персидского правительства величие греческой культуры осталось непонятым; они смотрели на Элладу с точки зрения ее политического ничтожества; равным образом и в Греции оценивали персов, как варваров по преимуществу, как исконных врагов эллинской свободы, и долго не могли понять хороших сторон «сильной центральной власти, освященной религией и историей. Иначе думали лишь немногие, напр., Ксенофонт, выставляющий в Киропедии идеалом государственного устройства монархию Кира Старшего, а в Иероне даже осмеливающийся говорить в пользу тиранний. И это тем более замечательно, что Ксенофонт лучше своих соотечественников знал Восток и мог по опыту убедиться в слабости и расстройстве персидской монархии. Очевидно, даже это расстройство представлялось для него предпочтительнее греческого неустройства, препятствующего эллинам играть политическую роль, соответствующую культурной. События конца V и начала IV в., закончившиеся Анталкидовым миром, в связи с внутренними неурядицами, имели значение в смысле пропаганды в Греции объединительных и монархических идей. Персидский царь, несмотря на доказанную слабость, распоряжается греческими делами, пользуясь соперничеством греческих городов и опираясь на греческих наемников; афиняне, бывшие освободителями Эллады, - на службе у царя содействуют порабощению своих же братьев; другие греки сражаются в Египте за новое покорение дружественного народа; в результате - новое усиление Персидского царства и подчинение ему части эллинского мира. Сколь различны были бы результаты, если бы все эти силы были объединены и затрачены на пользу и славу Греции! Общенациональная политика начинает рисоваться в воображении некоторых видных представителей греческой мысли, и особенно ярко выразилась она в деятельности Горгия леонтинского, не упускавшего случая для произнесения пламенных речей о необходимости общенациональной борьбы с варварами. Но твердая и последовательная внешняя политика едва ли возможна при крайней и выродившейся демократии: разнородность греческих конституций, борьба партий не могли дать материала для общеэллинской политики. И вот, оратор Исократ, последователь идей Горгия, приходит к убеждению, что объединить греков для борьбы с исконным врагом может только монархия. Потерпев неудачу в надежде на Ясона ферского, Дионисия сиракузского и Архидама спартанского, он обратил взор на Македонию и в обращенном к ее царю Филиппу трактате «Филипп» изложил свою политическую программу: «объединение Греции под гегемонией македонского царя, завоевание Персидского царства, лишенного союзников в Греции, основание в Малой Азии колоний для тех, кто из нужды идет в наемники. Мы знаем, что Филипп успел осуществить первую половину этой программы, и уже начал исполнение второй части, когда насильственная смерть помешала довести ее до конца. Действительно, в то время только македонские цари могли взять на себя эту роль, Донеся до IV в. патриархальное царское достоинство, не только не умалённое республиканскими конституциями, но и усиленное вследствие постоянных войн, представляя, таким образом, сильную власть над большим государством и в ореоле божественного происхождения, они в то же время относились с величайшим почтением к греческой культуре. Притом современные представители македонской династии были незаурядными личностями; призыв патриотов всеэллинства как нельзя более соответствовал их личным склонностям. Нельзя упускать из вида и того обстоятельства, что Македония некогда входила в состав Персидской империи: для македонских почти абсолютных ираклидов был более понятен, а может быть и являлся идеалом образ восточного мировладыки, своего сюзерена. Во всяком случае, едва ли следует монархию Александра выводить из политических идей его учителя Аристотеля, который хотя и считал идеальную монархию наилучшим способом правления, но сам был уверен в ее неосуществимости, и который никак не мог освободиться от презрительного отношения в варварам. Александр перерос своего учителя; возможно, что он вообще не нуждался в его политической указке.
Древне-восточный мир, объединенный в Персидском царстве, пал под ударом объединенной Эллады и ее усовершенствованной военной тактики. Но он сумел победить своего завоевателя другим оружием. Культура тысячелетий с ее политическими и религиозными идеями немедленно стала оказывать могущественное влияние на Александра, склонного к этим воздействиям уже по династическим и личным причинам. Он еще не достиг своей конечной цели, успел пройти лишь часть Персидского царства, как уже в ливийском оазе его объявили сыном Амона, следовательно богом. Государь Египта не мог быть иным, кроме сына Амона, и даже персидские цари считались в Египте богами, как впоследствии Птолемеи и римские императоры, а потому со стороны жрецов Амонова храма это было не лесть, а простое констатирование факта, как они его представляли во все продолжение трехтысячелетней истории, несмотря на смены династий и чужеземные владычества. И рассказы Птолемея и псевдо-Каллисфена у Диодора и Страбона об этом событии своими подробностями переносят нас к столь известным храмовым египетским текстам и изображениям и не оставляют никакого сомнения как в своей подлинности, так и в чисто египетском характере фараоновского божества Александра. Мы не знаем, произошло ли это неожиданно для него, или он был осведомлен о прерогативах, связанных с египетским престолом, во всяком случае, последствия показали, что эти прерогативы соответствовали его целям и оказались весьма полезны для насаждения нового типа монархии. С этой стороны важно, что сыном Амона, т. е. фараоном Александр был объявлен не в заброшенных, далеких и захудалых Фивах, а в святилище того же божества, но близком: к эллинскому и семитическому миру и почитавшемся греками и азиатами; если для египтян сын Амона был лишь синонимом фараона, то для греков и азиатов это было освящением монархического принципа божественною санкцией и вознесением его носителя на высоту, по крайней мере, не меньшую, чем та, на которой стояли владыки Вавилона, Ассирии и Персии, не приписывавшие себе божественного происхождения, а считавшиеся лишь земными подобиями и наместниками божеств. Итак, Египет с первых же шагов Александра присвоил его себе и сообщил свой характер его монархии. Как некогда Камбиза хотели сделать истинно законным фараоном и египтянином, и через него Египет обладателем половины вселенной, так и теперь порабощенный народ постарался утешиться, объявив мирового завоевателя своим. Всем известны псевдо-каллисфеновские росказни об отношениях последнего фараона Нектанеба, известного волхва, принявшего образ Амона, к матери Александра Олимпиаде, а также пророчества Нектанеба относительно явления после него в Египте царя, владыки мира, при котором Египет снова будет «любоначальствовать». Александра, по роману псевдо-Каллисфена, египтяне, будучи побеждены, просят пощадить «свою родину» и восклицают: «снова будет властвовать Египет». Но если египтяне утешились, то и для Александра новая роль была чрезвычайно кстати. Он обращается к своему «отцу» с вопросом, даст ли он ему владычество над вселенной? Оракул дал свой обычный ответ, читаемый нами бесчисленное количество раз на стенах египетских храмов: «я покорю тебе все страны и повергну все иноземные области под ноги твои»... Итак, новая монархия обязана своим возникновением не столько греко-македонскому оружию, сколько божественному велению. Не даром македонские войска впоследствии, в обиде на Александра, предлагали ему распустить их и вести войны вместе со своим «отцом». Таким образом, ливийский храм дал Александру положение, в необходимости которого ему пришлось вскоре убедиться. Он сделал его восточным монархом, законным наследником восточных владык. Преемники его могли только переносить на себя эти прерогативы. Таким образом, первым шагом завоевательного эллинизма было превращение греко-македонской монархии в восточную. Мы знаем, что через 300 лет, опять-таки благодаря Египту, идея эллинистической восточной монархии весьма пригодилась римским императорам, а через них, еще раз на восточной почве - византийским, а затем уже и европейским.
Итак, первая победа Востока над эллинством была одержана в Египте, и победа решительная, положившая грань между Александром и его сподвижниками. Мы знаем, какую роль играло в его отношениях к грекам и македонянам требование апофеоза и поклонения при жизни. В Азии было также достаточно сил для воздействия, на Александра. Подобно всем восточным завоевателям, удостоверяет он свое владычество жертвоприношениями в главных храмах, т. е. вступает в права местных царей, находящихся в непосредственных отношениях к божествам. Покорение Персии немедленно превратило его в персидского царя, в наследника вавилонских царей и Ахеменидов с их притязаниями на универсальное господство. Мы видим его покоряющим. Индию, слышим о посольствах европейских скифов, карфагенян, эфиопов, этрусков и римлян и о приготовлениях Александра к фактическому их подчинению. Наконец, видим его столицей Вавилон, этот униженный культурный центр древнего мира.. Таким образом, новая универсальная монархия избирает себе резиденцией страну, где родилась идея мировладычества и где она была освящена религией и культурой. Александр и здесь немедленно возобновил традиции вавилонских царей и еще до вступления в город приказал возобновить разрушенные Ксерксом знаменитые храмы Эсагилу и Эзиду; возможно, что он имел в виду короноваться вавилонским царем.
Отсюда для нас будет вполне понятно, что на него были перенесены черты Гильгамеша, как на виновника новой эры, и что он, как «двурогий» в легендах и изображениях, получил аттрибуты вавилонских божеств. Многие черты эпоса Гильгамеша легли в основу тех «Александрии», которые составляют непременную принадлежность всех литератур Востока и Запада, начиная с псевдо-Каллисфена и коптского романа об Александре и кончая русскими хронографами и западно-европейскими сказаниями. Если верить Иосифу Флавию, то и с иудеями Александр поладил, и те произвели на него впечатление, результатом которого были разного рода льготы и в Палестине, и в Египте, особенно во вновь основанной Александрии. Теперь, как и во времена Кира, иудейская нация сумела войти в доверие нового владыки Азии.
Дело Александра было грандиозно по задачам и последствиям, и сам он, соединяя в себе редко соединяемые качества великого полководца и гениального политика, вполне соответствовал роли объединителя двух миров. Мероприятия его во время самих походов и после их окончания, несмотря на краткость времени, заполненного походами и лишениями, поражают планомерностью, всесторонностью и широтою, оставившею далеко позади и персидских царей-практиков и греческих мыслителей-утопистов. Египетское божественное царское достоинство дало ему непререкаемую авторитетность для проведения его планов, персидские сокровища — материальные средства, эллинская культура и восточная наука — духовные. Опыт Персидского царства доказал ему необходимость более тесного слияния народностей, что было неизбежно и для целей управления огромным государством, для которого не могло быть достаточно македонян и греческих войск. Александр начинает с попыток сближения македонян с персами в качестве двух господствующих народностей, подобно тому, как некогда произошло слияние мидян и персов. Первым шагом было поощрение взаимных браков, брак самого Александра на Роксане и дочери Дария Сатире — это сделало его Ахеменидом; затем следовало включение персов в македонские полки, даже в агему — наиболее почетную часть конницы, и, что уже не удалось осуществить, — в фалангу. Известно, что эти неслыханные новшества вызвали открытое восстание солдат у Описа, и что Александр вышел победителем, так как дело окончилось празднеством братания между македонянами и персами и примирения царя с войском. Последнее превратилось в слепое орудие царской воли, и Александр мог спокойно проводить свои дальнейшие мероприятия. Не без внешнего давления, или, по крайне мере, страха пред могуществом царя, в той или иной, иногда даже саркастической (Спарта) форме, признавали города Эллады божественность Александра, и тем самым шли в подчинение тому же восточному монархизму, против которого славно или бесславно боролись полтора столетия; теперь, покорив Персидское царство, они сами оказались под властью нового персидского царя, да еще с прибавкой фараоновского апофеоза. Уже это было началом превращения гражданства в подданство. Александр, употребляя все усилия для распространения в своем царстве греческой культуры, в то же время неуклонно шел к стеснению греческой свободы, несовместимой с идеей мировой монархии на восточных началах. Его указы о возвращении изгнанников, стеснения деятельности Коринфского союза, покровительство тираннам и помещение гарнизонов были несомненно предвестниками еще более решительных мер, которые были намечены Александром для проведения единства в ущерб свободе. Исполнение этих мероприятий судьба отсрочила до римского владычества. Неизбежное последствие возвышения государя над подданными — нивеллировка последних, конечно, должно было наиболее невыгодно отразиться на греках. Чтобы достичь этой нивеллировки и теснее сблизить народности, Александр проектировал даже переселения, перетасовки и колонизации в больших размерах (Диод. 13, 44 — переселения из Азии в Европу и обратно); как на начало осуществления этого плана, можно указать на основание во всех странах необъятного царства греческих городов, носивших имя Александрии.
Эти мероприятия имели в виду не только большую сплоченность государства, но и культурные цели. Мировое государство должно быть культурным, и главным элементом этой общей культуры должно быть эллинство. Роль государя указывалась и древне-восточными традициями, и греческими мыслителями. Первые, с царем-богом или подобием — наместником божества, налагали на правителя обязанность быть провидением для подданных (см., напр., политическое исповедание, влагаемое в уста Рамсеса III, изречения Навуходоносора или разностороннюю культурную деятельность лучших персидских царей), последние в киническом философском космополитизме дали идеал этического монархизма, носитель которого уподобляется Ираклу и даже Зевсу в заботах о подданных, в проявлении «человеколюбия» и получает имя «распорядителя и умиротворителя вселенной». И мы действительно видим, что и те и другие идеалы были с поразительной интенсивностью осуществляемы Александром. Он заботится об экономическом благосостоянии государства и, в этих видах, об упорядочении старых и открытии новых путей сообщения. Здесь он примыкал к Ахеменидам, значительно превзойдя их. Завоевания его были в то же время географическими открытиями и вызывали их; интерес, как его лично, так и его современников, в этом направлении был чрезвычайно велик, и он в особенности здесь показал себя учеником Аристотеля. В истории землеведения началась новая эпоха; греки: лично познакомились с областями, о которых до тех пор ходили легенды или случайные сведения, их представления о вселенной радикально изменились и открылись пути для дальнейшего ознакомления. Александр сам плавает по Инду до его впадения в море; по его повелению Неарх исследует берега Индийского океана для изучения морского пути из Индии в Персию, а затем начинается и продолжение этого предприятия — плаванье вокруг берегов Аравийского полуострова; в 323 г. Ираклит посылается в Ирканию для исследования Каспийского моря, для решения вопроса о соединении его с океаном; предприятие это, отложенное за смертью Александра, исполнено только при Селевке. Эти экспедиции, кроме географического и экономического интереса, имели и политический — Александр искал естественных границ; своего царства. Параллельно с этим положено начало статистике в виде официальных: документов относительно расстояний различных местностей, маршрутов и т. п., как; в интересах военных, так и научных и торговых. На места посылались комиссии для, измерений, описаний и т. п.; документы помещались в архиве царской резиденции; поощрялись и занятия чистой наукой, напр., Аристотелю была ассигнована значительная сумма на различные изыскания. Вновь открытые для греков миры давали? в этом отношении неисчерпаемый материал, в связи с накопленными сведениями с глубокой древности на самом Востоке.
Необычайно ранняя смерть Александра при самых неблагоприятных для только что возникшей мировой империи условиях и последовавшие затем смуты были причиной крушения многих его планов и воспрепятствовали развитию и укреплению всемирной монархии. Она распалась, и даже римское владычество не могло вновь собрать ее в полном виде. Но греческий элемент удержался и распространялся на Восток, влияя на туземные культуры и, в свою очередь, подвергаясь их могущественному влиянию. Этот так наз. эллинизм обусловил дальнейшее развитие иудейства, как в Палестине, так и в диаспоре; он был почвой для христианства и создал Византию.
Древний Восток давно привык к смешению рас и к иноземным владычествам. Родина идеи универсальной монархии видела не раз мировых завоевателей, пережила; несколько попыток осуществления этой идеи, и эллинистическое мировое государство было только ее новым проявлением. Идея равенства и братства народов, как бы она ни была противна на первый взгляд восточному миросозерцанию, не была чем-то неслыханным; стоило Египту XVIII дин. выйти из тесных границ, расширить свой географический кругозор, сделаться на короткое время завоевательной державой, а затем подняться до идеи единого бога, отца всех людей, как последние перестали: делиться на враждебные Египту племена, и мы видим даже космополитические увлечения в долине Нила. Правда, саисская эпоха осудила этот универсализм, но она же была свидетельницей небывалого наплыва иностранцев всякого рода и истинной предшественницей эллинизма. Вавилон был местом постоянного смешения языков, пользовавшихся одинаковым юридическим правом с господствующим населением. И еврейство долго не было исключительным; даже после плена и обязательного введения закона, обособить иудеев в замкнутую общину оказалось делом нелегким и потребовало серьезных усилий. Поэтому Восток не мог принципиально отвернуться от нового порядка вещей, тем более, что он был уже к нему достаточно подготовлен в течение предшествующих 200 лет. И действительно, на первый взгляд кажется, что эллинизм принят без протеста и недовольства, равно как и носители его, казалось, скоро вошли в свою роль. Селевкиды усиленно основывают в своем царстве, заключавшем в себе не мало туземных городских общин, греческие города. Греческие царства появляются в Бактрии, у самых границ Индии; филэллинами величают себя парфянские пара и ставят у себя при дворе греческие трагедии, греками стараются быть иудейские первосвященники. Цари далекого Аксума «не чужды греческой образованности», в Армении появляются греческие надписи и находят ценителей греческие трагики. Целый ряд писателей туземцев обогащает греческую литературу интереснейшими» трудами исторического и научного содержания; все народы Востока стали выставлять, деятелей этого рода почти тотчас же за водворением относительного спокойствия после смут переходного времени. Берос и Манефон были первыми плодами этого сближения; за ними последовали авторы Маккавейских книг, также взявшие за исходный пункт завоевания Александра, писатели «Премудростей» и других многочисленных продуктов позднейшей библейской письменности, Филон Иудей, Иосиф Флавий, Филою библский и мн. др. А перевод библии на греческий язык и неподражаемый по простоте и силе греческий язык нового завета! Литературное общение, несомненно, наиболее плодотворно и ведет к великим культурным последствиям. Религия, провозгласившая «несть эллин, ни иудей», пользовавшаяся греческим языком, но вышедшая от иудеев, имела своими предшественниками и те своеобразные и интересные библейские писания, в которых высказываются чисто универсалистические идеи и которые представляются написанными как бы в полемику с исключительностью реформ Ездры и Неемии, - мы имеем в виду такие книги, как Иона и Руфь, происхождение которых с наибольшею вероятностью возводится к началу эллинистического периода и является лучшим доказательством благотворного воздействия новых условий на расширение этического кругозора иудеев. Влияние греческой эмпирической науки, греческой философии и греческого искусства можно проследить до крайних пределов восточного мира и найти его следы там, где можно было менее всего ожидать. их. Везде эллинская культура, стоящая в колее малоазиатской, ионийской традиции, приспособляясь к местным условиям, дает толчок к новому богатому по последствиям, культурному развитию, влияние которого сказывается еще и в наше время.
Но нельзя забывать и обратной стороны — могущественного воздействия Востока на Запад. Восточные политические формы уже с первых шагов, как мы видели, одержали верх над греческими. Дальнейшие завоевания принадлежат восточным религиям. И здесь это было продолжением давно начавшегося процесса, выразившегося в появлении греческих мистерий, почитании греками египетских и малоазийских: божеств и т. п. Теперь египетские и семитические культы, халдейские прорицания, религия Митры распространяются по всему протяжению классического мира, заходя; на Британские острова и на берега Дуная и Черного моря; следом за ними идет иудейство, приготовляя путь христианству, а затем обусловливая появление причудливых форм гностицизма. Но и у себя дома восточные религии нашли в западных пришельцах не менее ревностных почитателей, чем туземцы. Какое огромное влияние должно было это иметь на миросозерцание Запада, понятно само собою и доказано историей последних веков древнего мира. И греческая поздняя философия, особенно неоплатонизм, не осталась без влияния восточных представлений. Влияние Востока сказалось в искусстве и в науке, черпавших из богатого запаса тысячелетних культур. Многое в искусстве поздне-античном и византийском объясняется не одним упадком художественного творчества. «Если мы захотим найти причины выступающих тогда отрицаний природы, победы символа и содержания над формой, духа над телом, рода над личностью, должны будем усмотреть в этом могущественное воздействие более древней культуры Востока и его миросозерцания, вызвавших этот кажущийся упадок искусства на Западе» (Herzfeld).
Таким образом, если говорить об эллинизации Востока, то с таким же правом сложно говорить и об ориентализации Запада. Притом эллинизация могла серьезно коснуться только верхних слоев, для которых был доступен греческий язык и которые были способны сделаться людьми двух культур, на народные массы она могла оказать только временное поверхностное влияние. Кроме того, если уже стихийно Восток воздействовал, то трудно допустить, чтобы тысячелетние культуры некогда могущественных государств не обусловили и сознательной реакции. Эта реакция действительно наступила скоро и имела ближайшим результатом территориальное уменьшение области, открытой и завоеванной Александром. Уже несколько лет спустя после смерти Александра Атропат основал в Мидии царство, названное его именем; ок. 316 г. Чандрагупта (гр. Сандракотт) прогнал из Индии греческие войска, затем не только отвоевал индийскую сатрапию Александра, но и перенес свое оружие в долину Ганга и основал государотво, наиболее обширное из существовавших дотоле в Индии. Селевку пришлось заключить с ним мир и союз и согласиться на перенесение границы эллинистического мира к Гиндукушу. Правда, мирные сношения продолжались и выразились, например, в посольстве Мегасфена, составившего описание Индии, а затем Дионисия (Птолемеем II) — для торговых целей, но при втором преемнике Сандракотты — Асоке появляется и культурная реакция. Этот царь был ревностным проповедником буддизма; он распространял его не только в своем царстве, но и посылал миссионеров, если верить его надписям, к Антиоху II и Птолемею II. Один из царей греко-бактрийского царства, завоевания которого распространились и на часть Индии и на весь Пенджаб и Кабул, Менандр (165—130), сам обратился к буддизму, сделался под конец жизни монахом и достиг архота — высшей степени святости. Ему приписывался даже буддийский философский эпилог «Вопрошения Милинды». Его столица Сагала описывается как богатый торговый красивый город. После его смерти большое царство его распалось; греки исчезли с индийской почвы еще до конца I в. до н. э., оставив следы в науке и литературе (особенно астрономии), искусстве.
Уже в 302 г. Митридат, возводивший свой род к одному из семи сподвижников Дария I, основывает в Малой Азии могущественное Понтийское царство, а через год Ариараф — Каппадокийское. Таким образом, государство Селевка было урезано и с севера. Хотя эллинизм в этих местностях был силен, и цари — филэллины, все же нельзя не отметить скорого обнаружения персидской реакции. Впоследствии, как мы знаем, Понтийское царство, в лице Митридата VI Великого, взяло на себя руководство реакцией Востока против римского владычества и временно подчинило своему влиянию Южную Россию. Но еще более важным по последствиям было происшедшее полвека спустя (около 207 г.) возрождение Персидского царства в виде монархии парфянских Арсакидов, могущество которых развивалось прямо пропорционально прогрессу падения и разложения государства Селевкидов, Хотя Арсакиды м называли себя филэллинами и уважали греческие города, даже впоследствии из Гектомпила переехали в соседний с Селевкией Ктесифонт, но все это ограничивалось придворными сферами, и для эллинизма по ту сторону Тигра с их появлением настал конец, особенно после того, как в Элимаиде появились туземные правители, а греко-бактрийское царство было разрушено при сбдействии парфян. Культурный мир снова оказался разделенным на две враждебные части. Восток нашел свое возрождение, и попытки римлян подчинить его не имели успеха: поражение Красса при Каррах (Харране) было отплатой за Саламин и Гавгамеллу, а обширные приготовления Цезаря к завоевательному походу на парфян имели такую же судьбу, как и замыслы Александра о покорении Запада: он умер, и мир остался разделенным навсегда, так как в 226 г. н. э. Парфянское царство заменилось новоперсидским царством Сасанидов, считавшим себя продолжением ахеменидовской монархии и относившимся к Западу еще более отрицательно, чем Арсакиды. Весьма возможно, что и религия Зороастра получила свое развитие и исключительность под влиянием реакции против Запада.
Таким образом, иранский элемент был потерян для царства, которое должно было явиться наследником Александровой монархии. Что касается семитов, то финикияне, уже и раньше вкусившие от греческой культуры, оставались верны ей и своему прошлому. У их соседей-иудеев — быстрые успехи эллинизма остановились, благодаря безумным мероприятиям Антиоха IV, желавшего предотвратить развал царства Селевкидов насильственной эллинизацией, не щадившей даже религиозной стороны. Его гонения вызвали жестокую реакцию, имевшую последствием основание царства Маккавеев, ограничение сферы эллинизма и даже выступление иудеев как самостоятельного элемента не только в Сирии, но и в Египте и Европе. В этом также нельзя не видеть реакции Востока. И семиты Вавилонии дали одно странное политическое образование — небольшое Харакское царство в Южной Сузиане у устья Тигра и Евфрата, вероятно в конце III в. до н. э. Эллинизм, по крайней мере придворный, продолжал здесь существовать, но воскресали и старые традиции до клинообразных надписей и построек дворцов на месте древних центров включительно. Семитические царства появляются и в Месопотамии (Осроэна).
Наконец, оставалась нетронутой еще огромная прародина семитов — Аравия, которая теперь снова высылала свои орды на север. Перейдя в оседлое состояние, они дали несколько царств, в большей (Пальмира) или меньшей (Набатеи) степени эллинизованных. Был момент, когда Пальмира, правда именем Рима, сделалась империей Востока. Но за передовыми дружинами переселения последовали его главные силы, обусловившие новый этнографический и религиозный переворот под знаменем ислама. Эта последняя реакция Востока, вновь окончательно отторгшая Египет и Сирию и объединившая его уничтожением Персидского царства, не довольствовалась возвращением Востока семитизму, но перешла в дальнейшее наступление, имея в виду создать новую универсальную мусульманскую монархию, объединяющую в себе Восток и Запад. И это было близко к осуществлению, но отпор, оказанный. Византией и франками, спас христианскую цивилизацию.
Классической страной эллинизма считают Египет. Действительно, здесь находился его культурный центр — Александрия, с библиотекой, музеем и всякого рода учеными учреждениями, которым так охотно покровительствовала просвещенная династия, с ее литературой и наукой, составляющими эпоху в истории цивилизации. Но Александрия собственно не считалась Египтом, даже в обычном словоупотреблении выделялась из него и противополагалась ему. Этот эллинистический, даже эллинский город по преимуществу не имел греческого самоуправления под царями македонянами, тогда как его старший брат Навкратис пользовался им при фараонах. Если мы обратимся к религии, то будем поражены как необыкновенной устойчивостью древне-египетских форм, так и тем обаянием, какое они оказывали на греков. Греческие переселенцы и колонисты фаюмских военных селений, как доказывают дошедшие от них папирусы, люди литературно образованные, также молятся египетским богам, а их потомки от смешанных браков, хотя и знают греческий язык, уже являются туземными патриотами. Реакция выразилась и в ряде восстаний против иноземного владычества и в попытках восстановить царство фараонов; они потом прекратились, может быть, отчасти потому, что и птолемеевская династия сама все более и более стала походить на фараонов, покровительствовать туземцам и иудеям. До самых последних времен демотический язык употреблялся в официальных сделках между туземцами и демотическая литература процветала еще при н. э. И при римских императорах храмы сохраняли свой египетский облик. Египет сохранил свою самобытность и в христианское время. Еще менее, конечно, поддались греческому влиянию южные страны - Эфиопия, а затем Аксум, хотя и там оно оставило следы; аксумские цари даже ставили греческие надписи, что и понятно при приморском положении их торгового государства; здесь при дворе эллинизм находил радушный прием. Новую силу греческий язык получил в Египте и Эфиопии с принятием христианства; уже самый факт этот указывал на принадлежность этих стран к западному миру, в противоположность персидскому, стоявшему под знаменем; зороастризма.
Кроме Дройзена — Kaerst, Geschichte des Hellenistischen Zeitalters (1901). Maspero, Comment Alexandra devint dieu en Egypte (Annuaire de Ecole prat. d. Haut. Etudes, 1907), WiedemannB заметке, помещенной в III т. Orientalistische Literaturzeitung, указал на то, что Александр принял одно из имен Нектанеба II и тем как бы объявил себя его новым проявлением или законным преемником. Mahaffу, The progresse of Hellenism in Alexanders empire. Chicago, 1905, The silver age of Greek World. Chicago, 1906. М.И.Ростовцев, Эллинивм. Энц. словарь Брокгауза и Эфрона, т. 80. A. Weber, Die Griechen in Indien Sitzungsb. Берлинской академии. Сumоnt, Les religions orientales dans le paganisme Remain. Par., 1909. Kornemann, Aegyptische Einflusse im romischen Kaiserreich. Neue Jahrbucher fur Klass. Altertum., 1899. M. И. Ростовцев, Эллинистическая Азия в эпоху Селевкидов. Научно-исторический журнал, I (1913).
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |