Мы сказали, что в первую из религиозных войн, начавшихся во Франции, погибло двое из вождей движения, Антоний Наваррский и Франц Гиз. Война кончилась миром, заключенным в 1563 году, статьи коего были изданы под именем Амбуазского эдикта. Этим эдиктом протестантам дано право свободного богослужения внутри Франции за исключением Парижа и парижских окрестностей. Но мир был непрочен. В продолжение следующих 3-х лет за ним партии действовали друг против друга тайно и явно, осыпали друг друга упреками, и в 1565 году война вспыхнула снова. Внешним поводом ее была поездка Екатерины Медичис с сыном по Франции. Явно было, что королева лично хотела сблизиться с духом народа, лично войти в сношения с начальниками провинций. Заметим, что она более беседовала с начальниками католической партии, с Таванном (Tavannes) и другими, которые тогда уже составляли нечто вроде лиги. В Байонне Екатерина имела свидание с Альбою. Многие историки думают, что Альба, тогда отправлявшийся в Нидерланды, дал ей совет, исполненный через 7 лет в Варфоломеевской ночи. Подробности их совещаний не Дошли до нас; достоверно только одно, что план Варфоломеевской ночи был составлен не тогда, а позже, что такие мысли не входили еще тогда никому в голову из лиц правительственных. Во всяком случае, это сближение правительства с католиками и испанцами подало протестантам повод к новой войне. Исчисление событий тогдашних религиозных войн до конца столетия с их причинами было бы совершенно бесполезно, тем более, что причины и поводы отдельных войн ничего не значили. Необходимость войны лежала в самом отношении партий, которые рады были каждому поводу и случаю. Война следующего года кончилась миром в Longjumeau (1568 г.), потом в St. Germain'e (1570). Прежние главные вожди партии сошли со сцены: принц Конде был убит, Монморанси и St. Andre также. В начале 1570-х годов вождями были два
Юноши, сын Антония Наваррского Генрихи сын Конде. Но эти юноши сами еще не в состоянии были вести дела протестантизма во Франции и потому главным начальником протестантов и душой их партии был старый, опытный адмирал Колиньи. Он был не только искренне убежден в правоте своих верований, но вместе с тем был и искренним патриотом. Междоусобия, терзавшие Францию, глубоко огорчали его. После мира в Сен-Жермене он старался сблизиться с двором. Не без сильного также содействия с его стороны сблизился Генрих Наваррский с Екатериной, результатом чего был брак с единственной дочерью Екатерины Маргаритой Валуа, знаменитой красотой, легкомысленным поведением и умом (она оставила замечательные мемуары). Вожди протестантской партии собрались в Париж ко двору летом 1571 года. План Колиньи и других вождей гугенотов приходил к осуществлению: они показали Карлу IX весь вред, происходивший для государства от долгих междоусобий, трудность совершенно одолеть протестантскую партию и, с другой стороны, цель, с которой можно было бы соединить разрозненные в борьбе силы Франции, именно указали на Нидерланды, где тогда шла борьба с Испанией. Туда хотел устремить все силы Колиньи; оттуда были уже послы, которые предлагали королю освободить Нидерланды от ненавистного ига; притом это было лучшим средством сбыть накопившуюся массу беспокойных и мутивших государство сил. Предприимчивый и умный король склонялся к убеждениям: он в первый раз слышал истинные умные советы. Начальник Нидерландского восстания Вильгельм Оранский охотно помог бы Франции уже по одним своим личным связям: он был женат на дочери Колиньи. Король ежедневно виделся с адмиралом, беседуя с ним о предстоящем походе, как вдруг Колиньи, возвращаясь один раз домой из Лувра и проходя мимо дома Гизов, был ранен выстрелом из окна (22 августа 1572 г.). Убийцею (прим. Здесь неточность: Моревель лишь ранил Колиньи.) был один из дворян, бывших в службе у Гизов, Моревель, ибо он тотчас ускакал из Парижа. Роль, которую он играл в тогдашних событиях, хорошо характеризуют нравы того времени, он часто езжал в провинции с поручением убить ту или другую особу, так что его звали le tueur du roi (прим. франц. "Королевский убийца").
Нет сомнения, что Гизы мстили этим за смерть отца, подозрение в которой падало главным образом на Колиньи, как заметили мы выше. При вести об этом событии Карл пришел в бешенство: он сам присутствовал при перевязке раны и клялся отыскать и строжайшим образом наказать виновных, но этого не допустили. При дворе образовалась небольшая партия, боявшаяся более всего сближения Карла с протестантами; во главе ее в эту минуту стояла Екатерина. Мы знаем, что она старалась сохранить равновесие между обеими партиями и потому постоянно приставала к слабейшей, чтобы другой не дать слишком усилиться. В настоящую же минуту протестантская партия получила перевес: дерзкая попытка Гизов поставила католическую партию в опасность, а между тем, с падением Гизов последняя лишалась главных вождей своих. Медлить было нечего и ясно, какую сторону должна была принять Екатерина. С королевой действовали несколько итальянцев, проникнутых политическими понятиями своей Родины, и сын ее, герцог Генрих Анжуйский; мы увидим впоследствии ближе эту странную личность. Они-то составили план Варфоломеевской ночи (прим. См. подробнее: Т.Н. Грановский, Соч.М., 1900, стр. 552-554.). О ней писали много, как современники, так и писатели последующего и нашего времени. Событие это подверглось разного рода приговорам: не только между современниками, но и между писателями нашего времени находились такие, которые хвалили политическую идею Варфоломеевской ночи и оправдывали ее. Самые полные исследования, совершенные на основе богатых материалов, доказывают, несомненно, что план Варфоломеевской ночи не был результатом долгих соображений, но созрел внезапно вследствие страха со стороны католиков. Екатерина Медичис хотела отклонить опасность, грозившую ее планам вследствие перевеса протестантов. Ее расположением воспользовались горячие католики и склонили самого короля к жестокому делу. Не далее, как за несколько дней, король, который был очень умный государь, но раздражительный до болезненности, склонился принять участие в этом намерении. Обвинения на него в этом случае оказываются не вполне клеветами: это доказывается его предписаниями, сделанными за несколько дней пред сим в города, чтобы не пропускать бежавших протестантов. Можно было заметить, что что-то такое заготовлялось, об этом даже не мог совсем не знать Колиньи: но протестанты не принимали никаких мер. Король, праздновавший недавнее свое бракосочетание, также немного обращал внимания на приготовлявшееся. 23-го августа 1572 г., в самый день убийства, начальникам парижских кварталов велено собрать жителей этих кварталов, католиков, дать им особенные знаки, по которым они бы могли узнавать друг друга, отдать приказание им вооружиться и ждать вестового колокола, после которого герцог Гиз дает им особое приказание: какое было это приказание, никто не знал. Екатерина и те лица, которые были посвящены в тайну, ждали с немым страхом удара колокола. Когда ударили, король велел остановить исполнение: но было уже поздно, уже раздались выстрелы. Одной из первых жертв был Колиньи, убитый одним чехом, бывшим в службе у Гизов. Вообще в это время во Франции было много беспокойных иностранцев, искателей приключений. Замечательно, что в числе лиц, составлявших план Варфоломеевской ночи, почти не было французов, большей частью это были итальянцы. Но народ парижский, раздраженный прежней борьбой с протестантами, горячо взялся за это дело. Убийства продолжались всю ночь (на 24-е августа, на день святого Варфоломея). На другой день Карл, испуганный, велел остановиться; на третий день он велел опять продолжать: видно было, что он сам колебался в этом деле. Число падших жертв было, конечно, преувеличиваемо некоторыми протестантскими историками: но по большей вероятности во всей Франции во всяком случае пало более 30 тысяч. В числе их было много отличных людей, не одних протестантов, но и католиков: тогда совершено было много страшных дел из личных страстей и ненависти. Но не во всех городах это дело бы принято одинаким образом; правитель Байонны, виконт де'Ортес так отвечал на приказание короля убивать всех гугенотов: «Я сообщил приказание вашего величества войску; все они готовы умереть за вас, но между ними нет палачей». Во многих местах начальники не допустили убийства. Но впечатление, произведенное этим событием, было ужасное. Елизавета Английская, получив о нем известие, хотела даже выслать французского посла из Лондона, и когда его приняла потом, то вышла в трауре. Тесть короля, Максимилиан II, бесспорно, один из самых благородных и просвещенных людей тогдашней Европы, горько жаловался на это событие и не одобрял его. Зато в Риме и Мадриде его праздновали молебствиями и освещением города. Ученые обеих партий уже тогда писали много pro и contra. Во всяком случае, если допустить деление преступлений на полезные и бесполезные, то дело Варфоломеевской ночи принадлежит к числу бесполезных преступлений: оно не утушило, но только раздражило вражду протестантов.
По всем концам Франции протестанты взялись за оружие: долее всех мест они держались в Ларошели. Королевское войско бесплодно осаждало эту крепость под начальством Генриха Анжуйского. Генрих рад был удалиться от этой осады: его звали на престол в Польшу. Личное здоровье Карла было сильно расстроено событиями 1572 года и уже не восстановлялось после. Он страдал жестокими угрызениями совести; ему виделись во сне трупы убитых, он умер через два года (1574 г.) под впечатлением этого событий. Король Наваррский находился при дворе заложником; он должен был переменить веру и, по-видимому, забылся в забавах с придворными фрейлинами. (Это было одно из могущественных орудий Екатерины Медичис: чрез них королева легко могла узнавать тайны молодых дворян и особенно гениального, но чрезвычайно влюбчивого короля Наваррского).
Преемником Карла был брат его Генрих Анжуйский, позорно бежавший из Польши и столь же позорно царствовавший во Франции. Это была странная личность, характеризующая одну из сторон того века. Ему нельзя отказать в некоторых талантах и храбрости; он выиграл у протестантов две большие битвы (1 - при Jarnac; 2 - при Moncontour). И хотя здесь много ему помогли католические вожди, но он оказал тем не менее и важную личную отвагу. Смолоду он отличался особенно двумя качествами: до крайности развитою страстью к чувственным наслаждениям и страшною склонностью к кровавым зрелищам. Он был одним из главных участников дела Варфоломеевой ночи. Но, по-видимому, чрезмерное напряжение сил в молодости охладило его силы и способности в летах зрелых: ему нужны были крайние средства для оживления и возбуждения. Он проводил часто ночи в неслыханных оргиях; потом после них он ходил молиться, переходя от страшного разврата к строгому аскетизму. Порою находили на него припадки какого-то сумасшествия: тогда он изучал, например, строго латинскую азбуку, принимал послов с корзиною на веревке, в которой было штук пять щенят. От времени до времени прорывались в нем проблески ума, но вместе с тем кровожадной воли. Любовью народа он не пользовался; его окружала толпа дворян, разделявших его несчастье, напоминавшие язычество оргии; эти дворяне носили название les mignons (прим. Les mignons - франц. "любимчики"). Наградою за такого рода услуги был часто герцогский титул, и Генрих наделал более герцогов, чем все его предшественники вместе.
А, между тем, события принимали все более и более грозный характер. Война кончилась тем, что протестантам даны были все те права, которыми они пользовались до Варфоломеевской ночи; сверх того в парламенте они получили право иметь несколько своих членов, которые в соединении с некоторыми католиками должны были решать все тяжбы между католиками и протестантами Chambres miparties (прим. Chambres miparties - палаты, куда входили католики и гугеноты, род арбитражного органа.).
Следовательно, Варфоломеевская ночь не привела за собой никаких выгодных для католиков результатов. В 1575 году открылась еще новая опасность для королевского дома: в нем самом произошло раздвоение. Младший брат Карла Франц А1еncon'ский бежал и стал во главе умеренной партии, в которой стоял Монморанси; эта партия состояла из нескольких знатных фамилий. В начале 1576 года ушел доселе державшийся под надзором Генрих Наваррский. Нам известна уже участь отца его, человека чрезвычайно слабого и малодушного, имевшего только одно, очень обыкновенное тогда качество, военную храбрость. Но сын был воспитан не отцом. Когда он родился, дед его, d'Albret, напоил его вином и дал попробовать чесноку. У того-то деда воспитывался Генрих, и, надо сказать, d'Albret воспитывал его так, как будто разделял мнения Ж.-Ж. Руссо в его Эмиле. Будущий король воспитан был вместе с пастухами в чрезвычайной простоте нравов. Но к этому присоединились некоторые домашние влияния: мать его, Жанна d'Albret, женщина сурового, большого ума, до фанатизма преданная протестантским мнениям, с одной стороны, и отец, равнодушный к вероисповеданию, с другой,- оспаривали свое влияние на ребенка. Ребенок со своей стороны воспитал в себе недоверчивость к той и другой стороне и впоследствии перешел к совершенному равнодушию в религиозных вопросах. Одной из первых книг, служивших ему для чтения, был французский перевод Плутарха, сделанный его учителем Amiot (Амио). Во все продолжение своей жизни он любил потом Плутарха, прибавив к нему впоследствии книгу Макиавелли о государе. Отличительной чертой его, когда он вступил на политическое поприще по смерти отца, был необычайно ясный и здравый смысл, доходивший до гениальности в прозрении событий, потом храбрость до безразсудности, находчивость и острота выражений, так высоко ценимые французами, наконец, вся та внешняя добродетель, которой они часто прикрывают недостаток истинной внутренней доброты. Мы увидим впоследствии, что данное ему прозвание le bon roi Henry IV (прим. Bon roi Henri IV - добрый король Генрих IV (франц.)) не совсем принадлежало ему. После Варфоломеевской ночи он 4 года провел под строгим надзором при дворе, принужден был отказаться от прежней религии и совершенно предавался страстному пылу южной натуры своей, к чему много способов предоставляла окружавшая его придворная жизнь. В начале 1576 года он бежал, перешел снова в протестантизм и стал во главе протестантской партии. Ему нужна была какая-либо партия, а другой он не мог иметь в ту минуту. Хотя он был ближайшим родственником королевской фамилии, но на престол он не имел надежд, ибо жив еще был Франц Алансонский. Но замечательно, что в то самое время, как он стоял во главе протестантской партии, он ясно обнаруживал, что не верит в возможность решительной победы протестантизма: он не обнаруживал вовсе религиозного фанатизма. В двух, трех его письмах выражены религиозные чувства, но в новейшее время доказано, что эти письма писаны не им, а Дюплесси-Морне, одним из ревностнейших и суровых представителей протестантского направления того времени во Франции.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |