В византийском обществе VI в. выросла идейная и политическая роль православной церкви. Ее влияние на все стороны общественной жизни — идеологию, политику, законодательство, быт, нравы,— было необычайно велико.
Правительство Юстиниана прекрасно понимало силу церкви и старалось всеми способами укрепить свой союз с ней1. Одержимый идеей создания единой империи, в которой господствовала бы единая православная религия, Юстиниан в течение всего своего царствования заботился об единстве церкви не менее, чем об единстве государства. Единое государство, единый закон, единая православная церковь — это были три кита, на которых покоилась внутренняя и внешняя политика Юстиниана.
Еще император Юстин, в противовес своему предшественнику, монофиситу Анастасию, восстановил православие и признал никейский символ веры2. Продолжая политику своего дяди, хотя и с некоторыми отступлениями, Юстиниан выступил защитником православия против каких-либо иных вероучений. На союз с православным духовенством Юстиниана толкало прежде всего то обстоятельство, что его отношения со старой сенаторской аристократией были весьма напряженными и поэтому он особенно нуждался в таком могущественном союзнике, как церковь: ведь она имела много приверженцев и в центральных областях империи и в самой столице. Широкие завоевательные планы Юстиниана на Западе заставляли его постоянно думать и о союзе с Римом, искать поддержки у папского престола.
Политика Юстиниана в отношении церкви характеризуется двумя основными чертами. С одной стороны, он всемерно покровительствовал ортодоксальному духовенству, осыпал его различными привилегиями, щедрыми земельными пожалованиями и богатыми подарками, заботился о строительстве по всей стране множества храмов, монастырей и благотворительных учреждений. С другой стороны, в церковной политике Юстиниана чрезвычайно ярко обнаруживаются самодержавные тенденции, рассматриваемые иногда даже как проявление цезарепапизма. Юстиниан был не только ревностным защитником и милостивым покровителем христианской церкви, но и деспотическим владыкой, силой навязывающим ей свою волю3. Он всегда и везде самым решительным образом отстаивал примат светской власти перед церковной, подчеркивая, что император — глава не только государства, но и церкви, рассматривая патриархов и пап как своих слуг, порою жестоко третируя их. Юстиниан требовал признания своей верховной власти над церковью во всех сферах, в том числе и в области вероучения: он считал, что «император для церкви является верховным учителем веры». Даже в вопросах догматики и литургики Юстиниан сохранял за собой права верховного арбитра. Он направлял по своему произволу деятельность церковных соборов, писал теологические трактаты и сочинял религиозные гимны. Понимая опасность для государства церковных раздоров, он властной рукой устанавливал религиозные догматы, вмешивался в богословские споры, диктуя свою волю там, где нужно было примирить враждующие партии; впрочем, весьма часто его вмешательство лишь усиливало богословские распри.
Первейшей заботой правительства Юстиниана было преумножение богатств церкви и расширение ее влияния на народные массы. В этом отношении Юстиниан сделал так много, как ни один другой византийский император раннего средневековья.
Важным фактором укрепления экономической мощи церкви было запрещение отчуждать церковные имущества, санкционированное Новеллами Юстиниана4. Духовенство впоследствии использовало этот запрет для создания экзимированного церковного землевладения. Особенно показательна знаменитая VII Новелла Юстиниана от 535 г. Ареал ее действия был очень широк: он включал как столицу и соседние города, так и провинции — Восток, Иллирик, Египет, Ликаонию, Ликию, Африку, а также западные области — «от древнего Рима до пределов океана». Закон распространялся также на церкви, находившиеся под властью епископов и других патриархов, т. е. носил всеобъемлющий характер. Именно это заставило Юстиниана издать его не на «отечественном» (т. е. латинском), а на понятном для всех подданных империи греческом языке. Согласно VII Новелле, запрещалось отчуждать недвижимое имущество, принадлежавшее церковным учреждениям: дома, поля, сады,— а также занятых на обработке земли рабов и государственные хлебные выдачи. Запрет был наложен на все виды отчуждения: продажу, дарение, обмен, долгосрочную аренду (эмфитевсис), отдачу имущества в залог кредиторам. Исключение было сделано только в пользу императора5. Закон разрешал ему в случае необходимости в интересах государства производить обмен государственного имущества на имущество церкви.
В законе содержатся существенные положения относительно взаимоотношений светской и церковной властей. Юстиниан отстаивает идею главенства императора над церковью. По его словам, «источником всех богатств церквей является щедрость императора». Именно он, как верховный собственник всего имущества в империи, мог одарить церковь всеми благами, для него же «давать церквам без меры является лучшей мерой»6. Забота о преумножении богатств церкви есть первейшая забота императора, но сама церковь должна постоянно помнить о его благодеяниях.
Многое было сделано Юстинианом и для поднятия престижа церковных учреждений7. В его законодательстве местные церковные общины впервые признавались корпорациями; они наделялись правами юридического лица и могли обладать собственным имуществом. Духовенство добилось предоставления церковным организациям серьезных привилегий8. По своим социально-экономическим последствиям важнейшей стала привилегия церкви выступать наследником любого лица — в соответствии с его завещанием. Именно это право обеспечило в дальнейшем быстрый рост церковных имуществ за счет пожертвований верующих. Подобной привилегией до того времени пользовались лишь государство и городские общины. Особенно крупные последствия возможность приобретать имущество по завещанию имела для монастырей9. Одновременно законодательство Юстиниана признало статус юридического лица за учреждениями, основанными с благотворительной целью. Отныне больницы, богадельни, сиротские и странноприимные дома получили право владеть имуществом, правда, под надзором местного епископа.
Все эти рескрипты императора, издававшиеся по просьбам церковных иерархов, свидетельствуют об упорном стремлении церкви к расширению своих привилегий. Они заложили фундамент ее экономического благосостояния в последующие века.
Рост земельных богатств византийской церкви порождал недовольство представителей светского землевладения, в частности сенаторской аристократии. Прокопий, идеолог последней, резко осуждает Юстиниана за покровительство церковному землевладению в ущерб светскому. По его словам, Юстиниан всячески потворствовал тому, что духовенство грабило своих соседей, захватывая их земли. В судебных процессах по делам о захвате имущества церковью правительство неизменно было на стороне духовных лиц. «Справедливость, — пишет Прокопий,— он (Юстиниан) видел в том, чтобы церковнослужители всегда оказывались победителями своих противников»10. Сам император, незаконно конфискуя имущество у сенаторов и других представителей аристократии, жертвовал земли церкви, «прикрывая свои преступления покровом благочестия»11.
Не меньшему осуждению со стороны Прокопия подвергаются мероприятия Юстиниана по упрочению прав церковного землевладения. Так, большое негодование старой римской знати вызвал закон, по которому срок давности для подачи судебных исков о возврате церковных земель увеличивался до 100 лет12.
Все это показывает, что при Юстиниане значительно обострилась борьба представителей светского и церковного землевладения, причем в этой борьбе Юстиниан, как правило, был на стороне церкви.
В VI в. церковь добилась от центрального правительства и серьезных политических уступок. Важнейшей из них было дарование духовенству особой церковной юрисдикции. Верховным судьей каждого духовного лица в империи был его епископ; светские судьи не могли рассматривать дела клириков. Церковным же иерархам, особенно епископам, предоставлялось право контроля над гражданской администрацией. В подвластной ему епархии, в своем городе епископ получал широкие судебные и административные полномочия; он контролировал светских магистратов, должен был выступать защитником интересов всех жителей епархии 13. Правда, предоставляя епископам право надзора за местной администрацией, император оставлял за собой возможность самому вмешиваться не только в догматические споры, но и в установление внутреннего распорядка жизни духовенства, прежде всего монашества. Император регламентировал правила избрания нового епископа и посвящения клириков в духовный сан, порядок избрания игуменов монастырей и управляющих «богоугодными» учреждениями. Юстиниан заботился о строгости нравов клириков и монахов, санкционировал постоянный надзор высших иерархов за подчиненными им духовными лицами14.
Вместе с тем церковь добилась полной поддержки государства в ее столкновениях с политическими и религиозными противниками. Борясь против инакомыслящих, церковь внесла в законодательство империи дух религиозной нетерпимости и установила правовые ограничения в зависимости от вероисповедания. Хотя на словах ортодоксальное духовенство после победы христианства и провозгласило веротерпимость основным принципом государственной политики15, на деле, однако, оно начало вскоре жестокие преследования всех еретиков, язычников, евреев, вероотступников. Законодательство Юстиниана дает представление о чрезвычайно сложной атмосфере религиозных противоречий в 30—40-е годы VI в. Под покровом догматических споров между приверженцами различных вероучений достаточно четко прослеживаются социально-политические столкновения, иногда превращавшиеся в острейшие классовые конфликты.
Мечта Юстиниана о создании единой империи на основе единой православной веры была очень далека от осуществления. В огромном государстве буквально кипела религиозная борьба, существовало множество враждовавших между собой и несогласных с догматами православия еретических течений.
На Западе империи прочные корни пустило арианство. В варварских королевствах остготов, вестготов и вандалов арианская церковь долгое время пользовалась привилегиями господствующей церкви. Арианское духовенство обладало огромными богатствами и множеством приверженцев. В Северной Африке, несмотря на гонения, сохраняли влияние донатисты и другие, более радикальные, религиозные секты. Но наиболее ожесточенная религиозно-политическая и социальная борьба развернулась на Востоке, где опаснейшими для византийского правительства были демократические религиозные секты; их вероучения носили открыто бунтарский характер и были враждебны как господствующей церкви, так и государству в целом. Крайне революционно настроенными сектантами являлись манихеи, имевшие многочисленных сторонников в народных массах Малой Азии, и монтанисты, учение которых находило прозелитов среди беднейшего крестьянства Фригии.
Евреи, весьма многочисленные на Востоке империи, также разделялись на секты, среди которых самой распространенной была секта самаритян в Палестине.
Несколько более умеренную в социально-политическом плане позицию занимали несториане, учение которых имело приверженцев в Армении, Месопотамии, Осроене, и монофиситы — самые сильные и самые многочисленные противники Халкидонского собора, создавшие влиятельные церковные организации в Египте, Сирии, Палестине, Месопотамии, Армении, и даже в Константинополе. Монофиситы пользовались здесь покровительством императрицы Феодоры и ее окружения. Несторианская и особенно монофиситская ереси объединяли отнюдь не только демократические слои населения. Среди монофиситов большим влиянием пользовались богатые купцы и другие состоятельные горожане крупных городов Востока, сепаратистски настроенные земельные магнаты восточных провинций, многочисленное монофиситское духовенство и монашество.
Поставив перед собой задачу создать сильную централизованную империю, объединенную единой религией, Юстиниан с первых же шагов своего правления столкнулся с острейшей проблемой внутрицерковной борьбы. Искоренение ересей стало одним из центральных вопросов его внутренней политики16. Оно означало по существу борьбу не только против религиозных, но и против классовых и политических противников империи и господствующей церкви.
Под влиянием высшего ортодоксального духовенства Юстиниан возвел религиозную нетерпимость в государственную доктрину. Беспощадное истребление ересей он провозгласил долгом совести всех православных подданных Византийского государства17. В 527—528гг. были изданы императорские законы против еретиков, язычников, евреев, вероотступников. Преследования распространялись на всех неправославных, исключение было сделано лишь для готов-ариан, находившихся на службе империи в качестве воинов-федератов. Правительство Юстиниана слишком нуждалось в услугах готских воинов, чтобы запретить им свободно исповедовать свою веру18. Кроме того, Константинополь должен был считаться с могущественным остготским королем Теодорихом, выступившим против преследования ариан.
Законодательство Римской империи со времен Диоклетиана не знало столь суровых и столь грандиозных по своим масштабам гонений на инакомыслящих. Прежде всего вне закона ставились все еретические культы. Еретикам запрещалось иметь свою церковную организацию и иерархию, совершать таинства крещения, брака, рукоположение в духовный сан19. «Было бы нелепым дозволять нечестивым совершение священных обрядов»20, — гласила одна из Новелл Юстиниана. Был отдан приказ закрывать арианские храмы, еврейские и самаритянские синагоги, разрушать их или превращать в православные церкви. Особенно жестоко преследовались всякие «тайные сборища» еретиков.
Еретики ущемлялись в политических и имущественных правах, отстранялись от участия в общественной жизни. Юстинианова доктрина, согласно которой «справедливо лишать земных благ тех, кто не поклоняется истинному богу»21, нашла широкое применение в законодательстве и жизненной практике. По приказу императора все еретики лишались права занимать общественные, государственные, военные и даже некоторые муниципальные должности. Вводился строжайший контроль за составом чиновничьего аппарата: для поступления на государственную службу было необходимо, чтобы три уважаемых гражданина поклялись на евангелии и удостоверили, что претендент не еретик, а исповедует ортодоксальную религию. Еретики, занимавшие какие-либо должности к моменту издания закона, немедленно увольнялись. За ними сохранялись лишь наименее выгодные, связанные с выполнением повинностей и несением расходов должности куриалов и когорталов. Будучи вынуждены нести тягостные обязанности, еретики отнюдь не смели претендовать на какие-либо преимущества22.
Еретикам запрещалось заниматься и свободными профессиями: они исключались из состава адвокатуры и профессуры. Правительство опасалось, «чтобы своим преподаванием они не вовлекли простые души в собственные заблуждения»23. Эти предписания наглядно показывают страх, который испытывали правительство и духовенство перед идеями свободомыслия и непокорности властям, распространявшимися среди молодежи.
Но законодательство Юстиниана не ограничилось ущемлением политических прав еретиков. Были введены ограничения гражданской правоспособности всех лиц, не придерживавшихся догматов господствующей церкви. Император объявил: «Справедливо, чтобы православные пользовались в обществе большими преимуществами, чем еретики»24. Последние были жестоко стеснены в сфере гражданского права; закон вмешивался в их частную жизнь и семейные отношения, сея раздоры между родственниками. Еретики были ограничены в правах наследования и получения по завещанию дарений — так называемых легатов. Если в числе детей отца-еретика были дети-еретики и дети-православные, то закон давал православным предпочтительные права наследования перед еретиками. Если сыновья были заподозрены в ереси, то наследство переходило к более отдаленным родственникам, лишь бы они были православными. В случае же, когда никаких православных родственников не было, наследство еретика переходило в собственность государства25. Сами еретики могли завещать легаты и делать подарки только православным. По закону мать-еретичка обязана была даже вопреки собственному желанию выделить из своего имущества приданое дочери, придерживавшейся догматов православной церкви. Если между родителями возникали разногласия по поводу воспитания детей, то закон всегда защищал того из родителей, кто придерживался православия и хотел воспитывать детей в духе православной религии26. Еретики были лишены права давать и а суде свидетельские показания против православных. Отступники, т. е. лица, отступившиеся от православной религии и перешедшие в язычество или иудейство, лишались права составлять завещания и наследовать. Кроме того, они также не могли выступать на суде в качестве свидетелей. Если еретики даже и принимали православие, то тем не менее они всю жизнь подлежали строгому надзору церкви, а за вторичное впадение в ересь и вероотступничество их ожидала смертная казнь27.
Еретики, так же как язычники и иудеи, не могли владеть рабами-христианами. В случае нарушения этого закона раб получал свободу28.
Выступая против еретиков, т. е. всех, кто не исповедовал «истинной» веры и не подчинялся догматам господствующей вселенской церкви, Юстиниан, однако, проводил существенные разграничения в отношении различных сект и вероучений. Еретические секты, носившие демократический характер и угрожавшие самому существующему строю, не только ограничивались по закону в правах, но и подвергались гонениям. Наибольшую ненависть правительства Юстиниана вызывали манихеи и монтанисты. В отношении к ним законодательство проявляет предельную жестокость.
За приверженность к манихейской ереси каждому грозила смертная казнь; только смерть, по мнению законодателя, могла искупить преступления этих «проклятых богом безумцев». Всюду предписано было гнать манихеев, стирать с лица земли их нечестивые капища, искоренять самое их имя, предавать их самих позорной и мучительной казни. Смертной казнью карались и все, кто предоставлял убежище манихеям, кто не выдавал их властям. Строжайшим образом преследовалось распространение идей манихейства; манихейские книги предписывалось сжигать. Манихеи не только отстранялись от всех должностей, но им не давалось даже права владения имуществом, чтобы, «лишенные всего, они погибли в нищете»29.
Не меньшим гонениям подвергались фригийские монтанисты. Храмы, где они отправляли свой культ, разрушались30, тайные собрания сектантов разгонялись, представителей их духовенства отправляли в ссылку или казнили. Всем христианам, под страхом сурового наказания, запрещалось какое-либо общение с монтанистами. Последователям учения Монтана не разрешалось участвовать в судебных делах, даже касающихся лишь самих еретиков, давать показания не только против православных, но и против инакомыслящих. Они лишались всех гражданских прав, не могли заключать какие-либо законные сделки31.
Во все концы империи были посланы правительственные агенты, которые, опираясь на воинские отряды, насильственно заставляли еретиков переходить в православие или подвергали их мучительной казни. Многие еретики были избиты; некоторые сами наложили на себя руки32. В 527 г. большое число манихеев, мужчин и женщин, были с величайшей жестокостью сожжены на кострах33.
Ответом на преследования манихеев и монтанистов было массовое бегство еретиков за пределы империи. Прокопий пишет, что со времени начала гонения на еретиков «...вся Римская империя была наполнена избиениями и люди бежали из нее»34. Особенно упорное сопротивление гонениям оказали, по словам того же автора, «люди деревенского склада ума». Действительно, учения Мани и Монтана были широко распространены в первую очередь среди беднейшего крестьянства, колонов и рабов Малой Азии и других областей Востока. Не желая покориться правительству, манихеи и монтанисты в Малой Азии поднимали иногда оружие против гонителей. Во время кровавого подавления мятежа монтанистов во Фригии нередки были случаи самосожжения еретиков. Предпочитая смерть в огне подчинению властям, монтанисты сжигали себя заживо в своих храмах35.
Бегство и массовые самоубийства еретиков являлись формой проявления социального протеста широких народных масс против гнета господствующей церкви и государства.
Преследования еретиков то затихали, то возобновлялись с новой силой. В 40-х годах VI в. по приказу правительства Иоанн из Амиды, ставший позднее епископом Эфеса и написавший всемирную хронику, провел специальную карательную экспедицию в Малую Азию: целью экспедиции было искоренение ереси. В 542 г. ему было поручено обратить в православие всех вероотступников в Малой Азии, особенно в Лидии и Карий. Иоанну удалось насильственными мерами крестить около 70 тысяч еретиков. Одновременно им было, по преданию, основано 200 православных монастырей и построено около 100 храмов36. Таким образом, борясь с манихеями и монтанистами, правительство по сути расправлялось с опасными врагами господствующих классов.
Несколько иной характер носили преследования довольно многочисленных еще в VI в. язычников37. В отличие от манихеев и монтанистов, секты которых по своему социальному составу были плебейскими, сторонники язычества встречались в это время главным образом в среде старой римской аристократии. Случаи тайного поклонения языческим богам были нередки и в самом ближайшем окружении императора Юстиниана. Прокопий, осуждая его за ограничение прав сенаторской знати, одновременно приписывает императору корыстные соображения, побудившие его начать преследования язычников и некоторых других еретиков. «При полном отсутствии всякой вины, — пишет Прокопий, — он осуждал тех, кто слыл богатым в Византии и во всяком другом городе, одних обвиняя в многобожии, других в ересях и в неправом исповедании христианской веры»38. Языческий культ был запрещен законом, язычники лишены права занимать какие-либо должности на государственной и общественной службе. Исключение было сделано лишь для муниципальных должностей, занятие которых было скорее бременем, чем привилегией. Язычникам, перешедшим в христианство, а затем вновь отступившим от «правой» веры, грозила смертная казнь39.
Судя по законодательству Юстиниана, рассказам Прокопия и других современников, можно предположить, что борьба против язычников отражала не столько социальные противоречия, сколько столкновение различных группировок внутри господствующего класса, прежде всего старой римской аристократии и новой, светской и духовной знати, добившейся установления своего политического и идейного влияния в стране.
Определенные оттенки религиозной политики Юстиниана характеризует его отношение к евреям. Составлявшие значительную часть населения Палестины, они не подвергались официальным гонениям. Однако, подобно язычникам, евреи не могли занимать государственных должностей, им не разрешалось иметь рабов-христиан. Кроме того, евреям (как и жившим в империи варварам) категорически запрещалось вступать в брак с христианами. Такой брак считался незаконной связью40.
Более непреклонная политика проводилась правительством Юстиниана в отношении иудейской секты самаритян, учение которых имело много прозелитов в Палестине и других восточных провинциях. На самаритян в полной мере обрушились общие законы против еретиков. А в 528 г. Юстиниан издал специальный эдикт, предписавший: немедленное закрытие самаритянских синагог и запрещавший их_ восстановление в будущем41. По словам Прокопия, этот закон вызвал «необычайное волнение»42. Жестокий налоговый и национальный гнет, пренебрежение к культуре, религии и обычаям самаритян, притеснения со стороны местной знати и «правоверного» духовенства — все это усугубляло народное недовольство в Палестине. Начавшиеся гонения против самаритян послужили сигналом к открытому народному восстанию против византийского правительства и поддерживавшей его церкви.
Это восстание оставило настолько глубокий след в памяти византийского общества, что было описано многими как современными этому событию, так и более поздними историками и хронистами: Прокопием, Иоанном Малалой, Захарием Митиленским, Кириллом Скифопольским, автором Пасхальной хроники, в «Хронографии» Феофана, а также Михаилом Сирийцем43.
Поводом к восстанию послужили события в Скифополе, где во время столкновения с христианами самаритяне сожгли значительную часть города. Узнав об этом, император казнил архонта Басса, который не сумел предотвратить беспорядков. Опасаясь репрессий, самаритяне подняли восстание. Оно началось весной 529 г. и вскоре охватило всю Палестину. Особый размах движению придало то, что к восставшим самаритянам очень быстро присоединилось манихейское и языческое население провинции, также тяжко страдавшее от религиозных преследований44.
Начавшееся из-за религиозных разногласий, восстание сразу же приняло социальный характер: вместе с церквями восставшие жгли поместья и чинили «разбой» на дорогах45. Они громили православные храмы и сжигали их, убивали ненавистное духовенство и знать.
Социальный состав участников восстания был весьма разнороден. По данным Прокопия, их основную массу составлял деревенский люд, видимо, беднейшие, свободные и зависимые, крестьяне. «Жители же деревень, — пишет Прокопий, — собравшись все вместе, решили поднять оружие против императора и выбрали себе вождем одного из разбойников, по имени Юлиан, сын Савара»46.
Если разоренное крестьянство Палестины в целом шло под знамена Юлиана, то в городах положение было сложнее. По словам того же Прокопия, горожане, в том числе жители его родной Кесарии, после издания закона против самаритян раскололись на две группы: к одной принадлежали более состоятельные люди, по выражению Прокопия «разумные и добропорядочные»: они пошли сперва на компромисс с правительством и приняли христианство. Большинство же торгово-ремесленного населения, крещенное насильственно, вскоре вновь примкнуло к еретикам, в том числе таким радикальным, как манихеи47. Можно предположить, что в восстании приняли участие в первую очередь беднейшие слои городского демоса, плебейские массы, мелкие торговцы и ремесленники, в среде которых еретические учения имели особый успех.
Вождь восстания Юлиан был одним из тех «разбойников», как называет его Прокопий, отряды которых наводили страх на богатых землевладельцев по всей империи. Восставшие провозгласили Юлиана царем и торжественно короновали его. Тем самым была объявлена открытая война самому императору, а восстание приняло социально-политический характер, выйдя далеко за рамки столкновения на чисто религиозной почве. Юлиан со своими отрядами захватил крупный центр Палестины Неаполь, разрушил там все христианские церкви и убил епископа этого города Саммона. Одновременно несколько священников были изрезаны на куски и сожжены вместе с мощами, хранившимися в церквах. Иоанн Малала передает любопытный рассказ о том, что Юлиан и множество его приверженцев, справляя свою победу в Неаполе, устроили по этому случаю конские ристания на городском ипподроме. В первом забеге победил прославленный возничий Никий. Когда победитель пришел за наградой к Юлиану, тот спросил его, какой он придерживается веры. Узнав, что Никий христианин, Юлиан немедленно приказал отсечь ему голову мечом тут же, на ипподроме, на глазах многочисленных зрителей48. Рассказ Малалы показывает, сколь велика была тогда вражда между самаритянами и христианами.
Восстание в Палестине постепенно переросло в настоящую гражданскую войну.
По своим масштабам, по упорству и стойкости мятежников оно явилось одним из самых грандиозных народных движений из всех проходивших в VI в. под религиозными лозунгами.
Восстание представляло опасность для византийского правительства еще и потому, что за развитием событий в Палестине зорко следил постоянный враг Византии — сасанидский Иран. Волнения самаритян начались как раз во время мирных переговоров Юстиниана с шахом Кавадом. Персидский шах тотчас прервал переговоры, ожидая исхода палестинского восстания. Повстанцы в свою очередь отправили посольство к персам, которым предложили заключить союз против Константинополя. Напротив, архонт Палестины и дукса этой провинции Феодор Курносый донесли Юстиниану о дерзости «тирана» Юлиана и просили о помощи49. Юстиниан, крайне обеспокоенный восстанием в Палестине, отправил на его подавления большие воинские силы, поручив командование дуксу Палестины Феодору. Однако этих сил оказалось недостаточно для усмирения восставшей провинции, и Феодору пришлось заключить против самаритян союз с враждебными им арабскими шейхами50. С помощью арабского предводителя Абу-Кариба и началось подавление восстания. По словам Прокопия, восставшие, «вступив в открытый бой с отрядами войск императора, некоторое время держались, но затем, побежденные в сражении, погибли вместе со своим предводителем»51.
Иоанн Малала сообщает, что Юлиан был захвачен победителями в плен, обезглавлен, и его окровавленная голова, увенчанная короной, была в виде трофея отправлена в Константинополь императору Юстиниану52. Тотчас последовали ужасные репрессии против восставших. По данным Малалы, 20 тысяч самаритян были убиты, 20 тысяч и среди них дети и юные девушки — стали рабами арабов Абу-Кариба, которые продавали их затем в Иран и Эфиопию53. Прокопий называет явно преувеличенную цифру погибших во время восстания — 100 тысяч человек54.
Многие из жителей Палестины, спасаясь от расправы, бежали в Иран. Во время переговоров, которые повстанцы вели с персами, около 50 тысяч человек обещали добровольно перейти под власть персов, предпочитая их господство гнету Византийского государства. Персидский шах явно хотел использовать это восстание для срыва мирных переговоров с Византией. По словам Феофана, он якобы собирался при помощи самаритян и иудеев захватить всю Палестину и овладеть самим Иерусалимом, где хранились сказочные богатства55. Даже после разгрома на поле сражения остатки повстанческих войск не сдались: они бежали в горы, где продолжали сопротивление. Лишь в конце 530 г. последние отряды самаритян были окружены в горах, их вожди казнены, а оставшиеся в живых участники восстания силой обращены в христианство.
В результате гражданской войны Палестина, преданная огню и мечу, была жестоко разорена. Правительство Юстиниана с еще большей строгостью продолжало требовать от жителей этой провинции — как еретиков, так и христиан — уплаты налогов, что тяжело отразилось на положении всего населения опустошенной страны56. Вскоре после подавления восстания в Палестине были изданы новые, еще более суровые законы против самаритян, лишавшие их всех гражданских прав57. Внешне в провинции временно установилось спокойствие, и самаритяне под угрозой смерти стали переходить в православие. Но недовольство в Палестине не ослабевало. В 551 г., по просьбе епископа Кесарии Сергия, Юстиниан даже несколько смягчил законы против самаритян58.
Эти уступки константинопольского правительства уже не смогли, однако, предотвратить нового восстания самаритян, которое и вспыхнуло в июле 555 г. На этот раз восстание началось в крупнейшем городе Палестины — Кесарии. В отличие от первого восстания самаритян, в нем приняло участие преимущественно городское население этой провинции. По свидетельству современников, восстание было связано с движением городских димов и цирковых партий. Самаритяне и иудеи Кесарии Палестинской объединились в партию прасино-венетов и подняли оружие против правительства59. Такое объединение враждующих партий было чревато для правительства особенно опасными последствиями. Восставшие горожане сжигали церкви, убивали христиан. Они напали на резиденцию эпарха города (преторий) и разгромили ее. Во время восстания был убит Стефан — эпарх Кесарии и проконсул всей Палестины. Жена убитого вельможи бежала в Константинополь и рассказала Юстиниану о гибели своего мужа. Узнав о восстании, император тотчас послал в Палестину для ее усмирения полководца Амантия с многочисленным войском. Движение было потоплено в крови. По рассказу Феофана, Амантий, разыскав бунтовщиков, иных повесил, иных обезглавил, у других отсек конечности или конфисковал имущество. «И был страх великий во всех восточных провинциях»60.
Брожение в Палестине, однако, не прекращалось и после подавления второго восстания самаритян, а насильственно обращенные в христианство самаритяне вновь возвращались к старой вере. Для того чтобы окончательно смирить население непокорной провинции, преемник Юстиниана Юстин II в 572 г. вновь восстановил все суровые законы против самаритян61.
В отношении такого распространенного вероучения, как арианство, политика византийского правительства была противоречивой и непоследовательной: во многом она зависела от изменения общеполитической и военной обстановки. В годы завоевания Северной Африки и Италии Юстиниан не раз пытался пойти на компромисс с влиятельным арианским духовенством. Однако после победы над вандалами и остготами Константинополь, уступая настойчивым требованиям местного православного духовенства, открыто порвал с арианами. Церковники-ортодоксы в этих завоеванных провинциях проявляли полную непримиримость к своим соперникам-арианам. В 535 г. в Северной Африке под нажимом православного духовенства, мстившего им за гонения, которые происходили на православных во времена господства вандалов, была издана особая новелла о восстановлении всех прав и привилегий ортодоксальных церквей. Последним возвратили все земли, церковные богатства, предметы культа, захваченные арианами. Арианские храмы были разрушены, их имущество конфисковано и передано православному духовенству, арианские священники изгнаны, культ строжайшим образом запрещен. По закону, ариане не только отстранялись, как и другие еретики, от государственных должностей, но даже переход в православие не открывал им доступа к государственной или общественной деятельности. По словам Юстиниана, ариане должны были быть довольны и тем, что им сохранялась жизнь62.
Подобную же политику византийское правительство и ортодоксальное духовенство проводило в завоеванной Италии. Согласно Прагматической санкции 554 г., православной церкви вновь возвращалось все имущество, отнятое у нее во время владычества остготов. Кроме того, в широких масштабах была проведена конфискация богатств арианских церквей: их земли, рабы, храмы и все имущество передавались ортодоксальному духовенству63. Конфискация земель ариан проводилась, по данным Прокопия, и в самой империи.
Прокопий рассказывает, что в арианских храмах было собрано множество золота и драгоценностей, а само арианское духовенство владело большим числом домов и селений, огромными поместьями во всех частях византийского государства. Конфискация Юстинианом этих богатств, по словам историка, тяжело отразилась не только на самих арианах, но и привела к разорению православных ремесленников, получавших работу в поместьях арианского духовенства64.
В своей религиозной политике на Востоке византийское правительство всегда должно было считаться с богатым и могущественным несторианским и особенно монофиситским духовенством. И если Юстиниан сперва не хотел идти на уступки монофиситам в сфере догматики и осудил учение Нестория и Евтихия65, то в области политики он принужден был быть значительно более осторожным. Несториане и монофиситы были причислены к еретикам лишь законом 541 г. Правда, после этого на них были распространены все законы против еретиков. Монофиситам было запрещено отправление культа, их храмы были закрыты. Монофиситы подверглись ущемлению в своих гражданских правах, им было запрещено приобретать земельную собственность и даже брать земельные участки в аренду. Жены монофиситов были лишены права на приданое66.
В ответ на гонения монофиситы сплотились еще теснее и постепенно начали восстанавливать свою церковь. Большую роль в этом сыграл фанатичный монах, пользовавшийся покровительством Феодоры, мужественный и энергичный проповедник монофиситского учения — епископ Эдессы Яков Барадей. В 40-х годах VI в. он в одежде нищего пешком обошел многие восточные провинции: Яков Барадей побывал в Сирии, Армении, Малой Азии, на островах Эгейского моря; всюду он не только обращал население в свою веру, но и возрождал монофиситскую церковную организацию, рукополагая монофиситских епископов и священников. Преследования со стороны православных иерархов оказывались бесполезными, и Яков Барадей оставался неуловимым. В 550 г. он даже возвел на антиохийский патриарший престол монофисита Павла. Тем самым было завершено восстановление монофиситской церкви, которая по имени своего восстановителя была названа яковитской. Усиление монофиситов на Востоке заставило правительство Юстиниана пойти им на уступки несмотря на то, что этот шаг был чреват серьезными церковными неурядицами на Западе.
В 40—50-х годах VI в. отношения с монофиситами, с одной стороны, и с папским престолом, — с другой, превратились для византийского правительства в самую сложную проблему церковной политики. Завоевания на Западе требовали союза с Римом и, как следствие этого союза, проведения антимонофиситской политики: Запад был резко враждебен к монофиситам67.
Но разрыв с ними мог привести к отпадению восточных провинций, прежде всего Египта и Сирии, где все сильнее зрело недовольство миродержавной политикой Константинополя, где среди коптов и сирийцев росли сепаратистские настроения. Если мир с западной церковью мог был куплен лишь ценою усиления религиозного антагонизма с Востоком, то сближение с египетскими и сирийскими монофиситами могло быть достигнуто только ценою разрыва с Западом, с населением центральных областей и столицы империи, поддерживавшим православие. Поэтому Юстиниан в своей церковной политике вынужден был лавировать между Востоком и Западом.
По мере укрепления позиций монофиситской церкви на Востоке для него становилась все более настоятельной потребность какого-то компромисса с монофиситами. Средством к заключению мира с ними и установлению единства внутри церкви Юстиниан считал осуждение так называемых «Трех глав» — богословских трудов Феодора Мопсуэстийского, Феодорита Киррского и Ивы Эдесского. Произведения этих богословов были ненавистны монофиситам, обвинявшим их в приверженности к несторианской ереси. Ведь Халкидонский собор отнесся примирительно к упомянутым богословам и тем самым еще более скомпрометировал себя в глазах монофиситов. Осуждение «Трех глав» было косвенным порицанием и примирительной политики в этом вопросе Халкидонского собора68.
Вопреки протестам папы Вигилия и западного духовенства (Северной Африки, Сардинии, Италии и Иллирика) Юстиниан добился осуждения «Трех глав» на пятом вселенском соборе в Константинополе в 553 г. Однако борьба по этому вопросу, бесплодная и ожесточенная, не затухала: она длилась в общей сложности около 10 лет (544—554) и фактически не принесла византийскому правительству никаких положительных результатов.
Хотя для усмирения непокорного западного духовенства, особенно Северной Африки и Иллирика, Юстиниан применил такие средства религиозного «убеждения», как пытки, тюрьмы и казни, а римского папу Вигилия подвергал всяческим унижениям и насилиям69, Запад фактически отказался от компромисса с монофиситами.
Вместе с тем осуждение «Трех глав» не удовлетворило монофиситов, и Восток остался глух к уступкам императора. Монофиситы категорически отказались от соединения с православными и вместо желанного для Юстиниана единения церквей религиозные распри продолжались с прежним ожесточением.
Итак, поиски правительством Юстиниана компромисса сперва с верхушкой арианского, а затем и монофиситского духовенства лишний раз показывают, что их разделяли не столько социальные, сколько политические и — в меньшей мере — религиозные разногласия. Точно так же борьба ортодоксального духовенства против ариан и монофиситов была столкновением различных группировок внутри господствующего класса, борьбой внутри единой вселенской церкви за супрематию, власть, политическое влияние и богатство. Это, конечно, не означает, что в среде самих ариан и монофиситов не было оппозиционных и даже демократических элементов: напротив, они решительно выступали против господствующей церкви и правительства, и их участие в религиозной борьбе порою придавало ей социальную окраску. Во всяком случае церковная политика Юстиниана в конечном счете определялась крайне изменчивой социально-политической и идеологической борьбой в империи, происходившей чаще всего в форме религиозных столкновений. Правительство Юстиниана действовало совершенно беспощадно по отношению к тем еретическим движениям, которые в той или иной мере выражали социальный протест угнетенных народных масс. В то же время оно было значительно мягче в отношении других религиозных течений, не имевших столь ярко выраженного социального характера.
Последствия религиозной политики Юстиниана были для империи весьма плачевны. Гонения на еретиков порождали не только огромное недовольство в стране, но и массовое бегство гонимых, особенно из числа городских ремесленников и крестьян. Как бы подводя итоги религиозной политики Юстиниана, Прокопий писал в своей «Тайной истории»: «Поэтому народ большими толпами убегал не только к варварам, но и ко всем живущим далеко от римских пределов»70. И хотя ни один другой период истории Византии не дает столь яркого примера неограниченной власти императора над церковью, как правление Юстиниана, все же его усилия искоренить ереси, примирить православных и монофиситов и установить единство внутри церкви по существу остались бесплодными71.
Более того, авторитарная политика Юстиниана по отношению к духовенству и тщетные попытки сближения с монофиситами вызвали столь сильное возмущение, особенно в центральных и западных областях империи, что после смерти этого императора его преемники принуждены были вновь вернуться к безусловной поддержке православия и к защите догматов Халкидонского собора.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |