По уровню материальной и духовной культуры в период развитого феодализма достигли наибольшего расцвета те западноевропейские юсударства, в которых раньше всего создались условия, благоприятные для возникновения капиталистических отношений. Ранние формы капиталистического производства начали зарождаться в отдельных городах Италии уже в XIV—XV вв. В Италии же произошли и первые восстания наемных рабочих.
В XIV—XV вв. Италия была одной из наиболее развитых стран Европы. В XIII в. итальянские города отстояли свою независимость в борьбе с войсками германских императоров, а после падения династии Гогенштауфенов окончательно утвердилась фактическая независимость Италии от империи. Однако временное объединение части городов для борьбы с империей не привело к уменьшению экономической и политической раздробленности Италии.
В XIV в. южную часть Апеннинского полуострова занимало Неаполитанское королевство. Значительная часть Центральной Италии входила в Папскую область, государем которой являлся папа римский, хотя в течение большей части XIV в. папы проживали во Франции. В Центральной Италии были расположены также республиканские города-государства Флоренция, Сиена, Пиза. Наиболее важными государствами Северной Италии были Миланское герцогство, две морские республики — Генуя (на побережье Лигурийского моря), владевшая островом Корсика, и Венеция (с территорией на Апеннинском и Балканском побережьях Адриатического моря), а также такие менее значительные феодальные владения, как герцогство Савойя, маркграфства Монферрато, Салуццо и Фриуль.
Ещё с середины XIII в. в Италии началось освобождение крестьян от крепостной зависимости. В некоторых областях в результате экономического подъёма, связанного прежде всего с развитием городов, политическая власть феодалов была сломлена. Своими возросшими политическими правами эти города-государства воспользовались для проведения на подвластной им территории освобождения крестьян от крепостной зависимости. Так, коммуна Болоньи приняла официальное решение, принуждавшее окрестных феодалов продать коммуне своих крепостных за определённую плату, после чего они получили личную свободу, но их наделы и даже движимое имущество остались у феодалов. В 1257 г. это решение было оформлено торжественной декларацией. В 1289 г. было проведено освобождение крепостных крестьян и на землях, подчинённых Флоренции, причём освобождённые крестьяне также не получили земли. Освобождение крестьян произошло во второй половине XIII в. и на землях ряда других городов Северной и Средней Италии (Сиена, Ассизи, Верчелли, Парма и др.).
Одной из главных причин освобождения крестьян городами была нужда в сельскохозяйственных продуктах, которые после ликвидации крепостного права могли направляться в город без каких-либо помех со стороны феодалов. К тому же часть земель феодалов переходила в руки новых владельцев — богатых горожан. Освобождая крестьян, города в то же время подчиняли себе сельские коммуны — своеобразные организации, возникшие в Центральной и Северной Италии ещё в XI—XII вв. и использованные тогда городами в их борьбе с феодальными сеньорами. Отныне города назначали должностных лиц сельских коммун, вводили принудительные низкие цены на продукты сельского хозяйства, издавали распоряжения, устанавливающие выгодную для богатых горожан оплату труда сельскохозяйственных рабочих, но свою внутреннюю организацию сельские коммуны сохранили. Города нуждались также в новых налогоплательщиках, а наиболее развитые в промышленном отношении — и в свободных рабочих руках. Значительная часть крестьян, освободившаяся от крепостной зависимости и одновременно лишённая земли, ушла в города, где она подвергалась эксплуатации со стороны разбогатевших ремесленников, представителей цеховой верхушки и купцов-предпринимателей.
«В Италии, где капиталистическое производство развилось раньше всего,— писал Маркс,— раньше всего разложились и крепостные отношения. Крепостной эмансипировался здесь, прежде чем успел обеспечить за собою какое-либо право давности на землю. Поэтому освобождение немедленно превращает его в поставленного вне закона пролетария, который к тому же тотчас находит новых господ в городах...» ( К. Маркс, Капитал, т. 1, стр. 721.).
Ликвидация крепостного права наносила феодалам чувствительный удар, но она не уничтожала феодальной собственности на землю. Крестьяне не получали земли, феодалы оставались её собственниками и продолжали эксплуатировать крестьян, хотя и новыми способами. Крестьяне, ставшие лично свободными, но не ушедшие в город, были вынуждены арендовать землю у феодалов на крайне тяжёлых условиях, обычно за половину урожая (это была так называемая испольщина — медзадрия), и снова попадали в зависимость от них. В XIV в. собственник земли давал испольщику рабочий скот, а иногда денежную ссуду на обзаведение скотом, что увеличивало зависимость крестьянина от феодала. Крестьяне, арендовавшие земли у новых владельцев — горожан, подвергались со стороны последних не менее интенсивной эксплуатации, чем со стороны феодалов.
С ростом товарно-денежных отношений эксплуатация крестьян усилилась. Массовое освобождение крестьян произошло далеко не во всех областях Италии. Тяжёлый крепостнический гнёт испытывало крестьянство Неаполитанского королевства на юге Италии, а также Пьемонта, Монферрато, Савойи и Фриуля на севере, где освобождение крестьян в широких масштабах не проводилось. Сильнейшей крепостнической эксплуатации подвергалось крестьянство Папской области, Миланского герцогства и многих других государств Северной Италии. Хотя некоторая часть крестьянства этих областей была лично свободна и держала земельные участки на условиях ограниченного оброка, всё возраставшие обязательные «дары» феодалу делали её жизнь очень трудной. Не улучшилось и положение большинства лично свободных арендаторов. Характеризуя положение итальянского крестьянства, Маркс говорил о нём, как о «веками угнетаемой части Италии» (К. Маркс, И. Вейдемейеру, К. Маркс и Ф. Энгельс, Избранные письма, стр. 50.). Усиление эксплуатации крестьян толкало их на открытое возмущение.
В 1300 г. в Парме был сожжён на костре выходец из крестьян проповедник Сегарелли, призывавший бедняков к неподчинению господам и требовавший общности имуществ. Проповедь Сегарелли была продолжена его учеником, смелым и энергичным Дольчино, который звал крестьян трудиться лишь на самих себя и заявлял, что должны наступить новые времена, когда погибнут алчные хищники — папа и епископы, феодалы и их приспешники.
Призывы эти находили у крестьян самый широкий отклик, и когда в 1304—1307 гг. в Северной Италии разразилось крестьянское восстание, во главе его стал Дольчино. Тысячи крестьян под его предводительством заняли долину реки Сессии и решили основать здесь вольную крестьянскую общину. Их примеру могли последовать многие тысячи крепостных, и поэтому папа объявил крестовый поход против Дольчино. Восставшим пришлось уйти в горы на границе Савойи и Верчелли, где, несмотря на зимнюю стужу и недостаток продовольствия, крестьянская армия не только продолжала существовать, но и нанесла феодалам тяжёлое поражение.
Восставшие построили ряд укреплений на горе Цебелло и на соседних вершинах. Но рыцари, заняв прилегающие к лагерю местности, выселили из соседних деревень жителей, помогавших восставшим, и таким образом пытались принудить их к сдаче в под угрозой голодной смерти. Несмотря на это, крестьяне продолжали оказывать в упорное сопротивление. В марте 1307 г., когда войскам епископа города Верчелли удалось взять первое укрепление восставших, Дольчино решил выйти в открытое поле и дать генеральное сражение. Бой длился целый день. Более тысячи крестьян пало смертью храбрых. В живых осталась лишь небольшая часть восставших, захваченных в плен. Дольчино и его жена Маргарита, оставшиеся верными своим идеям борьбы за свободу трудящихся от крепостной неволи и гнёта католической церкви, были подвергнуты зверским пыткам и сожжены.
Восстание Дольчино было одним из первых крупных крестьянских восстаний в Западной Европе XIV в. Дальнейший рост товарно-денежных отношений в Италии и усиление эксплуатации крестьян привели в Северной Италии в 1382—1387 гг. к новому крупному восстанию крестьян. Это восстание произошло в Савойе — области, где крепостное право ещё продолжало существовать и положение крестьян было особенно тяжёлым. Оно вошло в историю под названием восстания тукинов. Это наименование происходило от призывного клича восставших крестьян: «Все как один» (на местном наречии это звучало «тукин»).
Крестьянские отряды осаждали и разрушали замки сеньоров. Они захватывали в замках оружие и различные осадные приспособления для новых нападений на замки. Крестьяне уничтожали хозяйственные постройки в поместьях, сжигали господский хлеб на корню, уводили с собой рабочий скот. Между крестьянами и отрядами сеньоров происходили кровавые стычки. Крестьяне требовали уничтожения крепостной зависимости и власти сеньоров. В то же время они признавали своим верховным государем герцога Савойского Амедея VII, который слыл среди крестьян «добрым правителем». В этом ярко сказалась характерная для восставших крестьян средневековья вера в «добрых государей».
Герцог выступил с войсками на выручку сеньоров, осаждённых в замках. Однако перед лицом столь сильного возмущения крестьян, открыто заявлявших о «нежелании служить своим господам», герцог был вынужден пойти на уступки крестьянам и предоставить им право передавать земельные держания по наследству по своему усмотрению, а также право без разрешения сеньора вступать в брак. Раньше и то и другое производилось лишь с разрешения феодала. Кроме того, была сокращена барщина, и сеньорам запрещалось произвольное обложение крестьян. Восстание тукинов в Савойе привело, таким образом, к некоторому смягчению крепостного права. В то же время герцог воспользовался страхом феодалов перед крестьянским движением для укрепления власти над своими вассалами и для пополнения своей казны: все крестьяне восставших районов, оставаясь зависимыми от феодалов, объявлялись подданными герцога, которому они должны были теперь вносить денежный налог. В результате денежная феодальная рента (в виде государственного налога) выросла.
Большие изменения в XIV в. произошли внутри ремесленного производства. В первый период своего существования цехи играли прогрессивную роль. Но стремление цехов сохранить и увековечить мелкое производство, традиционные приёмы и орудия труда и тенденция приостановить дальнейший технический прогресс, потому что технические усовершенствования содействовали развитию конкуренции, превращали цехи в тормоз технического развития, в препятствие для дальнейшего роста производства.
Однако, как ни препятствовали цеховые уставы развитию конкуренции между отдельными ремесленниками внутри цеха, по мере роста производительных сил и расширения внутреннего и внешнего рынка она всё больше и больше росла. Отдельные ремесленники расширяли своё производство за пределы, установленное цеховой регламентацией. Увеличивалось экономическое и социальное неравенство в цехе. Состоятельные мастера, владельцы более крупных мастерских, начинали практиковать сдачу работы мелким мастерам, снабжали их сырьём или полуфабрикатом и получали готовые изделия. Таким образом, из среды прежде единой массы мелких ремесленников постепенно выделилась зажиточная цеховая верхушка, эксплуатировавшая мелких мастеров — непосредственных производителей. В положение эксплуатируемых попала и вся масса учеников и подмастерьев.
Средневековое ремесло, основанное на ручном труде, требовало очень продолжительного времени для обучения. Срок обучения ремеслу был различен в разных ремёслах и цехах и колебался в общем от 2 до 7 лет. Были цехи и с более продолжительным временем ученичества — в 10—12 лет. При длительном сроке обучения крупный мастер мог с большой выгодой для себя очень долго пользоваться трудом своего уже получившего значительную квалификацию ученика. Нередко мастера даже переуступали друг другу за определённую сумму денег свои права на учеников. Это прямо называлось их «продажей». Таким образом, в цехах имела место эксплуатация учеников, неизбежно возраставшая по мере развития цехового строя.
Цеховые мастера эксплуатировали и подмастерьев. Продолжительность рабочего дня подмастерья была обычно очень велика. Судил подмастерьев цеховой суд, в котором заседали опять-таки мастера. В XIV—XV вв., в период начавшегося упадка и разложения цехового ремесла, положение учеников и подмастерьев резко ухудшилось. Если в начальный период существования цеховой системы ученик, пройдя стаж ученичества и став подмастерьем, а затем проработав некоторое время у мастера и накопив небольшую сумму денег, мог рассчитывать стать мастером (затраты на устройство мастерской при мелком характере производства были невелики), то теперь доступ к этому ученикам и подмастерьям был фактически закрыт. Стремясь отстоять свои привилегии в условиях растущей конкуренции, мастера начали всячески затруднять получение звания мастера подмастерьям и ученикам.
Произошло так называемое «замыкание цехов». Звание мастера стало практически доступным для подмастерьев и учеников, только если они являлись близкими родственниками мастеров. Другие же, чтобы получить звание мастера, должны были уплатить очень крупный вступительный взнос в кассу цеха, выполнить требующую больших денежных затрат образцовую работу — шедевр, устроить дорогое угощение для членов цеха и т. д. Лишённые таким образом возможности стать когда-либо маетерами и открыть собственную мастерскую, подмастерья превращались в «вечных подмастерьев», т. е. по сути дела в наёмных рабочих.
Крестьяне, потерявшие землю, а также ученики и подмастерья, превратившиеся фактически в наёмных рабочих, являлись составной частью того слоя городского населения, который можно назвать предпролетариатом и в который входили также внецеховые подёнщики, разного рода неорганизованные рабочие, а также обедневшие члены цеха — мелкие ремесленники, всё более попадавшие в зависимость ог разбогагевших крупных мастеров и отличавшиеся от подмастерьев только тем, что работали у себя на дому. Не являясь рабочим классом в современном смысле слова, предпролетариат был «более или менее развитым предшественником современного пролетариата». Он составлял основную часть низшего слоя горожан — плебейства.
По мере развития и обострения социальных противоречий внутри средневекового города эксплуатируемые слои городского населения начали открыто выступать против стоявшей у власти городской верхушки, в состав которой входила теперь во многих городах и разбогатевшая часть цеховых мастеров, цеховая аристократия. В эту борьбу включался и самый низший и бесправный слой городского населения — люмпен-пролетариат, т. е. слой людей, лишённых определённых занятий и постоянного местожительства, стоявших вне феодально-сословной структуры.
В период начавшегося разложения цеховой системы развивалась и эксплуатация непосредственного производителя — мелкого ремесленника — торговым капиталом. Торговый, или купеческий, капитал старше капиталистического способа производства. Он представляет собой исторически древнейшую свободную форму капитала, существовавшую задолго до того, как капитал подчинил себе само производство, и возникшую раньше всего в торговле. Торговый капитал действует в сфере обращения, и функция его заключается в том, чтобы обслуживать обмен товаров в условиях товарного производства и в рабовладельческом обществе, и в феодальном, и в капиталистическом. По мере развития при феодализме товарного производства и разложения цехового ремесла торговый капитал стал постепенно проникать и в сферу производства, начал непосредственно эксплуатировать мелкого ремесленника.
Обычно купец-капиталист выступал на первых порах в роли скупщика. Он скупал сырьё и перепродавал его ремесленнику, скупал товары ремесленника для дальнейшей продажи и часто ставил менее обеспеченного ремесленника в зависимое от себя положение. Особенно часто установление такой экономической зависимости было связано с отпуском ремесленнику сырья, а иногда и инструментов в кредит. Такому попавшему в кабалу к скупщику или даже прямо разорившемуся ремесленнику ничего другого не оставалось, как продолжать работать на купца-капиталиста, только уже не в качестве самостоятельного товаропроизводителя, а в качестве человека, лишенного средств производства, т. е. фактически наёмного рабочего. Этот процесс и послужил исходным пунктом зарождавшейся в период разложения средневекового ремесленного производства капиталистической мануфактуры. Особенно ярко, хотя и своеобразно, все эти процессы протекали в Италии.
Крестьяне, пришедшие в город, не имея никакой специальности, поступали в качестве чернорабочих в сукнодельческие мастерские Флоренции, Сиены и некоторых других городов на условиях самой низкой оплаты труда.
В сукнодельческих мастерских работали и разорившиеся, потерявшие свою самостоятельность городские ремесленники. Они обычно выполняли более сложные работы на сукновальных мельницах, на горизонтальных ткацких станках, в мастерских по вытягиванию и окраске сукна.
Главное в развитии производительных сил в ремесленной промышленности Италии XIV—XV вв. заключалось в том, что каждый участник производственного процесса был занят теперь одной операцией. Таких отдельных операций насчитывалось тогда в сукнодельческой мастерской свыше 20. Следовательно, внутри сукнодельческой или шерстоткацкой мастерской уже имело место разделение труда, которого не знала мастерская цехового ремесленника. К тому же участником производственного процесса был уже не цеховой мастер или подмастерье, а наёмный рабочий. Произошло качественное изменение трудового процесса, которое вело к существенному повышению производительности труда. В «Трактате об искусстве обработки шерсти» подробно описывается процесс изготовления сукна в мастерских Флоренции. Прежде всего шерсть кипятили в больших чанах для удаления пота, жира и сора, затем промывали в холодной речной воде, сушили на солнце, очищали от мелкого сора, кусочков мяса и т. п., трепали, а затем, сложив в пучки, отправляли в окраску или на дальнейшую обработку. В последнем случае её снова смачивали водой, пропитывали растительным маслом, перетряхивали и расчёсывали гребнями или щётками. Чесаная шерсть шла на прядение, а очёски подвергались дальнейшей обработке. Чесальщики шерсти и другие чернорабочие, которые кипятили шерсть, промывали и трепали её, назывались во Флоренции чомпи.
Прядением обычно занимались крестьянки окрестных деревень и бедные жительницы города. Пряли шерсть при помощи веретена или ручной прялки, снабжённой колесом или ручным приводом. В одной из своих новелл Боккаччо повествует о такой прядильщице — Монне Бельколоре, жене крестьянина Бентивенья дель Маццо из деревни Варлунго. Она получает сырьё для пряжи, которого должна по субботам сдавать во Флоренции. Нужда заставляет её заложить своё единственное праздничное платье и праздничный пояс мужа. Выкупить наряды она не в состоянии, а без них, по её словам, «нельзя появиться ни в церкви, ни в другом приличном месте».
При возвращении в центральную мастерскую пряжа взвешивалась и распределялась по сортам, затем подвергалась снованию и направлялась ткачам. Один кусок сукна ткали обычно два человека на горизонтальном ткацком станке. Реповая продукция вновь поступала в центральную мастерскую, где её качество проверялось контролёрами. Сукно кипятили в воде, очищая от клея и жира, валяли, снова промывали, сушили и прессовали на винтовом прессе. В XIV в. для валяния применяли сукновальные мельницы, приводимые в действие силой речной воды.
Разделение труда внутри мастерской между отдельными работниками наблюдалось также на строительстве кораблей в Венеции и Генуе. Тысячи кораблестроительных рабочих этих морских республик Италии и некоторых других её приморских центров составляли уже значительный отряд наёмных рабочих.
Подобное разделение труда внутри одного и того же производственного процесса наблюдалось также в металлургии и в горном деле, в частности в медных и серебряных рудниках Тосканы и Ломбардии. Основная работа в шахтах производилась постоянно работавшими в них наёмными рабочими, выполнявшими определенную операцию (забойщиками, плавильщиками и др.). Плавильные печи находились во владении нескольких компаний предпринимателей и обслуживали ряд шахт. При шахтах и плавильных печах работало также большое число чернорабочих, вчерашних крестьян Плата, получаемая за работу от владельцев мастерских, рудников и верфей, стала единственным источником существования многочисленного предпролетариата.
Многие городские ремесленники, особенно ткачи или красильщики, а также многочисленные сельские прядильщики, хотя и работали на дому, точно так же уже целиком зависели от предпринимателей и выполняли их заказы. В одной лишь Флоренции в XIV в. насчитывалось около 30 тыс. человек, работавших в городе и окружавших его деревнях на предпринимателей-шерстяников, владельцев крупных шерстоткацких и сукнодельческих мастерских.
Эти предприниматели являлись полноправными членами цеха, которые сами уже не трудились, а эксплуатировали на своих сукнодельческих предприятиях многочисленных наёмных рабочих и зависимых ремесленников, работавших на дому. Владельцы крупных мастерских объединяли свои силы и средства и составляли компании, занимавшиеся одновременно торговой, промышленной и банковской деятельностью и сбывавшие продукцию своих мастерских главным образом на внешнем рынке — в разных странах Европы и Восточного Средиземноморья. Широкая внешняя торговля давала новый толчок развитию промышленности и требовала изменения старых цеховых методов производства. Таким образом, в наиболее развитых городах-государствах Италии, в некоторых отраслях промышленности (в сукноделии, судостроении и др.) появились новые формы производства, существенно отличавшиеся от феодального цехового ремесла.
Этой новой формой промышленности была мануфактура, т. е. такая организация производства, при которой в одном и том же месте или по крайней мере над производством одного и того же вида товаров, под началом одного в того же капиталиста работает большое число рабочих, что, как указывал Маркс, «составляет исторически и логически исходный пункт капиталистического производства».
Главными причинами появления мануфактуры были дальнейшее разделение труда и широкое развитие товарно-денежных отношений, приводившие к значительному увеличению ремесленной продукции, направлявшейся на рынок. Самое раннее появление мануфактурных предприятий в феодальной Европе наблюдалось в экономически наиболее развитых городах Италии и некоторых центрах экспортной торговли других стран (фландрских, голландских и других городах), где зачатки капиталистического производства встречались уже в XIV и XV вв.
В этот период возникли новые формы торговли, учёта и банковских операций (двойная итальянская бухгалтерия, являющаяся основой современной бухгалтерии, перевод денег по векселю и т. д.). Итальянские города вели обширную торговлю со странами Западной Европы, Восточного Средиземноморья и Азии, а также с генуэзскими и венецианскими факториями в Северном Причерноморье: городами Кафой (Феодосией) и Таной. С торговыми операциями были тесно связаны и банковско-ростовщические компании Сиены, а затем Флоренции (компании Барди, Перуцци, Веллути и др.), которые выступали в качестве кредиторов и сборщиков папских доходов в Англии, Франции и Неаполитанском королевстве. Нередко эти компании захватывали монополии на сбор налогов в названных странах, вывоз основных продуктов (шерсти — из Англии, зерна — из Неаполитанского королевства), разработку руды и т. д. Огромные прибыли, получаемые от торговли, позволяли зарождавшейся итальянской буржуазии расширять производство и перестраивать его на капиталистических началах. В мануфактуре происходило уже присвоение прибавочной стоимости владельцами капитала посредством эксплуатации наёмного рабочего, что было характерно именно для мануфактуры, как для ранней и примитивной, но уже специфически капиталистической формы производства.
Смена феодальной формы эксплуатации капиталистической означала лишь замену одной формы гнёта другой. Новые господа в городах были беспощадными эксплуататорами. Шерстобиты, горняки, кораблестроители направлялись на работу с восходом солнца и работали до захода; рабочий день длился 14—16 часов в сутки. Работа протекала под строгим надзором надсмотрщиков, хозяева сами могли судить и наказывать рабочих. Пользуясь тем, что нанимавшиеся на работу были лишены средств к существованию, хозяева давали им аванс, без отработки которого покидать мастерскую запрещалось.
Оплата труда была крайне низкой, к тому же с рабочих взыскивали бесчисленные штрафы за малейшие проступки или упущения в работе. Флорентийский писатель XIV в. Саккетти рассказывал, что для того, чтобы кое-как пропитать свою семью, рабочий-шерстобит должен был весь день работать в мастерской, а его жена днём и ночью прясть шерсть дома. Рабочие-шерстобиты ютились в низких деревянных лачугах, куда свет и воздух проникали только через открытую дверь. На страже этой эксплуатации стояла католическая церковь. С церковных амвонов раздавались проповеди, угрожавшие отлучением от церкви за нерадивое отношение к работе.
Хотя в Италии XIV—XV вв. уже начали зарождаться ранние формы капиталистического производства, система эксплуатации наёмных рабочих существовала тогда ещё не в масштабе всей страны, а лишь в её отдельных передовых центрах. Это были первые островки капиталистического производства среди моря феодальных отношений не только в Европе, но и в самой Италии. Поэтому Энгельс характеризовал этот период только как начало капиталистической эры (См. Ф. Энгельс, Предисловие к итальянскому изданию «Манифеста Коммунистической партии»; в кн. К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест Коммунистической партии, М. 1956, стр. 29.). Возникновение капиталистических отношений в масштабе всей Западной Европы произошло лишь в XVI в.
Первое известное нам выступление наёмных рабочих имело место во Флоренции в 1343 г. Четыре тысячи чесальщиков шерсти вышли на улицы с криками: «Долой налоги!» «Смерть жирным горожанам!». «Жирными горожанами» народные массы Флоренции называли крупных предпринимателей, купцов и банкиров. Через два года, в 1345 г., чесальщик шерсти Чуто Брандини создал во Флоренции организацию чесальщиков и красильщиков и призывал их к политическим выступлениям, но был вскоре арестован и казнён. Его арест и казнь вызвали стихийную забастовку чесальщиков шерсти.
Тяжёлое материальное положение наёмных рабочих привело во второй половине XIV в. к ряду крупных восстаний. В мае 1371 г. вспыхнуло восстание шерстяников в Перудже. Через два месяца началось ещё более грозное восстание в Сиене. В начале июля измученные чесальщики потребовали от своих хозяев увеличения оплаты их труда. Получив отказ, они двинулись ко дворцу синьории (Синьория была правительственным органом в Перудже, Сиене, Флоренции и других итальянских городах-республиках. Формально синьорию избирал весь народ, фактически — меньшинство горожан — члены цехов.), однако проникнуть в него не смогли. Вожаки их были схвачены, преданы пыткам и присуждены к смертной казни. Тогда восставшие вооружились, осадили дворец синьории и добились освобождения приговорённых — Франческо д'Аньоло и других своих руководителей. Восставших шерстяников поддерживали другие ремесленники. В Сиене было образовано правительство «тощего народа», как называли во многих городах Италии в то время наёмных рабочих, а также мелких ремесленников и торговцев. В состав нового правительства вошёл и Франческо д'Аньоло.
Народные массы не имели ни опыта управления, ни чёткой политической программы. В городе сохранились старые порядки, прежние хозяева продолжали владеть мастерскими и лавками, были изгнаны лишь наиболее ненавистные эксплуататоры. Неопытностью и нерешительностью нового правительства воспользогались богатые горожане. Не осмеливаясь открыто выступить против народного правительства, они провели своих агентов в правительственные органы и подкупили «капитана народа» Франчино Наддо, ведавшего охраной города. Наддо должен был открыть ворота города и пропустить в него отряды феодалов, набранные в сиенских землях. Эти отряды готовы были соединиться с ополчением городских богачей. Феодалы и городские богачи перед лицом восставшего народа забыли свои распри. Предатель Франчино Наддо был разоблачён и арестован, но это произошло слишком поздно. Заранее подготовленные отряды вооружённых богатых горожан внезапно осадили дворец.
Правительство восставших не ожидало этого нападения, к тому же рассчитывать оно могло лишь на поддержку бедноты («обездоленных»), так как большинство мелких торговцев и часть ремесленников в решающий момент покинули его. Раскол, происшедший в лагере «тощего народа», объяснялся неравенством в социальном положении ремесленников и мелких торговцев, которые были частными собственниками, и «обездоленных», неимущих людей. Восстание потерпело неудачу. Отряды богатых горожан зверски убивали бедняков, без различия возраста и пола. «Не было по отношению к ним жалости, чтобы не поощрять тех, кто зарился на многое, но не имел ничего», — писал хронист.
Через семь лет в Италии произошло второе крупное восстание предпролетариата — восстание чомпи во Флоренции. Их положение крайне ухудшилось весной 1378 г. в связи с разорительной войной, которую вела Флоренция с папой. В июне 1378 г. доведенные до отчаяния чомпи двинулись к Старому дворцу, резиденции правительства. Вскоре запылали дома богачей, а их владельцы бежали из города. Однако в прaвительстве сидели «жирные горожане». Они арестовали одного из вожаков чомпи и подвергли его пытке. Узнав об этом, чомпи снова взялись за оружие и 21 июля приступили к захвату правительственных зданий. На следующий день правительство «жирного народа» (синьория) бежало.
Восставшие образовали новое правительство, поставив во главе его Микеле ди Ландо. Многие чомпи не знали, что он был не чесальщиком шерсти, а надсмотрщиком над чесальщиками, к тому же подкупленным богачами. В состав новой синьории наряду с тремя чомпи и тремя представителями ремесленников и мелких торговцев были также включены три «жирных горожанина». Восставшие чомпи, не входившие ни в какой цех, требовали образования своего цеха, представители которого занимали бы в синьории третью часть мест. Они требовали повышения заработной платы на 50%, отсрочки уплаты долгов и создания народной гвардии.
В ходе восстания чомпи добились не только участия в синьории, но и создания цеха чомпи. Однако мастерские оставались в руках прежних хозяев, крупных предпринимателей, которые закрыли их и поставили тем самым чомпи в бедственное положение. Во Флоренции начались безработица и голод. Проведению саботажа во многом способствовали сидевшие в синьории представители богатых горожан и действовавший по их указке глава правительства предатель Микеле ди Ландо. Увидев это, истинные руководители чомпи организовали собственный комитет, который восставшие считали своим правительством, и попытались захватить власть. Во дворец была направлена делегация чомпи во главе с Доменико Туччио и Марко Гаи. С мечом в руке на них набросился Микеле ди Ландо, приказавший немедленно заключить всю делегацию в башню дворца. Ответом на это явилась новая вспышка восстания, происшедшая в конце августа. Синьория поспешила дать согласие на выполнение требований восставших, но чомпи уже не доверяли ей и избрали новую синьорию, целиком из своего состава. Такой состав синьории напугал многих торговцев и ремесленников, собственников мелких мастерских, являвшихся членами так называемых «младших цехов». Они, как и в сиенском восстании, отошли от наёмных рабочих — чомпи и примкнули к лагерю их врагов, что во многом определило дальнейший ход событий.
В конце августа вооружённые отряды наёмников в союзе с феодальным ополчением начали громить восставших. Чомпи героически сопротивлялись, несмотря на неравенство сил. Всё же восстание было подавлено, и начался кровавый террор. Первыми были казнены Доменико Туччио и Марко Гаи. Они не просили пощады у палачей, но обратились с речью к народу: «Наша смерть — величайшая несправедливость, но если наша жертва принесёт благо родной земле, мы умираем с радостью».
Наёмные рабочие итальянских городов были слабы и плохо организованы. Однако их восстания не были случайными. «Борьба между капиталистом и наёмным рабочим, — говорил Маркс, — начинается с самого возникновения капиталистического отношения. Она свирепствует в течение всего мануфактурного периода».
Несмотря на то, что в наиболее экономически развитых городах-государствах Италии — во Флоренции, в Сиене и др., уже в XIV—XV вв. зарождались капиталистические отношения, Италия не представляла собой единого и сильного государства и не имела единой королевской власти. Политическая раздробленность Италии проистекала из экономической разобщённости её земель, отсутствия предпосылок для складывания единого национального рынка в масштабе всей страны. Даже в тех итальянских городах-государствах, которые вели торговлю главным образом отечественными товарами, как, например, во Флоренции или Сиене, имело место массовое производство на вывоз для внешнего рынка. В силу этого города-государства Италии были конкурентами, соперничавшими на внешнем рынке. Интересы отдельных итальянских городов сталкивались как на восточных, так и на западноевропейских рынках. Эти города постоянно враждовали друг с другом, ведя беспощадную борьбу на море и на суше. Великий поэт Италии Данте писал:
Италия, раба, скорбей очаг,
В великой буре судно без кормила...
...не могут без войны
Твои живые, и они грызутся,
Одной стеной и рвом окружены...
(Перевод М. Лозинского)
Кровавая вражда заполняла собой историю республик-соперниц — Флоренции Сиены, Венеции и Генуи. В борьбе за преобладание на внешнем рынке представители купеческой верхушки Венеции и Генуи, говорившие на одном языке и жившие в одной стране, бросали свои армии в бой и сражались, как смертельные враги. В 1298 г. генуэзцы разбили венецианский флот недалеко от самой Венеции. Они привезли в Геную тысячи пленных, среди которых был и знаменитый путешественник — венецианец Марко Поло. Через 80 с лишним лет, в 1380 г., Венеция, превратившаяся в сильную морскую державу и владевшая большим количеством колоний, обладая флотом в несколько тысяч кораблей, нанесла своей сопернице удар такой силы, от которого Генуя уже не в состоянии была оправиться.
Юг Италии на протяжении всех средних веков был не только объектом борьбы чужеземных французских и арагонских властителей, но и находился под их властью. Это обособляло юг Италии от остальных её частей и мешало её объединению. Централизации Италии препятствовали также завоевательные походы германских императоров. Папское государство разрезало Италию надвое, а сами папы неоднократно призывали чужеземных захватчиков, стремясь к усилению лишь собственного политического престижа и увеличению своего богатства.
В 1347 г. восстали жители Рима. Они образовали республику, призывая итальянские государства к объединению. Восставшие провозгласили руководителя восстания Кола ди Риенцо «народным трибуном» и принудили римских феодалов принести республике клятву в верности. Был наведён порядок в налогообложении, отменены тяжёлые пошлины, препятствовавшие развитию торговли, и т. д. В Рим явились представители 25 городов, но они не осмелились принести домой «знамя Италии». Их города-государства не хотели объединения ни с Римом, ни друг с другом, боясь потерять свою самостоятельность. Напротив, каждый из них желал усилиться за счёт ослабления соседа. Таким образом, попытки объединить Италию не имели успеха.
Во Флоренции власть принадлежала «жирным горожанам», владельцам мануфактурных мастерских, торговых и банкирских контор. Политическими правами в республике из 90 тыс. населения Флоренции в XIV в. обладали лишь 5—6 тыс. человек. Они избирали правительство республики — приорат, или синьорию, состоявший из 7 человек, во главе с гонфалоньером (знаменосцем) правосудия. Флорентийское правительство с помощью наёмных войск во главе с их предводителями — кондотьерами вело активную захватническую политику.
Хозяином Венеции был городской патрициат — владельцы земель, верфей, солеварен, текстильных и стекольных мастерских, банкирских домов. Во главе республики стоял дож, представлявший исполнительную власть и командовавший вооружёнными силами. Его власть была сильно ограничена Большим и Малым советами, состоявшими из представителей патрициата. Организация и искусство венецианской дипломатии считались тогда лучшими в Европе. Соперница Венеции — республика Генуя также управлялась городским патрициатом совместно с феодальной знатью, которым не были чужды интересы заморской торговли.
Милан — один из крупнейших промышленных городов Италии, «замок полуострова», стал столицей большого и сильного феодального герцогства. Учреждения миланской коммуны превратились в герцогские ведомства. До середины XV в. в этом герцогстве управляла фамилия Висконти, а с 1450 г. там установилась власть династии Сфорца. Герцогство вело воинственную политику и овладело значительной частью Ломбардии. Малейшие проблески городской свободы были здесь окончательно задавлены, и террористические акты одиночек, покушавшихся на герцога, приводили лишь к смене одного правителя другим, не менее жестоким и коварным.
Папская область представляла собой типичное феодальное государство во главе с папой римским, вернувшимся в конце XIV в. в Италию после временного пребывания в Авиньоне, причём итальянские города встретили возвращение папы в Италию рядом антипапских восстаний. В Неаполитанском королевстве правила Анжуйская династия, сменившаяся в 1442 г. другой иноземной династией — Арагонской. Для Неаполитанского королевства характерными были отсталость аграрного строя и повсеместное господство крепостничества. Огромные средства растрачивались на невиданную роскошь при дворе или поглощались непрерывными войнами, как внешними, так и внутренними, с вечно бунтующей феодальной знатью — баронами.
Пользуясь этой сложной обстановкой, флорентийские и венецианские банкирские компании, обслуживавшие короля, подчинили своим интересам всю экономику королевства, получив право сбора налогов и монопольной торговли хлебом. Всё это неимоверной тяжестью ложилось на плечи южноитальянского крестьянства, задавленного барщиной, оброками и государственными налогами.
Грозные народные восстания в городах и деревнях Италии смертельно напугали её правящие круги. Во многих городах-государствах республиканский режим сменился единоличной диктатурой — была установлена тирания. Примером тому может служить Флоренция, где после подавления восстания чомпи установилась диктатура отдельных богатых семейств. В конце XIV и в начале XV в. во главе республики стояли богатые роды Альбицци, Уццано и Строцци, а с 1434 г. крупнейшие банкиры Италии — Медичи. Воспользовавшись неудачами своих соперников Альбицци в войне с городом Луккой, Козимо Медичи добился их изгнания и стал фактическим правителем государства, оставаясь им на протяжении 30 лет (1434—1464).
Порвав по существу с республиканскими методами правления, Козимо тем не менее ещё не отказался от чисто внешнего соблюдения республиканских форм: при нём правительственная комиссия — балья, состав которой фактически назначался самим Козимо, избирала на пятилетний срок должностных лиц на все главные посты государства. Но ни одно государственное мероприятие не предпринималось без одобрения Козимо. Медичи заменили поголовный налог подоходным. Это разоряло конкурентов Медичи и оттесняло их от политической власти. Несколько облегчая на первых порах податное бремя населения, эта мера преследовала, несомненно, и демагогические цели.
Тирания Медичи получила особенно яркое выражение при внуке Козимо — Лоренцо Великолепном (1469—1492). Постоянная правительственная комиссия 70-ти находилась полностью в руках Лоренцо. Пышность его двора была необычайной: Лоренцо устраивал постоянные празднества и турниры, широко привлекал к своему двору писателей, поэтов и художников. Используя свою политическую власть, Медичи увеличивали своё богатство путём крупных банковских операций и прямого ограбления государственной казны. В то же время Медичи сблизились с папством, а один из сыновей Лоренцо даже сделался папой.
Тирании возникли и в других итальянских городах, во главе которых встали военачальники наёмных отрядов — кондотьеры (Сфорца в Милане и Монтефельтро в Урбипо) или же феодальные фамилии, вроде д'Эсте в Ферраре или Скалигеров в Вероне. Установление тирании приводило в конечном итоге к усилению налогового гнёта, что имело своим следствием дальнейшее обнищание народных масс города и деревни. Тирания ещё более усиливала раздробленность Италии, так как между тиранами разных городов-государств происходили постоянные столкновения в борьбе за внешний рынок и за территории внутри самой Италии.
Несмотря на зарождение в Италии капиталистических отношений, единый национальный рынок в масштабе всей страны не возник; поэтому дальнейшее развитие их затормозилось. В итальянской деревне мануфактура распространилась весьма незначительно. К тому же в центрах экспортной торговли мануфактура развивалась лишь в некоторых отраслях промышленности, главным образом в текстильной, рядом с цехами, т. е. с производством, по своей основе ещё феодальным. Даже на предприятиях мануфактурного типа существовали методы прямого принуждения, свойственные раннему этапу капиталистического производства: строгий максимум оплаты, закрепление наёмных рабочих за мастерскими при помощи аванса, подсудность их хозяевам. Сама зарождавшаяся буржуазия итальянских городов в значительной степени была связана с феодалами.
В XV в. произошло значительное сокращение мануфактурной промышленности в итальянских городах и заметное переключение средств богатых горожан в сферу сельскохозяйственной деятельности. Положение итальянского крестьянства в это время резко ухудшилось. Сверх половины урожая испольщик-арендатор должен был отдавать собственнику земли часть продуктов своего труда ещё и в виде обязательных «приношений». Испольщики, запутавшиеся в долгах, попадали в ещё большую зависимость от владельцев земли: над испольщиком устанавливался их личный контроль, а к натуральной арендной плате прибавлялись отработки на землях собственников. За плохую обработку земли испольщика могли наказать отобранием доли урожая, а иногда и просто прогнать с участка.
В XV в. было узаконено расширение и укрепление системы испольщины в противоположность вольнонаёмному труду. Испольщина давала горожанам-землевладельцам дешёвую и постоянную рабочую силу. При этом землевладельцы ограничивали хозяйственную самостоятельность испольщика: ему запрещалось продавать зерно до окончания уборки урожая и до внесения арендной платы землевладельцу; его обязывали арендовать землю и получать рабочий скот только у своего хозяина. Происходило усиление личной зависимости крестьянина. Стремившегося убежать испольщика заключали в тюрьму. Таким образом, процесс феодальной реакции, начавшийся в Италии во второй половине XV в., означал не простое возвращение к крепостничеству, а консервацию испольщины, принимавшую самые уродливые формы. Эта застойная тяжёлая форма эксплуатации, просуществовавшая в Италии свыше 7 веков, сохранилась до наших дней.
К внутренним причинам экономического упадка Италии присоединились и внешние факторы. Уже с конца XIV в. процесс борьбы различных итальянских государств между собой осложнился событиями внешнеполитического порядка, которые привели к серьёзным для Италии последствиям. В конце XV в. в результате великих географических открытий, прежде всего установления морского пути в Индию и открытия Америки, и последовавшего за ними перемещения мировых торговых путей к берегам Атлантического океана цветущая в прошлом Италия начала превращаться в захолустный район мировой торговли. К тому же в XV в. в Европе выросли сильные централизованные государства, в которых развивалась своя мануфактурная промышленность. К концу XV в. экономический упадок страны довершился иноземным нашествием, принёсшим Италии разорение и дальнейшее её ослабление.
Зарождение капиталистических отношений в недрах феодальной формации имело для Западной Европы своим результатом весьма важные перемены во всей культурной жизни. Наступила эпоха Возрождения. По словам Энгельса, это был «величайший прогрессивный переворот из всех пережитых до того времени человечеством». Следствием тех изменений, которые произошли в экономическом базисе общества, было возникновение экспериментального естествознания, открытие и изучение памятников античной культуры, расцвет искусства и развитие светского мировоззрения, сломившего духовную диктатуру церкви, возникновение литератур на новых, современных языках и появление профессионального театра. Естественно, что в разных странах культура эпохи Возрождения приобретала различный характер, в зависимости от местных условий.
Новые явления возникли во всех областях духовной жизни: науке, философии, литературе и искусстве. Эти явления казались людям XIV и XV вв. возрождением науки, философии, литературы и искусства, существовавших в античном мире, особенно у греков. Передовые люди XIV—XV вв. были убеждены, что только через такое возрождение античной культуры после многих веков средневекового варварства и невежества, господства религиозной идеологии и суеверий они смогут прийти к истинному познанию и изображению самой природы. Отсюда и самый термин — Возрождение (франц. Ренессанс).
Для того состояния, в каком находилась зарождавшаяся буржуазия, связанная с новыми формами производства, т. е. мануфактурой, был характерен её интерес в первую очередь к тем отраслям экспериментальной науки, которые имели непосредственное отношение к торговле и передвижениям на дальние расстояния. Результатом этого были большие достижения в деле кораблестроения и кораблевождения, связанные с использованием компаса, появившегося в Европе ещё в XIII в., а также успехи в области географических знаний, предваривших и обеспечивших великие географические открытия второй половины XV в. Таковы, например, достижения португальцев в кораблестроении, создание каравеллы — небольшого парусного судна, способного при соответствующем лавировании двигаться против ветра. Этому же служили систематические сводки географических сведений, сообщаемых путешественниками, а также составление карт мира, которыми изобиловал как раз XV век, и образование общества европейских картографов на острове Майорка.
Развитию географических знаний способствовало создание многочисленных энциклопедий и всевозможных прозаических и поэтических «картин мира». Наряду с чисто географическими сведениями в этих «картинах мира» имелись интересные замечания по ботанике, астрономии, математике и медицине, давались сведения о целебных травах, о судебных обычаях, об охоте и пр.
Бюргерство, формирующееся в буржуазию, нуждалось в развитии знаний, основанных на опыте, потому что они были необходимы для производства и сбыта товаров, для получения наибольшего барыша, особенно в условиях конкурентной борьбы, для повышения производительности труда эксплуатируемых рабочих. В таких обстоятельствах важность знания свойств материи, из которой товар производится, изготовление орудий производства, теория и практика технических производственных процессов и транспортирование произведенных товаров к месту их потребления — все это заставляло зарождавшуюся буржуазию поощрять науку о природе — естествознание. «Когда, после темной ночи средневековья, — писал Энгельс, — вдруг вновь возрождаются с неожиданной силой науки, начинающие развиваться с чудесной быстротой, то этим чудом мы опять-таки обязаны производству».
В новом мировоззрении, зародившемся в эту эпоху, было две стороны. Оно выступало разрушительно против мировоззрения феодального и в то же время закладывало основы будущего буржуазного мировоззрения. Новое мировоззрение освобождало связанный узами церковности человеческий разум и давало ему простор, освобождало чечовеческие чувства от узости монастырско-аскетическях идеалов средневековья. Но, с другой стороны, это мировоззрение способствовало развитию таких черт практической деятельности бюргерства XIV—-XV вв. и особенно первых капиталистических предпринимателей — мануфактуристов, которые полностью роднили их с более поздними их собратьями — буржуа. Это нашло свое отражение и в культуре раннего Возрождения, или Ренессанса.
Совершенно особый отпечаток на всю культуру итальянского Возрождения наложило то обстоятельство, что новое мировоззрение прежде всего нашло свое выражение в произведениях художников слова, кисти и резца поэтов, живописцев и скульпторов. Отсюда — специфический художественный характер эпохи Возрождения в Италии, а вместе с тем и то громадное значение, какое имели искусства в это время. Большинство представителей Возрождения, особенно живописцы, скульпторы и архитекторы, являлось интеллигенцией, сложившейся в обстановке богатых городов Италии и находившейся на службе у богатых горожан, отчасти и у феодалов.
Зарождение элементов нового, прогрессивного по сравнению с феодализмом капиталистического уклада всколыхнуло заторможённые господством христианской теологии силы. Эти силы поднялись теперь из глубины народных масс и нашли своё выражение в появлении блестящих талантов и выдающихся мастеров. Если они были литераторами, поэтами или писателями, они пользовались народным языком, а не мёртвой латынью и черпали своё вдохновение из неиссякаемых источников народной мудрости и поэзии. Если они были художниками, они трактовали свои сюжеты в той реалистической манере, которая свойственна самобытному народному искусству. Если они были архитекторами, они основывались на богатом и разнообразном опыте многочисленных поколений ремесленников и использовали в своих формах и орнаментах все достижения народного искусства. В могучем творчестве Ренессанса дух народности получил своё наиболее полное и великолепное выражение.
На рубеже XIII и XIV столетий в Италии вместо литературного языка средневековья — латинского — стал постепенно завоёвывать своё место в литературе народный язык. На тосканском диалекте писал свои стихи болонский юрист Гвидо Гвиницелли (около 1230 — 1276). Его знаменитая канцона «Любовь гнездится в сердце благородном» уже совершенно ясно подчёркивала ту мысль, что благородство человека заключается не в его происхождении, а в его личном достоинстве. Стихотворное мастерство Гвидо Гвиницелли получило дальнейшее развитие не в «учёной» Болонье, где был старейший университет в Европе, а во Флоренции, передовом городе развивающейся промышленности. Это направление стало называться «сладостный новый стиль» (dolce stil nuovo). К нему примкнули Гвидо Кавальканти («другой Гвидо», как называет его Данте), Чино да Пистойя и величайший из всех — Данте Алигиери (1265—1321).
Значение творчества Данте громадно. В раннем произведении «Новая жизнь»(1292— 1295 гг.), написанном на итальянском языке и представляющем собой цикл стихотворений (сонетов, канцон и баллад) с прозаическим комментарием к ним, Данте рассказал историю своей любви к Беатриче, начиная с первой встречи, когда ему было 9 лет, и до смерти его возлюбленной, когда ей исполнилось 18 лет. Здесь впервые чувство любви рассматривается в его развитии, оно перестаёт быть неподвижной характеристикой «благородного сердца», как у предшественников Данте. В неоконченном произведении «Пир» (около 1308 г.) Данте задумал изложить всю схоластическую учёность своего времени в виде 14 канцон и прозаического комментария к ним. Во введении Данте счёл необходимым оправдать применение итальянского языка — «ячменного хлеба» — для столь «высокой» темы, тогда как обычно считали, что подобает ей латинский язык — «пшеничный хлеб». Со свойственным ему темпераментом он обрушивается на тех, кто «хулит наш милый volgare» (народный язык). К вопросу о народном языке Данте возвращается в специальном трактате «О народной речи», написанном по-латыни, потому что предназначался этот трактат для учёных, а не для широких кругов. Данте указывает на три новых литературных языка, доказавших свою жизнеспособность: старофранцузский, провансальский и итальянский. В этом последнем он различает много диалектов и доказывает, что наибольшими возможностями стать общелитературным итальянским языком обладает тосканский диалект.
Грандиозные задачи, стоявшие перед Данте при создании величайшего из его произведений — «Комедии», получившей у потомков название «Божественной», заставили автора прибегнуть к более широкому языковому материалу, чем он сам предусматривал это в своём теоретическом труде — «О народной речи»: для того, чтобы обрисовать мир потусторонний, существовавший согласно традиционным религиозным воззрениям, у Данте не было иных средств, как воспользоваться образами мира земного. Поэтому в своей поэтической практике ему пришлось воспользоваться не только языком поэтов «сладостного нового стиля», но и языком поэтов, более близким к разговорной речи. Вместе с тем в «Божественной комедии» итальянский поэтический язык приобрел такое богатство, получил такую законченность и такую устойчивость, какой не знал ни один другой западноевропейский язык того временя. Творец «Божественной комедии» по праву считается создателем итальянского литературного языка. Мноше стихи и даже целые строфы из «Божественной комедии» и по наши дни живут в народе, став поговорками и крылатыми словами.
В «Божественной комедии» вплотную соприкоснулись старый мир отживающего феодального мировоззрения и мир Возрождения. Старыми оказываются и самый замысел поэмы — путешествие по загробному миру и последовательно проведенная символика чисел. Каждая из трех частей («Ад», «Чистилище» и «Рай») кончается одним и тем же словом «звезды». В каждой части 33 песни. Беатриче впервые появляется в 30-й песне «Чистилища». Следовательно, ее появлению предшествуют 33 песни «Ада» и 30 песен «Чистилища», всего 63 песни — сумма чисел 6 и 3 составляет 9, после появления Беатриче остаются 3 песни «Чистилища» и 33 песни «Рая», всею 36 песен, сумма чисел 3 и 6 даст опять 9. Старым определяется также стремление Данте построить свою поэму на схоластической философии Фомы Аквинского, вложить в каждый образ четыре смысла буквальный, аллегорический, моральный («указующий на земную жизнь») и анагогический («указующий на загробною жизнь»).
Но сквозь это старое мощно пробивается новое. Весьма знаменательно, что Данте выбрал своим провожатым по «Аду» и «Чистилищу» античного поэта Верглия, называя его «Учителем». Данте распределяет праведников и грешников в загробных мирах своей поэмы оотвеютвонно собственным представлениям о справедливости, своим политическим симпатиям и антипатиям, а не в соответствии с требованиями церкви. Поэтому он осудил на вечные мучения в аду нескольких пап. Совсем новым в «Божественной комедии» было и замечательное искусство в изображении трагических конфликтов своего времени, а также тончайшее мастерство литературного портрета. Немногими словами даны выпуклые и запоминающиеся характеристики современников и «сурового воина» флорентинца Фарината дельи Уберти, в нежной влюбленной Франчески да Римини, и трагически погибшего заморенного голодом Уголино. Наряду с ними показываются многие исторические и легендарные персонажи, например Одиссей, который, рассказывая о своём последнем путешествии обращается к своим спутникам с призывом отдаться «достиженью новизны». Не менее замечательно у Данте отсутствовавшее в средневековой литературе искусство пейзажа: описание в «Чистилище» и «Рае» зелёных лужаек из окрестностей Флоренции, венецианских верфей (так называемого Арсенала) и фантастических «Злых щелей» в «Аде». Но, может быть, самым ярким признаком нового является глубоко личный характер «Божественной комедии». Данте рассказывает о своём загробном путешествии от первого лица, и читатель живёт страхами и сомнениями, надеждой и воспоминаниями, ненавистью и симпатиями автора.
Энгельс писал о Данте: «Конец феодального средневековья, начало современной капиталистической эры отмечены колоссальной фигурой. Это — итальянец Данте, последний поэт средневековья и вместе с тем первый поэт нового времени» (Ф. Энгельс, Предисловие к итальянскому изданию «Манифеста Коммунистической партии»; в кн. К. Маркс и Ф. Энгельс, Манифест Коммунистической партии, стр. 29.).
Одновременно с формированием итальянского литературного языка шло развитие искусства. Относительная слабость феодалов в Италии (сравнительно с такими странами, как Франция или Германия), а также ранний расцвет городов наложили на итальянское искусство своеобразный отпечаток: романское искусство получило в Тоскане чуждый другим странам Западной Европы этого времени нарядный и жизнерадостный убор из разноцветного мрамора в так называемом «инкрустационном стиле», а готика, распространившаяся в XIII и XIV вв. по всей Европе в довольно единообразных формах, имела в Италии весьма ограниченное применение.
Решительный поворот к реалистическому искусству связан с именем живописца Джотто ди Бондоне (около 1266—1336). Джотто первым перестал подражать застывшим образцам византийской иконописи, обратился непосредственно к натуре и тем самым реформировал живопись. Недаром Данте называл Джотто величайшим живописцем своего времени. Хотя Джотто расписывал только церкви и хотя содержание его фресок по-прежнему было только религиозным, но в традиционные сюжеты он вкладывал уже совсем новое содержание. Он отказался от плоскостного характера иконописных изображений, от их условных фонов и стремился передать глубину пространства. Изображение человека было для Джотто главной задачей. Все действующие лица в его картинах делаются участниками одного драматического события, все они способствуют раскрытию единого замысла. Каждое отдельное лицо становится у Джотто носителем определённых переживаний, определённого характера. Так традиционные религиозные сюжеты наполняются глубоко человеческим содержанием и в картинах на темы евангельских легенд ставятся вопросы, важные для современности.
Наиболее знаменитыми являются росписи Джотто в капелле дель Арена в Падуе на сюжеты легенд из жизни Христа и Марии и росписи в церкви Сайта Кроче во Флоренции на темы из жизни Франциска Ассизского. Примером выдающегося мастерства Джотто может служить одна из фресок в цикле падуанских росписей «Поцелуй Иуды». Из большого количества действующих лиц здесь взгляд сразу выделяет главную группу — Христа и Иуду, так как она композиционно занимает центральную часть картины. Христос, изображённый как прекрасный и мудрый человек, знающий о совершающемся предательстве, спокойно и строго смотрит на уродливого Иуду, тянущегося к нему со своим поцелуем. Джотто справедливо считается родоначальником реалистической западноевропейской живописи.
Решительный шаг в построении светской культуры был сделан гуманистами, идеологами Возрождения. Ранний гуманизм являлся идеологией богатых горожан, которые в условиях зарождения капиталистического уклада превращались в буржуазию. Эта идеология складывалась так же постепенно, как и сама буржуазия, и раньше всего проявилась в Италии. Слово гуманизм происходит от латинского термина humanitas (буквально — «человечность»), произведённого от homo, что значит человек. Отсюда в XVI в. произошёл термин humanista (гуманист), а в XIX в. — «гуманизм». Представители нового направления этими терминами хотели подчеркнуть светский характер своей науки и литературы, освобождение и той и другой от засилья богословия.
Характернейшей чертой гуманизма был индивидуализм, лежавший в основе мировоззрения нового человека. Индивидуализм мог проявляться в самых разнообразных формах. Его идеализированным выражением было подчёркивание гуманистами ценности человеческой личности самой по себе. Поэтому у гуманистов на первый план выдвигался интерес к человеческим делам, человеческая (а не религиозная) точка зрения на все явления жизни и в особенности защита человеческой личности. Но индивидуализм гуманистов с самого начала содержал в себе склонность к такому утверждению личности, которое рассматривало удовлетворение потребностей индивидуума как самоцель.
Восхваляя всевозможного рода «сильных людей», для которых моральные принципы были необязательны и «добродетели» которых заключались в том, что они добивались своей цели, не считаясь ни с какими препятствиями, представители гуманизма нередко считали, что успех дела оправдывает средства, которыми он достигается. К тому же гуманисты ценили не всякую личность, а лишь выдающуюся своими богатствами или образованием: они восхваляли правителей, военачальников, учёных, писателей, «аристократию кошелька и ума».
Характерным для гуманистов являлось и пробуждение у них национального сознания. Хотя гуманисты были в большинстве случаев превосходными знатоками древних языков и писали свои научные трактаты по-латыни, литературные произведения поэтов и писателей эпохи раннего Возрождения были написаны не на латинском, a на народных языках.
Прокладывая дорогу новой идеологии в борьбе со старым миром, люди Возрождения подвергли резкой критике систему феодального мировоззрения. Высмеивая аскетизм и теорию воздержания католической церкви, они утверждали право человека на наслаждения. Они осуждали феодальную раздробленность и сепаратизм феодалов и выставляли в качестве своего идеала сильную королевскую власть и централизованную монархию как политическую организацию нации. Они требовали научного исследования вместо схоластического преклонения перед авторитетами и отрицали средневековое искусство. Период истории, лежавший между античностью и Возрождением, гуманисты объявили временем суеверия, темноты и невежества. Этот период впервые стал именоваться в их трудах средневековьем.
Первым из гуманистов был Франческо Петрарка (1304—1374). Нас и теперь чаруют его стихи, в которых он воспевал свою возлюбленную Лауру при её жизни и после её смерти. В них поэт с невиданной дотоле тонкостью описывает свои переживания, а через них и воспеваемую им Лауру и окружающий мир. Здесь образ Лауры уже не растворяется в бесплотный символ философии, как образ Беатриче в «Комедии» Данте, перестаёт быть недоступной и далёкой дамой рыцарской лирики. Это — земная женщина, и к ней поэт испытывает вполне земное чувство любви. И хотя Петрарка не полностью отказывается от аллегории, играя, например, на созвучиях имени возлюбенной Laura и слова «лавр» (по-итальянски lauro), в качестве символа славы, но мысль его тем не менее освобождается от оков схоластики и потому становится предельно ясной, полностью соответствующей красоте и музыкальности стиха.
В античной культуре Петрарка нашел такое мировоззрение, где в центре стоял не бoг, а человек Ближайшие же ученики и последователи Петрарки ввели уже во всеобщее употребление вычитанный ими у древних авторов латинский термин humanitas Петрарка считается родоначальником гуманизма потому, что сам он, хотя и не всегда после довательно, первым противопоставил средневековому богословию — diviria studia (божественному знанию) новое мировоззрение — humana studia (человеческое звание).
Нам теперь трудно разделять восторги людей XIV в. перед вновь открытыми древностями латинского языка. Но мы сможем их понять если учтем, что они получили благодаря римским поэтам и прозаикам возможность воспринимать мир как люди, порвавшие со схоластическими и церковными путами средневековья. Может быть, ничто не характеризует так ярко непродолжительный по времени, но важный по результатам путь от Данте к Пеграрке, как то, что Вергилии сопровождает Данте еще по загробным мирам, а Петрарка с «Энеидой» того же Вергилия путешествует уже по окрестностям Неаполя и разыскивает описанные последним места. Художники Возрождения охотно иллюстрировали произведения античных авторов.
Изучение античных авторов имело и другой результат. Петрарка стремился подражать им и потому стал первым знатоком классической латыни. Петрарка всеми силами стремился популяризировать древних авторов, для чего им были составлены такие трактаты, как "0 великих мужах древности". При недоступности рукописей в то время эти компиляции имели громадное значение и еще больше увеличивали мировую славу Петрарки. Обращение к античности приобрело самое широкое общественное значение и потому, что имело глубоко патриотическою основу. Время господства древнего Рима было для Петрарки героическим периодом в истории Италии. Воскрешение античной традиции было, по мнению Петрарки, залогом дальнейших успехов не только в политике, но и во всех областях культуры «Кто может сомневаться, — писал он, — что если Рим начнет познавать самого себя то древняя доблесть воскреснет». Петрарка был неудовлетворен схоластическим и аскетическим миросозерцанием средних веков, он стремился создать новое миросозерцание. Он яростно нападал на современный Рим — хранилище суеверия и невежества — и написал страстное обличительное произведение «Папскому двору в Риме».
Высказывая мысли, определившие последующее развитие гуманизма во всей Западной Европе, Петрарка тем не менее далеко не всегда был последователен. Как чуткий художник он болезненно переживал противоречия человека, стоящего на рубеже двух эпох он сам чувствовал, как старое тяготеет над ним и как он не может отказался от него. Этому посвящен его латинский трактат «О презрении к миру». Но будущее развитие итальянской культуры показало, что не привязанность к старому, а стремление к новому делают Петрарку великим основателем гуманизма.
Одним из первых учеников и последователей Петрарки был Джованни Боккаччо(1313—1375). Сын флорентийского купца, он провёл молодость в Неаполе, где им были написаны первые поэтические и прозаические произведения на народном итальянском языке. Его «Фьяметта» является первым в западноевропейской литературе психологическим романом, где не только с необычайным мастерством описываются чувства и переживания женщины, покинутой своим возлюбленным, но также вводится в литературу итальянская проза. До Боккаччо литературный итальянский язык употреблялся лишь в поэзии.
Самым значительным художественным произведением Боккаччо явился его «Декамерон», сборник 100 новелл (1350—1353). Новелла — специфически городской жанр короткого рассказа — возникла задолго до Боккаччо, но впервые у него получила литературно законченную форму. В «Декамероне» рассказывается, как во время «чёрной смерти» (чумы) 1348 г. во Флоренции десять молодых людей — юношей и девушек — удаляются в загородную виллу и там в течение десяти дней («Декамерон» по-гречески значит «Десятиднев») среди других развлечений рассказывают каждый по одной новелле в день.
Необычайно велико сюжетное богатство «Декамерона»: здесь и рассказы побывавших в разных странах купцов об их приключениях, и переработка средневековых легенд и преданий, и восточные притчи, но прежде всего — наблюдения над повседневной действительностью, сделанные глазом горожанина, умеющего остро подметить комическую ситуацию или смешной характер. Постоянной мишенью насмешек являются монахи, проповедники, аббаты и другие представители клира. Они выступают в «Декамероне» как жирные тунеядцы, лицемеры, обманщики и развратники. Правда, Боккаччо нигде не нападает на догматы религии, но такая критика представителей церкви должна была в недалёком будущем перерасти в критику самой церковной организации.
В «Декамероне» столкновение двух эпох, породившее трагические образы Данте, обернулось своей комической стороной. Весь сборник новелл пронизан здоровым и жизнерадостным мироощущением. В нём восхваляются смелость и находчивость, упорство в достижении своих целей, остро сказанное слово, ловкая проделка, а радостное ощущение жизни торжествует над лицемерными предписаниями церкви и средневековой морали.
Флорентийцы весьма чтили память Данте, Петрарки и Боккаччо и называли их «тремя флорентийскими венцами». В течение целого столетия, всего XV в., до появления Ариосто (1474—1533), литература на народном итальянском языке не выдвинула таких крупных талантов, как Петрарка и Боккаччо. Обособленность городской верхушки от народных масс находила весьма наглядное выражение в распространении литературы на латинском языке, для масс непонятном. Однако, поскольку изучение античной культуры и языков служило обоснованием свободного светского мировоззрения нарождавшейся буржуазии, направленного против богословско-схоластической учёности средневековья, выработка этого светского мировоззрения соответствовала прогрессивным тенденциям развития культуры. С этой точки зрения она отвечала потребностям широких народных масс, потому что в этот период «в общем и целом буржуазия в борьбе с дворянством имела известное право считать себя также представительницей интересов различных трудящихся классов того времени».
Первые гуманисты были друзьями и последователями Петрарки. Они происходили из различных общественных слоев, деятельность их протекала по-разному, но все они действовали в одном направлении. Колуччо Салютати (1331—1406), получивший за своё превосходное знание латыни почётное прозвище «обезьяна Цицерона», стал с 1375 г. секретарём Флорентийской республики и первым начал пользоваться для дипломатической переписки классической латынью.
Лекция в университете. Мраморный рельеф Бернардо и Антонио Росселино. Около 1490 г.С этих пор флорентийцы всегда избирали на должность секретаря республики прославленных знатоков латыни. Леонардо Бруни (1369—1444), прозванный Аретино по месту своего рождения в Ареццо, стал выдающимся знатоком не только латинского, но и греческого языков. В своей «Истории Флоренции», от основания города до 1401 г., составленной с использованием архивных материалов, он подражал Титу Ливию. Бруни стремился исключить из своего повествования всякие чудеса, столь щедро сообщаемые хронистами, особенно для ранних периодов. Это было прогрессивным шагом в построении гуманистической историографии, но вместе с тем центр тяжести исторического исследования переносился с внутренней жизни города на международные отношения и войны Леонардо Бруни возродил некоторые идеи древних авторов и в области воспитания. Тем самым было положено начало новой, гуманистической педагогике, претворенной в жизнь другими гуманистами (Гуарино да Верона и Витторино да Фельтре) и имевшей большое общественное значение потому, что место аскетического идеала средневековья занял новый идеал человека, полностью развивающею все свои духовные и физическиз способности.
Купец и банкир Джаноццо Манетти (1393—1459) во время своих путешествий на Восток стал собирать надписи, сохранившиеся от античности, положив тем самым начало (вместе с Чириако д'Анкона) новой науке — эпиграфике. Он же признал необходимым для каждого гуманиста изучение третьего древнего языка — еврейского, нужного для понимания книг Ветхого завета. Тем самым церковь лишилась своей многовековой привилегии: изучение «священного писания» переходило к светским учёным-филологам. Один из самых крупных гуманистов XV в. — Лоренцо Балла (1407— 1457) доказал, что в переводе Библии на латинский язык допущены многочисленные ошибки («Об ошибках Вульгаты») и что документ, при помощи которого папы обосновывали свои притязания на светские владения, является фальшивкой и создан не в IV, а в VIII в. («О ложности Константинова дара»). Из этого он делал вывод, что папы не должны иметь светской власти ни над Римом, ни над Папской областью, ни над миром вообще и что они превратились «из пастырей в разбойников и волков». Лоренцо Балла одним из первых старался подвести философский фундамент под то жизнерадостное мироощущение, которое всё больше и всё шире начинало распространяться в этот период. В трактате «О наслаждении и истинном благе» Балла утверждал, что цель жизни — счастье, удовольствие и что люди должны стремиться к этому, потому что таково веление природы.
Опираясь на созданную гуманистами науку — классическую филологию, светское общество выбивало из рук папской курии её собственное оружие — толкование и интерпретацию «священного писания». Да церковь и сама должна была, приспособляясь к новым условиям, усваивать некоторые элементы новой образованности, поскольку она хотела сохранить свою власть над умами и влияние в обществе. Некоторые из пап получили даже гуманистическое образование — Николай V (Томмазо Парентучелли, 1447—1455), Пий II (Энеа Сильвио Пикколомини, 1458—1464).
Гуманисты делали большое и прогрессивное дело, когда они способствовали выработке светского мировоззрения, когда с невиданным энтузиазмом и поразительным успехом разыскивали по монастырям забытые и неизвестные рукописи античных авторов, когда выступали против феодального дворянства, подобно Поджо Враччолини (1380—1459), утверждавшему в своём трактате «О благородстве», что «кичиться своим древним дворянским происхождением — значит кичиться происхождением от закоренелых разбойников». Но гуманисты всё же были отделены от народа стеною непонятного ему языка, они зависели от милостей покровительствовавших им «синьоров» и богачей, имели тенденцию превратиться в некую учёную касту, или, как сами они говорили, «в членов республики учёных».
Напротив, художники, нередко выходившие из среды ремесленников, были связаны с народными массами самым тесным образом. Художники в XV в. сохраняли свои объединения по профессиональному признаку (живописцы, скульпторы, архитекторы, ювелиры) и входили в виде самостоятельных корпораций в один из официально признанных цехов. В большинстве случаев художники строили, украшали статуями и расписывали фресками храмы и общественные учреждения по заказу городских властей. Кроме того, во многих городах, в частности во Флоренции, было нечто вроде общественной организации художественной жизни: богатые цехи брали на себя строительство, ремонт и украшение главных городских храмов, создавали для этого специальное «попечительство» (так называемую opera), члены которого были подотчетны цехам. Эти цехи созывали специальные комиссии, своеобразные жюри из крупнейших художников, для распределения заказов или для приёма законченных работ. Успехи, сделанные искусством, приобретали сразу большое общественное значение.
В первой половине XV столетия определился новый расцвет искусства раннего Возрождения. Гениальный зодчий Филиппе Брунеллески (1377—1446) создал новый тип здания, имевшего светское назначение. Это был Воспитательный дом, самые формы которого своей открытой в сторону площади колоннадой с красивыми полуциркульными арками выражали приветливость и гостеприимство и совсем по-новому оформляли площадь — один из самых ранних и самых красивых городских ансамблей Ренессанса. И в этом здании, и в других своих постройках во Флоренции Брунеллески широко, но и очень свободно пользовался методами и формами античной архитектуры (капелла Пацци, церковь Сан-Лоренцо и «старая ризница» при ней, церковь Сан-Спирито). Пропорции, ритм членений, обработка деталей в постройках Брунеллески служили для выявления конструктивных особенностей, а своей гармоничностью и простотой ориентировались на человека, служили ему, поднимали его значение, а не стремились подавить его, как произведения средневекового искусства. Особое впечатление на современников произвел грандиозный купол (диаметр 42 м) Флорентийского собора, который Брунеллески воздвиг без лесов. Чёткий и лёгкий профиль купола, господствуя над морем домов, свидетельствовал о решении большой градостроительной задачи.
Стенная роспись из капеллы Бранкаччи в церкви Санта Мария дель Кармине во Флоренции. Деталь. Работа Мазаччо. XV в.Брунеллески первый из художников Возрождения понял, какую помощь искусству может принести математика. С математикой он был знаком как инженер и строитель. Брунеллески пошел дальше, чем это диктовалось практическими потребностями архитектуры, и первым высказал мысли, которые легли в основу понимания математической (линейной) перспективы. Он доказал возможность рассматривать предмет как основание пирамиды, соединённое «зрительными линиями» с вершиной, с глазом, а картину — как прозрачное стекло, как плоскость, секущую эту пирамиду в избранном месте. Отношения между реальным предметом и изображением его на секущей плоскости легко вычислялись по правилу подобия треугольников. Так стремления художников сделать свои картины реалистическим воспроизведением действительности получали строго научную основу. Правда, Брунеллески не оставил никаких теоретических трудов, но высказанные им мысли, подкреплённые изготовленными им моделями, стали всеобщим достоянием.
Ученик и последователь Брунеллески, Леон Баттиста Альберти (1404—1472), разработал планомерное применение античных ордеров и показал в своей постройке палаццо Руччелаи во Флоренции способы их применения и сочетания. Возрождение античного зодчества давало в руки архитекторов новую строительную систему, опираясь на которую они могли отвергать строительные принципы готики, разработанной в эпоху феодализма. Новая архитектура тем самым приобретала созвучные эпохе черты: ясность конструкции, соотношение несущих и несомых частей, выраженное художественными средствами, гармоничность пропорций и красоту. В своем труде, написанном в 1436 г. на итальянском языке и, следовательно, рассчитайном не на учёных, а на художников, латыни не знавших, Леон Баттиста Альберти изложил сведения, необходимые для построения правильной перспективы. Современники рассказывают, как художники, не получившие никакого математического образования, с энтузиазмом принялись изучать ставшую необходимой для них геометрию.
Великим реформатором живописи в начале XV в. был рано умерший Мазаччо (1401 — 1428). Он был первым художником после Джотто, который понял суть его творчества и пошёл дальше. На росписях Мазаччо (главным образом капеллы Бранкаччи в церкви дель Кармине во Флоренции) впоследствии учились все крупнейшие мастера эпохи Возрождения. Мазаччо умел передать гораздо большую глубину пространства, чем Джотто. Мазаччо связывал фигуру и пейзаж единым композиционным замыслом и единым настроением, придавая невиданную ранее естественность постановке фигур. Стремясь к наибольшей характерности, он придавал отдельным лицам портретную выразительность. Как и у Джотто, на его фресках всё величаво и монументально, но ближе к натуре и понятнее.
Великим мастером был скульптор Донателло (около 1386—1466). Как и другие художники, он стремился правдиво изображать человеческое тело. Для этого нужно было знать анатомию, но художники латыни не обучались, да и в учёных трактатах средневековья они могли найти с помощью друзей-гуманистов только бесплодные пересказы сведений из Аристотеля. Поэтому художники стали на единственно правильный путь — изучения анатомии человека по трупам. Донателло был едва ли не первым, кто начал заниматься трупосечениями, конечно, втайне, так как церковь преследовала за подобное «кощунство». Таким образом и тут художники поставили своё реалистическое искусство на твёрдую научную основу. Вместе с тем они повернули науку анатомии на путь экспериментального исследования.
Донателло за свою долгую жизнь создал много произведений. Мраморный «св. Георгий» для церкви Орсанмикеле во Флоренции, прочно и свободно стоящий с гордо поднятой красивой головой, явился как бы тем обобщённым образом прекрасного человека, какой рисовался его времени. В статуях для звонницы Флорентийского собора Донателло стремился добиться возможно большей индивидуальной неповторимости и характерности. Поэтому исполненные им фигуры оказались портретами современников: одну из них прозвали по имени известного гуманиста «Поджо Браччолини», а бронзовый «Давид» изображён в виде мальчика из простого народа в момент, когда он, торжествуя победу, попирает отрубленную голову великана Голиафа. «Давид» очень красив, его обнажённое тело передано мастером с превосходным знанием анатомии, но без натуралистического подчёркивания деталей. Памятник кондотьеру Гаттамелата, воздвигнутый Донателло в Падуе,— первый конный свободно стоящий на площади монумент в Западной Европе со времён древнего Рима. И если «Давида» Донателло изобразил на античный манер обнажённым, то в «Гаттамелате» героизации образа способствуют античные доспехи и монументальность всадника и медленно ступающего коня.
На этой основе, заложенной главным образом во Флоренции, искусство продолжало развиваться дальше, распространяясь по всей Италии. И, что особенно примечательно, везде шла работа по расширению теоретических основ искусства. Живописец Пьеро делла Франческа (1416—1492) на склоне своих лет изложил правила линейной перспективы в виде последовательной системы определений, аксиом и теорем, положив тем самым начало новой математической науке — начертательной, или проективной, геометрии. Занятия анатомией становились обязательными для всех художников. Так эти выходцы из народа, обосновывая своё реалистическое искусство, оказапись по необходимости учёными — математиками и анатомами. Их искусство имело громадное познавательное значение, потому что для правдивого изображения действительности нужно было познать её. Вместе с тем искусство этих мастеров имело тогда и сохраняет поныне свои высокие художественные достоинства. Особая заслуга принадлежит флорентийцам в выработке безукоризненно правильного рисунка, в поисках строгой композиции, в умении воплощать в образах искусства типические образы современности.
Пьеро делла Франческа стал, кроме того, и замечательным колористом. Сделанный им портрет Федерико да Моптефельтро, герцога Урбинского, передаёт образ этого гуманистически образованного человека, собравшего одну из лучших библиотек, и в то же время кондотьера, предводителя наёмных войск. Этот запоминающийся образ рисует человека умного и властного. Скульптор Андреа Верроккио (1436—1488) в своём памятнике Коллеони в Венеции дал обобщённый тип кондотьера, подчеркнув его силу и суровость.
Флоренция продолжала номинально сохранять республиканский строй и в конце XV в., но с 1434 г. фактически она оказалась под властью крупного торгового и банкирского дома Медичи. Власть Медичи особенно укрепилась при Лоренцо Великолепном. При господстве тирании постепенно выветривался свободный и жизнерадостный дух, присущий эпохе Возрождения. Будучи сам поэтом, Лоренцо складывал на пародном языке песни, распевавшиеся во время праздников. Такой крупный гуманист, как Анджело Полициано (1454—1494), писал также на итальянском языке («Станцы на турнир»). Другой поэт, Луиджи Пульчи (1432—1484), написал на народном языке комическую поэму на рыцарский сюжет — «Моргайте». Однако эта народность поэзии Лоренцо и придворных поэтов носила искусственный и отчасти манерный характер. Творчество знаменитого Сандро Боттичелли (около 1447—1510), крупнейшего художника этого времени и этой среды, носит весьма своеобразный и противоречивый характер. Фигуры утрачивают у него свою материальность и становятся лёгкими, как бы бесплотными. Пространство теряет глубину, к передаче которой так стремились современные ему художники. Господствующими в настроении образа становятся грусть и меланхолия.
В конце XV в. в гуманистических кругах Флоренции стали распространяться мистические взгляды. Центром их сделалась так называемая «Платоновская академия» — кружок гуманистов, группировавшийся вокруг Лоренцо Великолепного. Основной фигурой в этом кружке был Марсилио Фичино (1433—1494), который перевёл с греческого языка на латинский неизвестные ранее в подлиннике средневековым философам сочинения Платона. Само по себе обращение к философии Платона имело антицерковную направленность, поскольку его авторитет величайшего античного философа противопоставлялся авторитету Аристотеля, ставшего столпом схоластики. Но позднее Марсилио Фичино придал своему толкованию Платона характер более близкий к ортодоксальному католическому учению. К этому же кружку примкнули старый архитектор Леон Баттиста Альберти, поэт и гуманист Анджело Полициано, а также выдающийся знаток многих древних и восточных языков Пико делла Мирандола. Последний открыл для Западной Европы «Каббалу» — еврейское религиозно-мистическое учение, основанное на толковании Ветхого завета.
Как и вся культура Флоренции конца XV в., деятельность «Платоновской академии» носила противоречивый характер. Уход в «учёную» мистику в результате отрыва от народа был вместе с тем уходом от реальной действительности, от разрешения насущных вопросов нарождавшегося естествознания, от жизнерадостного материалистического мировоззрения. С другой стороны, вера в человека стала настолько всеобщим достоянием эпохи Возрождения, что мимо неё не могли пройти и платоники. В своём трактате «О достоинстве человека» Пико делла Мирандола утверждает безграничные возможности человека, который «может опуститься до скотского состояния, но может возвыситься до божества», «перед ним открыты все дороги», «в нём заложены семена многообразного знания».
Ранняя буржуазная культура — культура Возрождения — начала впервые складываться в Италии, где раньше всего возник новый, буржуазный уклад в недрах феодальной формации. Но и в других странах Европы по мере развития новых социально-экономических и политических отношений возникали литературные, научные и художественные явления такого же порядка, что и итальянское Возрождение, хотя и в менее ярком выражении. Они возникали в среде богатых горожан, захватывали живущую в городах феодальную аристократию и особенно королевские и княжеские дворы. Возникая самостоятельно, эти течения в дальнейшем много заимствовали из сокровищницы итальянской культуры. Широкое распространение в Европе культура Возрождения получила уже в XVI в., когда капиталистические отношения зародились в ряде европейских стран.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |