Видный американский африканист профессор Колин М. Тернбуя в своей книге «Человек в Африке» попытался дать предельно сжатое и доступное читателю-неспециалисту описание культур, созданных народами Африканского континента, — того общего, что есть в этих культурах, и того, что их отличает друг от друга.
Следует, наверное, с самого начала подчеркнуть одно немаловажное обстоятельство. Замысел книги сложился, как пишет об этом сам Тернбул, в процессе подготовки новой постоянной экспозиции по Африке в нью-йоркском Американском музее естественной истории. Отсюда в ней многие черты и особенности, присущие такому литературному «жанру», как музейные путеводители. Прежде всего, это последовательно проведенный принцип «восхождения» от самых архаичных общественных форм к наиболее развитым из тех, какие сложились в доколониальное время. Общее показано через частное: та или иная природная и культурная область описывается на примере какого-то одного из находящихся в ней общественных организмов. И, конечно же, к традиции путеводителя восходит богатый иллюстративный материал книги; едва лн не в первую очередь — многочисленные графические схемы, позволяющие читателю без больших затруднений понять довольно сложные подчас формы социальной организации.
Книга Колина Тернбула, несомненно, заслуживает внимания советских читателей. В ней собран богатый и интересный фактический материал, в большой мере накопленный самим автором во время полевых исследований на африканской земле. Она написана человеком, который искренне стремится по-настоящему понять, так сказать, душу африканских культур и приглашает читателя последовать за ним по этому трудному, но увлекательному пути.
Конечно, не всегда и не во всем мы можем с Тернбулом согласиться. Некоторые из затронутых в его книге вопросов, в том числе: и очень важные, советская наука решает иначе, чем делает это американский исследователь. Поэтому необходимо остановиться на самых существенных из таких вопросов. А поскольку почти все они так или иначе рассматриваются в редакционных примечаниях, мы здесь коснемся их очень бегло.
Прежде всего, эта этнографическая работа (как, впрочем, а всякая другая) в немалой степени отражает то время, в которое она создавалась. Первое издание книги Тернбула увидело свет в 1976 г.; и содержание ее несет на себе несомненный отпечаток вполне определенного периода истории США — конца 60-х — начала 70-х годов нашего столетия.
Тернбул, с одной стороны, с подчеркнутым уважением относится к африканским народам, к их вкладу в сокровищницу общечеловеческой культуры. Такой подход автора к описываемым им явлениям был предопределен стремительно возрастающей ролью африканских стран в мировой политике и вместе с тем непрерывно увеличивающейся сложностью их внутренних проблем. Тернбул старается понять и объяснить проблемы, о которых идет речь, и дать какие-то рекомендации для их решения. Понятно, что такие рекомендации — это мнение именно оуржуазного либерального ученого. В частности, едва ли смогут оставаться долгое время эффективными предлагаемые Тернбулом патерналистские по своей сути пути решения трудностей, связанных с включением в новое общество наиболее задержавшихся в своем социально-экономическом и культурном развитии народов, таких, как ик или пигмеи. Подменять этими методами подлинную модернизацию общества на базе современной техники — дело малоперспективное.
С другой стороны, когда писалась книга, в США еще очень хорошо помнили грозные выступления черных американцев на рубеже 70-х годов, направленные против расовой дискриминации в любых ее проявлениях. Эти выступления следовало как-то объяснить, и Тернбул попробовал дать оценку культурного аспекта черного национализма в Америке. Но при этом он, вольно или невольно, абстрагируется от социально-экономических причин и корней афро-американского протеста. В результате центр тяжести сдвигается в сферу культуры, что неверно само по себе, а главное, бесперспективно с практически-политической точки зрения.
Уже говорилось об искреннем уважении Тернбула к африканцам и их культуре. Но, как это нередко бывает, авторская увлеченность ведет и к определенным издержкам и преувеличениям. О них приходится сказать особо.
Уважительное отношение к африканцам порой оборачивается идеализацией доколониальной Африки. И тогда ученый всерьез пишет о некоем «единении» африканца с природой (эта концепция, кстати, изобретена вовсе не Тернбулом: ее создали теоретики так называемого культурного национализма в самой Африке); о высокоразвитом чувстве внутренней солидарности, будто бы присущем африканским обществам; об изначальном демократизме этих обществ. Исключительное значение придает автор и религиозным верованиям в повседневной жизни африканских народов.
В основе всех подобных оценок лежит в конечном счете релятивистский подход к анализу культурного творчества разных народов мира. Такой подход еще встречается в западной научной литературе, и не так уж редко (хотя сам по себе культурный релятивизм как специфическое направление в американской культурной антропологии прекратил свое существование еще к началу 60-х годов). В чем его смысл>5. В самом общем виде в том, что любые две или несколько культур рассматриваются не только как равноправные проявления культурного творчества народов (это само по себе вполне справедливо), но и как имеющие одинаковую ценность, коль скоро любая из них отвечает потребностям своих создателей. Иными словами, невозможно сказать — и принципиально неправомерно говорить! — что какая-то одна культура более развита, чем другая или другие.
В таких взглядах содержался и объективно прогрессивный момент: они были открыто направлены против расистского деления культур на «высшие» и «низшие». Но главное заключалось все же не в нем: при релятивистском подходе невозможно определить, что же в развитии культуры главное, а что второстепенное. Ибо для релятивиста в отличие от марксиста общественное производство отнюдь не определяющий, а всего лишь один из многих элементов в культурной эволюции, т. е. релятивистский взгляд на культуру как бы принципиально неисторичен.
В эту ошибку и впадает Тернбул, когда он не раз на протяжении книги противопоставляет африканские культуры и «западную» цивилизацию, восхваляя преимущества первых. Не говоря уж о том, что большинство отрицательных явлении, присущих «западной» цивилизации, характерно лишь для капиталистического «общества потребления», но вовсе не для промышленно развитых стран социалистического содружества. К чему приводит внеисторическое сопоставление стадиально различных культур, можно видеть на примере рассуждений Тернбула о якобы виновности современной медицинской науки в неблагоприятных последствиях бурного прироста населения в африканских странах за последние два-три десятилетия (того явления, которое получило название «демографического взрыва»). Право же, вне зависимости от намерений автора книги такие рассуждения невольно вызывают в памяти печально известные концепции Мальтуса.
«Единение» африканца с природой, о чем также неоднократно говорит Тернбул, бывало чаще всего вынужденным и обусловливалось очень низким материально-техническим уровнем общественного производства. А при отсутствии критериев прогресса — что как раз свойственно релятивистскому взгляду на вещи,— такое единение, естественно, можно было объяснить лишь какими-то психофизиологическими особенностями, будто бы присущими черному африканцу. Это и делают многие африканские теоретики; к ним в этом случае объективно примыкает и Тернбул.
Собственно, с этим же связана и та преувеличенная роль, которая приписывается в книге религиозным верованиям африканцев. Бесспорно, верования играют очень заметную роль в жизни многих народов континента, отставших в своем социально-экономическом развитии. Однако же определяющая роль всегда принадлежала (это хорошо показывает и сам Тернбул) потребностям общественной практики: религия их освящала, так сказать, задним числом.
Кроме того, речь идет отнюдь не о специфически африканских явлениях, как может показаться при чтении книги. Это явление стадиальное, свойственное определенным уровням общественного развития, явление, которое по своему существу едино для всех народов мира. Точно так же стадиальны и проявления общинной солидарности, которые тоже часто упоминает американский автор.
Наконец, что касается «демократизма» доколониальных африканских обществ, то следует сказать, что демократизм этот всегда бывал очень относителен. Такие общества, как правило, имели весьма четко выраженную социальную иерархию; и руководство обществом, равно как и сопряженные с этим преимущества, материальные и моральные, принадлежали (да и сейчас еще в немалой степени принадлежат) численно небольшому верхнему слою такой иерархии — старикам, главам больших семей и т. п.
Таковы те особенности взглядов Колина Тернбула, какие следует иметь в виду при чтении его книги «Человек в Африке».