Английская революция XVII в. была громовым ударом, возвестившим рождение нового общественного строя, пришедшего на смену старому порядку. Она была первой буржуазной революцией общеевропейского значения. Провозглашенные ею принципы впервые выражали не только потребности Англии, но и потребности всей тогдашней Европы, историческое развитие которой вело объективно к установлению буржуазных порядков.
Победа Английской революции означала «...победу буржуазной собственности над феодальной, нации над провинциализмом, конкуренции над цеховым строем, дробления собственности над майоратом, господства собственника земли над подчинением собственника земле, просвещения над суеверием... предприимчивости над героической ленью, буржуазного права над средневековыми привилегиями» ( К. Маркс, Буржуазия и контрреволюция, К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., т. ;6, стр. 115.).
Богатое идейное наследие Английской революции служило арсеналом, из которого черпали свое идеологическое оружие все противники отживавшего средневековья и абсолютизма.
Но Английская революция была революцией буржуазной, которая в отличив от революции социалистической приводит лишь к смене одного способа эксплуатации трудящихся другим, к замене господства одного эксплуататорского меньшинства другим. В ней впервые с полной отчетливостью вскрылись основные закономерности, присущие всем буржуазным революциям, и первая из них — узость исторических задач буржуазии, ограниченность ее революционных возможностей.
Важнейшей движущей силой Английской революции, как и всех других революций, были трудящиеся массы. Только благодаря их решительному выступлению Английская революция смогла одержать победу над старым строем. Однако в конечном итоге народные массы оказались обойденными и обманутыми, и плоды их победы достались в основном буржуазии.
Наряду с этими общими всем буржуазным революциям чертами Английская революция XVII в. имела и специфические, только ей присущие особенности, главным образом своеобразную расстановку классовых сил, которая в свою очередь определила ее конечные социально-экономические и политические результаты.
Производительные силы являются наиболее подвижным и революционным элементом производства. Возникновение новых производительных сил происходит в недрах старого строя стихийно, независимо от воли людей.
Однако возникшие таким образом новые производительные силы развиваются в лоне старого общества сравнительно мирно и без потрясений только до той поры, пока они более или менее не созреют. После этого мирное развитие уступает место насильственному перевороту, эволюция — революции.
С XVI в. в Англии наблюдался интенсивный рост различных отраслей промышленности. Новые технические изобретения и усовершенствования, а главное — новые формы организации промышленного труда, рассчитанные на массовое производство товаров, свидетельствовали о том, что английская промышленность постепенно перестраивалась на капиталистический лад.
Применение воздушных насосов для откачки воды из шахт содействовало развитию горнодобывающей промышленности. За столетие (1551 —1651) добыча угля в стране увеличилась в 14 раз, достигнув 3 млн. тонн в год. К середине XVII в. Англия производила 4/5 всего добывавшегося в то время в Европе каменного угля. Уголь шел не только на удовлетворение бытовых нужд (отопление домов и прочее), но начинал уже кое-где применяться и для промышленных целей. Примерно за те же 100 лет добыча железной руды возросла втрое, а добыча свинца, меди, олова, соли — в 6—8 раз.
Усовершенствование мехов для дутья (во многих местах они приводились в движение силой воды) дало толчок дальнейшему развитию железоплавильного дела. Уже в начале XVII в. в Англии плавили железо 800 печей, производивших в среднем по 3—4 тонны металла в неделю. Их было много в Кенте, Сессексе, Серри, Стаффордшире, Ноттингемшире и многих других графствах. Значительные успехи были достигнуты в кораблестроении и в производстве гончарных и металлических изделий.
Из старых отраслей промышленности наибольшее значение имело сукноделие. Обработка шерсти в начале XVII в. широко распространилась по всей Англии. Венецианский посол сообщал: «Выделкой сукна занимаются здесь по всему королевству, в небольших городах и в крохотных деревнях и хуторах». Главными центрами сукноделия были: на Востоке — графство Норфолк с городом Норич, на Западе — Сомерсетшир, Уилтшир, Глостершир, на Севере — Лидс и другие йоркширские «суконные города». В указанных центрах произошла уже специализация в производстве определенных сортов сукон. Западные графства специализировались на выделке тонких некрашеных сукон, восточные производили главным образом тонкие камвольные сукна, северные — грубошерстные сорта и т. д. Номенклатура только главных видов шерстяных изделий насчитывала в первой половине XVII в. около двух десятков названий.
Уже в середине XVI в. вывоз сукна составлял 80% всего английского экспорта. В 1614 г. вывоз необработанной шерсти был окончательно запрещен. Таким образом, Англия из страны, вывозившей шерсть, какой она была в средние века, превратилась в страну, поставлявшую на внешний рынок готовые шерстяные изделия.
Одновременно с развитием старых отраслей промышленности в предреволюционной, Англии было основано много мануфактур в новых отраслях производства - хлопчатобумажной, шелковой, стекольной, писчебумажной, мыловаренной и др.
Большие успехи в течение XVII в. сделала и торговля. Уже в XVI в. в Англии складывается национальный рынок. Падает значение иностранного купечества, ранее державшего почти всю внешнюю торговлю страны в своих руках. В 1598 г. был закрыт ганзейский «Стальной двор» в Лондоне. Английские купцы проникают на иностранные рынки, оттесняя своих конкурентов. На северо-западном побережье Европы с успехом действовала старая, основанная еще в XIV в., компания «купцов-авантюристов» (Adventurers merchants). Возникшие затем одна за другой Московская (1555 г.), Марокканская (1585 г.), Восточная (на Балтийском море, 1579 г.), Левантская (1581 г.), Африканская (1588г.), Ост-Индская (1600г.) и другие торговые компании распространили свое влияние далеко за пределы Европы — от Балтики до Вест-Индии на Западе и до Китая — на Востоке. Соперничая с голландцами, английские купцы основывают в первой трети XVII в. фактории в Индии — в Сурате, Мадрасе, Бенгалии. Одновременно английские поселения появляются в Америке, на о. Барбадос, в Виргинии и в Гвиане. Огромные прибыли, приносимые внешней торговлей, привлекали сюда значительную долю наличных капиталов. В начале XVII в. в компании «купцов-авантюристов» насчитывалось свыше 3500 членов, в Ост-Индской компании в 1617 г. — 9514 пайщиков с капиталом в 1629 тыс. ф. ст. Ко времени революции оборот английской внешней торговли увеличился вдвое по сравнению с началом XVII в., а сумма пошлин поднялась более чем втрое, достигнув в 1639 г. 623964 ф. ст.
Быстрый рост внешней торговли в свою очередь ускорял процесс капиталистического переустройства промышленности. «Прежняя феодальная, или цеховая, организация промышленности более не могла удовлетворить спроса, возраставшего вместе с новыми рынками». Ее место постепенно занимает капиталистическая мануфактура.В предреволюционной Англии имелось уже немало различных предприятий, в к оторых сотни наемных рабочих под одной крышей работали на капиталиста. Примером таких централизованных мануфактур могут служить медеплавильни города Кесвика, на которых занято было в общей сложности около 4 тыс. рабочих. Сравнительно крупные мануфактурные предприятия существовали в суконной, горнодобывающей, кораблестроительной, оружейной и других отраслях промышленности.
Однако наиболее распространенной формой капиталистической промышленности в Англии первой половины XVII в. была не централизованная, а рассеянная мануфактура. Встречая сопротивление своей предпринимательской деятельности в старинных городах, где еще господствовала цеховая система, богатые суконщики устремлялись в прилегающую деревенскую округу, где беднейшее крестьянство поставляло п изобилии наемных домашних рабочих. Имеются, например, данные об одном суконщике в Гемпшире, на которого работали рабочие на дому в 80 приходах. Из другого источника известно, что в Сеффолке 5 тыс. ремесленников и рабочих работали на 80 суконщиков.
Мощный толчок распространению мануфактуры дали огораживания и захват крестьянских земель лендлордами. Обезземеленные крестьяне в промышленных графствах чаще всего становились рабочими рассеянной мануфактуры.
Но и в городах, где еще существовали средневековые цеховые корпорации, можно было наблюдать процесс подчинения труда капиталу. Это проявлялось о социальном расслоении как внутри цеха, так и между отдельными цехами. Из среды членов ремесленных корпораций выделились богатые, так называемые ливрейные мастера, которые сами производством не занимались, а брали на себя роль капиталистических посредников между цехом и рынком, низводя рядовых членов цеха до положения домашних рабочих. Такие капиталистические посредники были, например, в лондонских корпорациях суконщиков и кожевников. С другой стороны, отдельные цехи, обычно занимавшиеся конечными операциями, подчиняли себе ряд других цехов, работавших в смежных отраслях ремесла, сами превращаясь из ремесленных корпораций в купеческие гильдии. Одновременно все более увеличивается пропасть между мастерами и подмастерьями, которые окончательно превращаются в «вечных подмастерьев».
Немалую роль в капиталистическом производстве продолжали еще играть мелкие самостоятельные товаропроизводители. Эта пестрота форм промышленного производства характеризует переходный характер английской экономики в первой половине XVII в.
Несмотря на успехи промышленности и торговли, их развитие тормозилось господствующим феодальным строем. Англия и к середине XVII в. оставалась еще в основном аграрной страной с огромным преобладанием земледелия над промышленностью, деревни над городом. Даже в конце XVII в. из 5,5 млн. населения страны 4,1 млн. жило в деревнях. Самым крупным городом, важнейшим промышленным и торговым центром, резко выделявшимся среди других городов концентрацией населения, был Лондон, в котором накануне революции проживало около 200 тыс. человек, прочие города не могли идти с ним ни в какое сравнение: население Бристоля составляло всего 29 тыс., Норича — 24 тыс., Йорка — 10 тыс., Экзетера — 10 тыс.
Несмотря на быстрые темпы своего экономического развития, Англия в первой половине XVII в. все-таки еще значительно уступала в отношении промышленности, торговли и судоходства Голландии. Многие отрасли английской промышленности (производство шелка, хлопчатобумажных тканей, кружев и др.) были еще малоразвиты, другие (кожевенная, металлообрабатывающая промышленность) продолжали оставаться в рамках средневекового ремесла, производство которого было рассчитано главным образом на местный рынок. Точно так же транспорт внутри Англии носил еще средневековый характер. В ряде мест, особенно на Севере, товары из-за плохих дорог можно было перевозить только на вьючных животных. Провоз товаров нередко обходился дороже их стоимости. Тоннаж английского торгового флота был ничтожен, особенно в сравнении с голландским. Еще в 1600 г. в английской внешней торговле одна треть товаров транспортировалась на иностранных кораблях.
Особенность социально-экономического развития Англии в конце средних веков и начале нового времени заключалась в том, что буржуазное развитие здесь не ограничивалось промышленностью и торговлей. Сельское хозяйство XVI—XVII вв. в этом отношении не только не отставало от промышленности, но во многом даже опережало её. Ломка старых феодальных производственных отношений в земледелии была наиболее ярким проявлением революционизирующей роли капиталистического способа производства. Издавна связанная с рынком, английская деревня являлась рассадником и новой капиталистической промышленности и нового капиталистического земледелия. Последнее намного раньше, чем промышленность, стало выгодным объектом приложения капитала; в английской деревне особенно интенсивно происходило первоначальное накопление.
Процесс отделения работника от средств производства, предшествовавший капитализму, начался в Англии раньше, чем в других странах, и именно здесь приобрел свою классическую форму.
В Англии в XVI — начале XVII в. происходили глубокие перемены в самих основах экономического быта деревни. Производительные силы в земледелии, как и в промышленности, к началу XVII в. заметно выросли. Осушение болот и мелиорация, внедрение травопольной системы, удобрение почвы мергелем и морским илом, посев корнеплодов, применение усовершенствованных сельскохозяйственных орудий — плугов, сеялок и т. п. — красноречиво об этом свидетельствовали. О том же говорит и факт чрезвычайно широкого распространения в предреволюционной Англии агрономической литературы (в течение первой половины XVII в, в Англии было издано около 40 агрономических трактатов, пропагандировавших новые, рациональные методы земледелия).
Высокие доходы от сельского хозяйства привлекали в деревню много денежных людей, стремившихся стать владельцами поместий и ферм. «...В Англии, — писал Маркс, — к концу XVI столетия образовался класс богатых для того времени «капиталистических фермеров» ( К. Маркс, Капитал, т. I, Госполитиздат, 1955, стр. 748.).
Для лендлорда было экономически выгоднее иметь дело с лишенным каких-либо прав на землю арендатором, чем с традиционными держателями-крестьянами, платившими сравнительно низкие ренты, которые нельзя было повысить до передачи держания наследнику, не нарушив старинный обычай.
Рента краткосрочных арендаторов (лизголъдеров), подвижная и зависящая от условий рынка, во многих поместьях превращается в основную статью манориальных доходов. Так, в трех манорах Глостершира вся земля к началу XVII в. уже находилась в пользовании лизгольдеров; в 17 других манорах того же графства лизгольдеры уплачивали лендлордам почти половину всех феодальных поборов. Еще более высоким был удельный вес капиталистической аренды в графствах, прилегающих к Лондону. Средневековая форма крестьянского землевладения — копигольд — все более вытеснялась лизгольдом. Все большее число мелких и средних дворян переходило в своих манорах к капиталистическим методам ведения хозяйства. Все это означало, что мелкое крестьянское хозяйство уступало место крупному, капиталистическому.
Однако, несмотря на широкое внедрение капиталистических отношений в сельское хозяйство, основными классами в английской предреволюционной деревне продолжали оставаться традиционные держатели-крестьяне, с одной стороны, и феодальные землевладельцы — лендлорды — с другой.
Между лендлордами и крестьянами велась ожесточенная, то открытая, то скрытая, но никогда не прекращавшаяся борьба за землю. Стремясь использовать выгодную конъюнктуру для повышения доходности своих поместий, лорды уже с конца XV в. начали поход против крестьян-держателей и их общинной, надельной системы хозяйства. Традиционные держатели являлись для манориальных лордов главной помехой на пути к новым формам хозяйственного использования земли. Согнать крестьян с земли стало главнейшей целью предприимчивых английских дворян.
Этот поход против крестьян велся двумя путями: 1) путем огораживания а захвата крестьянских земель и общинных угодий (лесов, болот, пастбищ), 2) путем всемерного повышения земельной ренты.
К моменту революции огораживания были осуществлены полностью или частично в Кенте, Эссексе, Сеффолке, Норфолке, Нортгемптоншире, Лестершире, Вустершире, Гертфордшире и в ряде других центральных, восточных и юго-восточных графств. Особенный размах огораживания приняли в Восточной Англии в связи с осушением там десятков тысяч акров болот; на дренажные работы, производившиеся специально организованной для этой цели компанией, затрачены были крупные средства. На Западе в связи с превращением заповедных королевских лесов в частновладельческие парки огораживание сопровождалось уничтожением общинных сервитутов крестьян (прав пользования угодьями). Как показали правительственные расследования, 40% всей площади, огороженной за 1557—1607 гг., приходилось на последние десять лет этого периода.
В первой половине XVII в. огораживания шли полным ходом. Эти десятилетия были также временем невиданного роста земельной ренты. Акр земли, сдававшийся в конце XVI в. меньше чем за 1 шилл., стал сдаваться за 5—6 шилл. В Норфолке и Сеффолке плата за аренду пахотной земли возросла с конца XVI до середины XVII в. в несколько раз.
Интересы различных групп крестьянства не были солидарными. Крестьянство еще в средневековой Англии в правовом отношении распалось на две основные категории: фригольдеров и копигольдеров. В XVII в. земельные владения фригольдеров ужо приближались по своему характеру к буржуазной собственности, в то время как копигольдеры были держателями земли на феодальном обычном праве, открывавшем много лазеек для произвола и вымогательств манориальных лордов.
Писатель-публицист второй половины XVI в. Гаррисон считал копигольдеров «наибольшей частью (населения), на которой зиждется благополучие всей Англии». В начале XVII в. в Средней Англии приблизительно 60% держателей были копигольдеры. Даже в Восточной Англии, отличавшейся высоким процентом фригольдерского населения, копигольдеры составляли от одной трети до половины держателей. Что же касается северных и западных графств, то там копигольд был преобладающим типом крестьянского держания.
Копигольдеры, составлявшие основную массу английских крестьян — йоменри, по образному выражению современника, «дрожали, как былинка на ветру», перед волей лорда. Прежде всего владельческие права копигольдеров были недостаточно обеспечены. Только сравнительно небольшая часть копигольдеров была наследственными держателями. Большинство же держало землю 21 год. От лорда зависело, получит ли сын отцовский надел или будет согнан с земли по истечении срока держания. Далее, хотя ренты копигольдеров считались «неизменными», их размер в действительности постоянно повышался лордами при каждой новой сдаче надела. Самым опасным оружием в руках лордов были при этом допуск-ные платежи — файны, взимавшиеся при переходе держания по наследству или в другие руки. Так как размер их, как правило, зависел от воли лорда, то, желая выжить какого-либо держателя, лорд обычно требовал от него непосильного платежа за допуск, и тогда держатель фактически оказывался согнанным со своего участка. Во многих случаях файны с середины XVI до середины XVII в. увеличились в десятки раз. Вынужденные отказываться от своих держаний, копигольдеры становились лизгольдерами, краткосрочными арендаторами клочков земли «на воле лорда», либо издольщиками, обрабатывающими чужую землю за часть урожая.
Лорды взимали с копигольдеров и другие денежные платежи, помимо ренты. Это были: посмертный побор (гериот), мельничные и рыночные пошлины, плата за пастоище, за пользование лесом. В ряде мест в некотором количестве сохранились барщинные повинности и натуральные оброки. Копигольдеры были ограничены в праве распоряжения своим наделом. Они не могли его ни продать, ни заложить, ни сдать в аренду без ведома лорда, не могли даже дерево спилить на своей усадьбе без его согласия, а чтобы получить это согласие, снова нужно было платить. Наконец, копигольдеры по мелким проступкам были подсудны манориальному суду. Таким образом, копигольд был наиболее ограниченной и бесправной формой крестьянского держания.
В имущественном отношении среди копигольдеров наблюдалось значительное неравенство. Рядом с прослойкой более или менее «крепких», зажиточных копигольдеров основная масса копигольдеров представляла собой средних и бедных крестьян, с трудом сводивших концы с концами в своем хозяйстве.
Дифференциация среди фригольдеров была еще более резкой. Если крупные фригольдеры во многом были близки к сельским джентльменам-дворянам, то мелкие фригольдеры, наоборот, были солидарны с копигольдерами, боролись за сохранение крестьянской надельной системы, за пользование общинными угодьями, за уничтожение прав лордов на крестьянскую землю.
Кроме фригольдеров и копигольдеров, в английской деревне было много безземельного люда, коттеров, эксплуатировавшихся в качестве батраков и поденщиков, мануфактурных рабочих. В конце XVII в. коттеры, по вычислениям современников, составляли 400 тыс. человек. Эта масса сельских жителей испытывала на себе двойной гнет — феодальный и капиталистический. Их жизнь, по выражению одного современника, была «беспрерывным чередованием борьбы и мучений». Это в их среде были популярны самые крайние лозунги, выставлявшиеся во время восстаний: «Как было бы хорошо перебить всех джентльменов и вообше уничтожить всех богатых людей...» или «Дела наши не поправятся до тех пор, пока не будут перебиты все джентльмены».
Весь этот обездоленный люд — частью попросту нищие, пауперы, бездомные бродяги, жертвы огораживаний и эвикций (Эвикция, англ, eviction — выселение — термин, означающий сгон крестьянина с земли с уничтожением его двора. ) — задавленный нуждой и темнотой, не был способен на какое-либо самостоятельное движение. Тем не менее его роль была весьма значительной в наиболее крупных крестьянских восстаниях XVI — начала XVII в.
Из этих особенностей экономического развития предреволюционной Англии вытекало и своеобразие социальной структуры английского общества, определившее расстановку борющихся сил в революции.
Английское общество, как и современное ему французское общество, делилось на три сословия: духовенство, дворянство и третье сословие — «простонародье», куда входило все остальное население страны. Но в отличие от Франции сословия эти в Англии не были замкнутыми и обособленными: переход из одного сословия в другое происходил здесь легче. Круг аристократического дворянства в Англии был весьма узок. Младшие сыновья пэра (т. е. титулованного лорда), получавшие лишь звание рыцаря, не только формально переходили в состав низшего дворянства (джентри), но и по образу жизни зачастую становились дворянами-предпринимателями, близкими к буржуа. С другой стороны, городские буржуа, приобретая дворянские титулы и гербы, оставались носителями нового, капиталистического способа производства.
В результате английское дворянство, единое как сословие, оказалось расколотым на два по существу различных социальных слоя, очутившихся во время революции в разных лагерях.
Значительная часть дворянства, преимущественно мелкого и среднего, ко времени революции уже тесно связала свою судьбу с капиталистическим развитием страны. Оставаясь классом землевладельческим, это дворянство было по существу уже новым дворянством, ибо свою земельную собственность оно зачастую использовало не столько для получения феодальной ренты, сколько для извлечения капиталистической прибыли. Перестав быть рыцарями шпаги, дворяне сделались рыцарями наживы. Джентльмены (Джентльменами в XVII в. назывались преимущественно представители нового дворянства — джентри; более богатые джентльмены назывались сквайрами; часть их получала от короля титул рыцаря.) превращалась в ловких коммерсантов, не уступавших дельцам из среды городского купечества. Для достижения богатства все занятия были хороши. «Благородное» звание не мешало предприимчивому джентльмену торговать шерстью или сыром, варить пиво или плавить металлы, добывать селитру или каменный уголь — никакое дело в этих кругах не считалось зазорным, только бы оно обеспечивало высокую прибыль. С другой стороны, богатые купцы и финансисты, приобретая земли, тем самым вступали в ряды джентри.
Уже в 1600 г. доходы английского джентри значительно превышали доходы пэров, епископов и зажиточных йоменов, вместе взятых. Именно джентри наиболее активно выступало на рынке в качестве покупателей коронных земель и владений оскудевшей знати. Так, из общего количества земли, проданной в 1625—1634 гг, на сумму в 234 437 ф. ст., рыцари и джентльмены скупили больше половины. Если землевладение короны с 1561 по 1640 г. уменьшилось на 75%, а землевладение пэров — более чем наполовину, то джентри, наоборот, увеличило свое землевладение почти на 20%.
Таким образом, экономическое преуспевание нового дворянства было прямым следствием его приобщения к капиталистическому развитию страны. Составляя часть дворянского сословия в целом, оно в социальном отношении выделилось в особый класс, связанный жизненными интересами с буржуазией.
Новое дворянство стремилось к превращению своих все возрастающих земельных владений в свободную от феодальных пут собственность буржуазного типа, однако абсолютистский режим противопоставлял чаяниям нового дворянства всеобъемлющую и все более стеснительную систему феодального контроля за его землевладением. Учрежденная при Генрихе VIII Палата по делам опеки и отчуждений превратилась при первых Стюартах в орудие фискального гнета. Рыцарское держание, на праве которого дворяне владели землей, стало основой феодальных притязаний короны, одним из источников ее налоговых доходов.
Таким образом, накануне революции крестьянской аграрной программе, заключавшейся в стремлении уничтожить все права лендлордов на крестьянские наделы — превратить копигольд во фригольд, противостояла аграрная программа нового дворянства, которое стремилось уничтожить феодальные права короны на свои земли. Одновременно джентри стремилось ликвидировать и крестьянские традиционные права на землю (наследственный копигольд).
В наличии этих аграрных программ — буржуазно-дворянской и крестьянско-плебейской — и заключалась одна из важнейших особенностей Английской революции XVII в.
Нечто прямо противоположное по своему социальному характеру и устремлениям представляла другая часть дворянства — преимущественно знать и дворяне северных и западных графств. По источнику своих доходов и образу жизни они оставались феодалами. Они получали со своих земель традиционную феодальную ренту. Их землевладение почти полностью сохраняло средневековый характер. Так, например, в маноре лорда Беркли в начале XVII в. собирались те же платежи и повинности, что и в XIII в.,— файны, гериоты с держателей (копигольдеров), судебные штрафы и т. д. Эти вельможи, экономическое положение которых было далеко не блестящим, так как их традиционные доходы намного отставали от их ненасытной жажды роскоши, тем не менее свысока смотрели на дворян-дельцов и не желали делить с ними свою власть и привилегии.
Погоня за внешним блеском, громадные толпы слуг и прихлебателей, пристрастие к столичной жизни и увлечение придворными интригами — вот что характеризует облик такого «сиятельного лорда». Неминуемое полное разорение было бы уделом аристократов, если бы они систематически не получали от короны поддержки в форме различных пенсий и синекур, щедрых денежных подарков и земельных пожалований. Об оскудении феодального дворянства как класса свидетельствует большая задолженность аристократии: к 1642 г., т. е. к началу гражданской войны, долги дворян, поддерживавших короля, составляли около 2 млн. ф. ст. Старое дворянство связывало свою судьбу с абсолютной монархией, охранявшей феодальные порядки.
Таким образом, восставшая против феодально-абсолютистского режима английская буржуазия имела против себя не все дворянское сословие в целом, а лишь часть дворянства, в то время как другая и притом наиболее многочисленная его часть оказалась ее союзницей. В этом состояла еще одна особенность Английской революции.
Английская буржуазия начала XVII в. была крайне неоднородна по своему составу. Верхний ее слой составляли несколько сот денежных воротил лондонского Сити и провинции, люди, пожинавшие плоды тюдоровской политики покровительства отечественной промышленности и торговле. Они были тесно связаны с короной и феодальной аристократией: с короной — в качестве откупщиков и финансистов, обладателей королевских монополий и патентов, с аристократией — как кредиторы и зачастую участники привилегированных торговых компаний.
Главная масса английской буржуазии состояла из торговцев средней руки и высшего слоя цеховых мастеров. Последние выступали против фискального гнета, против злоупотреблений абсолютизма и засилья придворной аристократии, хотя в то же время видели в короне опору и стража своих средневековых корпоративных привилегий, дававших им возможность монопольно эксплуатировать подмастерьев и учеников. Поэтому поведение этой общественной группы было весьма колеблющимся и непоследовательным. Наиболее враждебным короне слоем буржуазии были предприниматели нецехового типа, организаторы рассеянных или централизованных мануфактур, инициаторы колониальных предприятий. Их деятельность как предпринимателей сковывалась цеховым строем ремесла и политикой королевских монополий, а как торговцы они были в значительной степени оттеснены от заморской и внутренней торговли владельцами королевских патентов. Именно в этой прослойке буржуазии феодальная регламентация ремесла и торговли встречала своих наиболее яростных врагов. «В лице своей представительницы, буржуазии, производительные силы восстали против строя производства, представленного феодальными землевладельцами и цеховыми мастерами» ( Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии, К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, Госполитиздат, 1955, стр. 374.).
Масса трудящихся — мелкие ремесленники в городе и мелкие земледельцы-крестьяне в деревне, а также довольно многочисленный слой городских и сельских наемных рабочих — составляла преобладающую часть населения страны; народные низы, непосредственные производители всех материальных ценностей, были политически бесправными. Их интересы не были представлены ни в парламенте, ни в местном управлении. Народные массы, недовольные своим положением, активно боровшиеся против феодального строя, явились той решающей силой, которая ускорила созревание революционного кризиса в стране. Только опираясь на народное движение и используя его в своих интересах, буржуазия и новое дворянство смогли свергнуть феодализм и абсолютизм и прийти к власти.
С зарождением в недрах феодального общества нового, капиталистического способа производства возникает и буржуазная идеология, вступающая в борьбу со средневековой идеологией.
Однако, будучи одной из первых буржуазных революций, Английская революция облекла эту новую идеологию в религиозную форму, которую она унаследовала от массовых социальных движений средневековья.
По выражению Ф. Энгельса, в средние века «чувства масс вскормлены были исключительно религиозной пищей; поэтому, чтобы вызвать бурное движение необходимо было собственные интересы этих масс представлять им в религиозной одежде» ( Ф. Энгельс, Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии, К. Маркс, Ф. Энгельс, Избранные произведения, т. II, Госполитиздат, 1955, стр. 374.). И действительно, идеологи английской буржуазии провозглашали лозунгв своего класса под личиной новой, «истинной» религии, по существу освящающей и санкционирующей новый, буржуазный порядок.
Английская королевская реформация церкви, окончательно закрепленная при Елизавете в «39 статьях» англиканского вероисповедания, была реформацией половинчатой, незавершенной. Реформированная англиканская церковь избавилась от верховенства папы, но подчинилась королю. Были закрыты монастыри и произведена секуляризация монастырского имущества, но сохранилось в неприкосновенности землевладение епископов и церковных учреждений. Оставалась и средневековая, чрезвычайно обременительная для крестьянства церковная десятина, сохранялся епископат, дворянский по своему социальному составу и общественному положению.
Англиканская церковь превратилась в послушную служанку короны. Духовные лица, назначаемые королем или с его одобрения, становились фактически его чиновниками. С церковной кафедры оглашались королевские указы, с нее же обрушивались угрозы и проклятия на головы ослушников королевской воли. Приходские священники осуществляли строгий надзор за каждым шагом верующего, епископские суды и прежде всего верховное церковное судилище — Высокая комиссия — жестоко расправлялись с людьми по малейшему подозрению в уклонении от официальных догматов государственной церкви. Епископы, сохранившие за собой власть в англиканской церкви, стали оплотом абсолютизма.
Результатом столь полного слияния церкви и государства явилось то, что ненависть народа к абсолютизму распространилась и на англиканскую церковь. Политическая оппозиция проявлялась в виде церковного раскола — диссентерства (От англ, dissent —раскол, разногласие.). Еще в последние годы царствования Елизаветы буржуазная оппозиция абсолютизму внешне проявилась в религиозном течении, требовавшем завершения реформации английской церкви, т. е. очищения ее от всего, что даже внешне напоминало католический культ, отсюда и название этого течения — пуританизм (Пуританизм, пуритане — от лат. purus, англ, pure — чистый.).
На первый взгляд требования пуритан были весьма далеки от политики, от того, чтобы угрожать непосредственно власти короля. Но в том-то и заключается одна из важнейших особенностей Английской революции, что идеологическая подготовка ее, «просвещение» народных масс — армии будущей революции — велось не в форме рационально изложенных политических и морально-философских учений, а в форме противопоставления одной религиозной доктрины другой, одних церковных обрядов другим, новых организационных принципов церкви старым. Характер этих доктрин, обрядов и принципов полностью определялся требованиями рождающегося общества. Нельзя было сокрушить абсолютизм, не сокрушив его идеологическую опору — англиканскую церковь, не опорочив в глазах народных масс старую веру, освящавшую старый порядок, но в равной мере нельзя было поднять народ на борьбу за торжество буржуазных отношений, не обосновав их «святость» именем «истинной» веры. Революционная идеология, чтобы стать идеологией народной, должна была быть выражена в традиционных образах и представлениях. Для выработки такой идеологии английская буржуазия воспользовалась религиозным учением женевского реформатора Жана Кальвина, которое проникло в Шотландию и Англию в середине XVI в. Английские пуритане являлись по существу кальвинистами.
Пуритане требовали удаления из церкви всяких украшений, образов, алтаря, покровов и цветных стекол; они были против органной музыки; вместо молитв по богослужебным книгам они требовали введения свободной устной проповеди и молитв-импровизаций; в пении гимнов должны были участвовать все присутствующие на богослужении. Пуритане настаивали на устранении обрядов, которые сохранялись еще в англиканской церкви от католицизма (осенение крестом при молитве, коленопреклонение и т. д.). Не желая принимать участие в официальном «идолопоклонстве», т. е. в культе государственной, англиканской церкви, многие ауритане стали отправлять богослужение в частных домах, в такой форме, которая, по их выражению, «наименее затемняла бы свет их совести». Пуритане в Англии, как и остальные протестанты на континенте Европы, требовали прежде всего «упрощения» и, следовательно, удешевления церкви. Самый быт пуритан вполне соответствовал условиям эпохи первоначального накопления. Стяжательство и скупость являлись их основными «добродетелями». Накопление ради накопления стало их девизом. Торгово-промышленную деятельность пуритане-кальвинисты рассматривали как божественное «призвание», а самое обогащение — как признак особой «избранности» и видимое проявление божьей милости. Требуя преобразования церкви, пуритане в действительности домогались установления новых общественных порядков. Радикализм пуритан в делах церковных был лишь отражением их радикализма в делах политики.
Однако среди пуритан еще в конце XVI в. существовали разные течения. Наиболее умеренные из пуритан, так называемые пресвитериане, выдвигали требование очищения англиканской церкви от пережитков католицизма, но не порывали с ней организационно. Пресвитериане требовали уничтожения епископата и замены епископов синодами (собраниями) пресвитеров (Пресвитер (от греческого) — старейшина. В раннехристианской церкви так назывались руководители местных христианских общин.), избранных самими верующими. Требуя известной демократизации церкви, они ограничивали рамки внутрицерковной демократии лишь состоятельной верхушкой верующих.
Левое крыло пуритан составляли сепаратисты, полностью осуждавшие англиканскую церковь. Впоследствии сторонники этого направления стали называться индепендентами. Их название происходит от требования полной независимости (independence) и самоуправления для каждой, даже самой маленькой, общины верующих. Индепенденты отвергали не только епископов, но и власть пресвитерианских синодов, считая самих пресвитеров «новыми тиранами». Называя себя «святыми», «орудием неба», «стрелой в колчане бога», индепенденты не признавали над собой никакой власти в делах совести, кроме «власти бога», и не считали себя связанными какими-либо людскими предписаниями, если они противоречили «откровениям истины». Свою церковь они строили в виде конфедерации независимых друг от друга автономных общин верующих. Каждая община управлялась по воле большинства.
На почве пуританства возникли политические и конституционные теории, широко распространившиеся в оппозиционных кругах английской буржуазии и дворянства.
Важнейшим элементом этих теорий было учение об «общественном договоре». Его сторонники считали, что королевская власть установлена не богом, а людьми. Ради своего блага народ учреждает в стране высшую власть, которую вручает королю. Однако права короны не становятся при этом безусловными, наоборот, корона с самого начала ограничена договором, заключенным между народом и королем как носителем верховной власти. Основное содержание этого договора заключается в управлении страной в согласии с требованием народного блага. Только до тех пор, пока король придерживается этого договора, его власть нерушима. Когда же он забывает, для какой цели учреждена его власть и, нарушая договор, начинает править во вред интересам народа «как тиран», подданные имеют право расторгнуть договор и отобрать у короля полномочия, ранее ему переданные. Некоторые наиболее радикальные последователи этого учения делали отсюда тот вывод, что подданные не только могут, но и обязаны выйти из повиновения королю, превратившемуся в тирана. Более того, они заявляли, что подданные обязаны восстать против него, низложить и даже убить его ради восстановления своих попранных прав. Наиболее видными представителями этих тираноборческих теорий в Англии XVI в. были Джон Понет и Эдмунд Спенсер, в Шотландии — Джордж Бьюкенен. Какую огромную роль играли в борьбе с существующим режимом идеи тираноборцев, видно из того, что «Краткий трактат о политической власти» Понета, впервые изданный в 1556 г., был переиздан накануне революции — в 1639 г. и в разгар ее — в 1642 г.
В 30 — 40-х годах XVII в. с рядом публицистических произведений пуританского характера по вопросам конституции выступал Генри Паркер, учение которого о происхождении власти путем общественного договора и вытекающих отсюда основных правах английского народа оказало впоследствии большое влияние на литературу революционного времени.
О мобилизующей роли пуританской публицистики в предреволюционные и революционные годы писал впоследствии знаменитый индепендентский писатель и политический деятель Джон Мильтон: «Книги — это вовсе не мертвая вещь, ибо они содержат в себе потенции жизни, столь же активные, как и те люди, которые их создали... Они содержат в себе могучую притягательную силу и, подобно зубам дракона греческой мифологии, будучи посеяны, дают всходы в виде поднявшейся из земли толпы вооруженных людей».
Производительные силы в Англии первой половины XVII в. уже настолько выросли, что в рамках феодальных производственных отношений им становилось нестерпимо тесно. Для дальнейшего развития экономики страны требовалась скорейшая ликвидация феодальных порядков и замена их капиталистическими общественными отношениями. Но на страже феодального строя стояли старые, отживающие силы. Громадную роль в защите старого строя и противодействии новому, буржуазному строю играл английский абсолютизм.
В марте 1603 г. умерла королева Елизавета, и на престол вступил ее единственный родственник, сын казненной Марии Стюарт — король Шотландии Яков VI, именовавшийся в Англии Яковом I.
Уже в правление первого Стюарта с полной очевидностью обнаружилось, что интересы феодального дворянства, выражавшиеся короной, пришли в непримиримое противоречие с интересами буржуазии и нового дворянства. К тому же Яков был для Англии чужеземцем, плохо знавшим английские условия и имевшим совершенно ложное представление как о «неизреченной мудрости» своей собственной персоны, так и о могуществе доставшейся ему королевской власти.
Вопреки стремлению буржуазии к свободному предпринимательству, ее неутомимым поискам новых путей обогащения Яков I насаждал систему монополий, т. е. исключительных прав, предоставленных отдельным лицам или компаниям, на производство и торговлю каким-либо товаром. Система монополий постепенно охватила множество отраслей производства, почти всю внешнюю и значительную часть внутренней торговли. Королевская казна получала от продажи патентов значительные суммы, поступавшие в карманы немногочисленной клики придворных аристократов. Монополии обогащали и отдельных капиталистов, связанных со двором. Но буржуазия в целом от этой политики монополий явно проигрывала. Она лишалась свободы конкуренции и свободы распоряжения буржуазной собственностью — необходимых условий капиталистического развития.
Столь же враждебной интересам буржуазии была и правительственная регламентация промышленности и торговли. Требование семилетнего ученичества как предварительного условия для занятия каким-либо ремеслом, придирчивый надзор агентов правительства не только за качеством изделий, но и за количеством и характером орудий труда, за количеством учеников и подмастерьев, занятых в одной мастерской, за технологией производства чрезвычайно затрудняли возможность каких-либо технических нововведений, укрупнение производства, его перестройку на капиталистических началах.
В бумагах мировых судей то и дело встречаются длинные списки лиц, против которых возбуждались судебные преследования за нарушение королевских статутов, регулировавших ремесло и торговлю в чисто средневековом духе. Так, например, в Сомерсете к суду привлекались четыре суконщика «за горячую утюжку сукна в нарушение статута». Пять других суконщиков были оштрафованы «за растягивание и натягивание сукна и за примешивание к сукну очесов и волос и за наличие незатканных коротких нитей». Перед судом предстал кожевник за то, что продавал кожу без клейма.
Эта правительственная опека над промышленностью и торговлей, проводившаяся на первый взгляд в интересах потребителя, на самом деле преследовала лишь цель обирания казной торговцев и ремесленников посредством штрафов и вымогательств.
Феодальные преграды на пути развития промышленности делали мануфактуру, несмотря на жесточайшую эксплуатацию мануфактурных рабочих, мало прибыльной сферой приложения капитала. Деньги в промышленные предприятия вкладывались крайне неохотно. В результате резко тормозилось развитие мануфактуры, оставалась неиспользованной масса технических изобретений. Многочисленные мастера из Германии, Фландрии, Франции, появившиеся при Тюдорах в Англии и вводившие технические новшества, теперь покидают Англию и переселяются в Голландию.
Внешняя торговля стала фактически монополией узкого круга крупных, преимущественно лондонских, купцов. На Лондон приходилась подавляющая часть внешнеторгового оборота. Еще в начале XVII в. торговые пошлины Лондона составляли 160 тыс. ф. ст., в то время как на все другие порты, вместе взятые, приходилось 17 тыс. ф. ст. Развитие внутренней торговли повсюду наталкивалось на средневековые привилегии городских корпораций, всячески преграждавших доступ на городские рынки «чужакам». Рост как внутренней, так и внешней торговли задерживался, особенно пострадал английский экспорт. Баланс внешней торговли Англии стал пассивным: в 1622 г. ввоз в Англию превысил вывоз почти на 300 тыс. ф. ст.
Наступление феодально-абсолютистской реакции отчетливо проявилось и в церковной политике Якова I. Новое дворянство и буржуазия, поживившиеся за счет земель закрытых при Генрихе VIII монастырей, более всего боялись реставрации католицизма, но борьба с «католической опасностью» отступила при Стюартах на задний план. На первом плане у правительства стала борьба с пуританизмом.
Возненавидев пресвитерианские порядки еще в Шотландии, Яков I, став королем Англии, занял сразу же враждебную позицию в отношении английских пуритан. В 1604 г. на церковной конференции в Гемптон-Корте он заявил английским священникам: «Вы хотите собрания пресвитеров на шотландский манер, по оно так же мало согласуется с монархией, как черт с богом. Тогда начнут собираться Джек с Томом, Уил с Диком и будут осуждать меня, мой Совет, всю нашу политику...». «Нет епископа — нет и короля», — сказал он далее. Сознавая, что «эти люди» (т. е. пуритане) начинают с церкви только для того, чтобы развязать себе руки по отношению к монархии, Яков угрожал «вышвырнуть из страны» упорствующих пуритан или «сделать с ними что-нибудь еще похуже». Преследование пуритан вскоре приняло обширные размеры, вследствие чего из Англии хлынул поток эмигрантов, спасавшихся от тюрем, кнута и громадных штрафов бегством в Голландию, а позднее за океан — в Северную Америку. Эмиграция пуритан фактически положила начало основанию североамериканских колоний Англии.
Яков I совершенно не считался с интересами буржуазии и в своей внешней политике. Развитие английской заморской и в первую очередь наиболее прибыльной — колониальной торговли повсюду наталкивалось на колониальное преобладание Испании. Все царствование Елизаветы прошло в ожесточенной борьбе с этим «национальным врагом» протестантской Англии. На этом в значительной мере держалась популярность Елизаветы в лондонском Сити.
Однако Яков I вместо продолжения традиционной политики дружбы и союза с протестантской Голландией, политики, направленной против общего врага — католической Испании, начал добиваться мира и союза с Испанией.
В 1604 г. с испанским правительством был заключен мирный договор, в котором был совершенно обойден вопрос об английских торговых интересах в индийских и вест-индских владениях Испании. В угоду Испании Яков дарует помилование некоторым участникам «порохового заговора» (В 1605 г. в подвале дворца, где собирался парламент и на заседании которого должен был присутствовать король, обнаружили приготовленные для взрыва бочки с порохом. В этом заговоре были замешаны католики.), смотрит сквозь пальцы на усиление в Англии деятельности католиков и иезуитов, совершенно отстраняется от борьбы английского капитала за колонии, бросает в тюрьму и затем посылает на плаху наиболее выдающегося из «королевских пиратов» Елизаветы — Уолтера Рэли.
Прибывший в 1613 г. в Лондон испанский посол граф Гондомар стал ближайшим советником Якова I. «Без испанского посла, — писал посол Венеции, — король и шагу не делает».
Вялая и пассивная политика Якова во время Тридцатилетней войны содействовала разгрому протестантизма в Чехии, в результате чего зять его, пфальцский курфюрст Фридрих V, лишился не только чешской короны, но и своих наследственных земель — Пфальца. В ответ на просьбу о помощи Яков обрушился на Фридриха V с обвинениями в подстрекательстве чехов к «мятежу». «Так, — гневно заявил он послу злосчастного курфюрста, — вы того мнения, что подданные могут свергать своих королей. Вы очень кстати прибыли в Англию, чтобы распространить эти принципы среди моих подданных». Вместо вооруженного выступления против Габсбургов, Яков I занялся планами бракосочетания своего сына—наследника престола Карла с испанской инфантой, в чем он видел залог дальнейшего укрепления англо-испанского союза и средство пополнить опустевшую казну при помощи богатого приданого. Так сомкнулись внутрианглийская и международная феодальная реакция; в феодально-католической Испании английская феодальная аристократия увидела своего естественного союзника.
Но в такой же мере, в какой абсолютизм перестал считаться с интересами буржуазного развития, буржуазия перестала считаться с финансовыми нуждами абсолютизма. Финансовая зависимость короны от парламента была самой уязвимой стороной английского абсолютизма. Поэтому острый политический конфликт между классом феодалов, с одной стороны, и буржуазией — с другой, наиболее ярко проявился в отказе парламента вотировать короне новые налоги. «Английская революция, приведшая Карла I на эшафот, началась с отказа от уплаты налогов», — подчеркивает К. Маркс. — «Отказ от уплаты налогов является лишь признаком раскола между короной и народом, лишь доказательством того, что конфликт между правительством и народом достиг напряженной, угрожающей степени» (К. Маркс, Процесс против Рейнского окружного комитета демократов, К. Маокс и Ф. Энгельс, Соч., т. 6, стр. 271.).
В противовес стремлению Якова утвердить в Англии принципы абсолютной, неограниченной и бесконтрольной королевской власти, ссылаясь на ее «божественное» происхождение, уже первый собравшийся в его правление парламент заявил: «Ваше величество было бы введено в заблуждение, если бы кто-либо уверил вас, что король Англии имеет какую-либо абсолютную власть сам по себе или что привилегии палаты общин основаны на доброй воле короля, а не на исконных ее правах...»
Ни первый (1604—1611), ни второй (1614 г.) парламенты не предоставили Якову достаточных средств, которые сделали бы его хотя бы на время независимым от парламента. Между тем острая финансовая нужда короны все усиливалась вследствие казнокрадства, расточительности двора и неслыханной щедрости короля к фаворитам, среди которых первым был герцог Бекингем. Обычные доходы королевской казны в правление Елизаветы составляли 220 тыс. ф. ст. в год, доходы ее преемника в среднем достигали 500 тыс. ф. ст. Но долги короны уже в 1617 г. достигли цифры в 735 тыс. ф. ст. Тогда король решил попытаться пополнить казну в обход парламента.
Яков без разрешения парламента вводит новые повышенные пошлины; торгует дворянскими титулами и патентами на различные торговые и промышленные монополии; пускает с молотка коронные земельные владения. Он восстанавливает давно забытые феодальные права и взыскивает феодальные платежи и «субсидии» с держателей на рыцарском праве, штрафует их за отчуждение земли без разрешения. Яков злоупотребляет правом преимущественной закупки продуктов для двора по дешевой цене, прибегает к принудительным займам и подаркам. Однако все эти меры не устраняют, а лишь на короткое время смягчают финансовую нужду короны.
В 1621 г. Яков вынужден был созвать свой третий парламент. Но уже на первых его заседаниях и внутренняя и внешняя политика короля подверглась резкой критике. Особенное возмущение вызвал в парламенте проект «испанского брака», т. е. брака наследника английского престола с испанской инфантой. Во время второй сессии парламент был распущен. Это было сделано не без совета испанского посла.
Однако Якову не удалось осуществить слой план англо-испанского союза. Слишком непримиримы были англо-испанские противоречия, хотя Яков стремился всеми силами их сгладить. Сватовство наследного принца Карла при испанском дворе закончилось неудачей, а вместе с этим рушились планы вернуть земли Фридриху Пфальцскому мирным путем, равно как и расчеты пополнить казну за счет испанского приданого. Принудительный заем на сумму в 200 тыс. ф. ст. принес только 70 тыс. Торговля и промышленность Англии вследствие безудержной раздачи королем торговых и промышленных монополий оказались в крайне тяжелом положении.
Решающая борьба против феодально-абсолютистского режима Стюартов разыгрывалась, однако, не под сводами парламента, а на улицах и площадях городов и деревень. Недовольство широких масс крестьянства, ремесленников, мануфактурных рабочих и поденщиков растущей эксплуатацией, налоговым грабежом и всей политикой Стюартов все чаще прорывалось то в виде местных, то в виде более широких восстаний и волнений, возникавших в разных концах страны.
Наиболее крупное крестьянское восстание при Якове I вспыхнуло в 1607 г. в центральных графствах Англии (Нортгемптоншир, Лестершир и др.), где огораживания в течение XVI — начала XVII в. приняли самые широкие размеры. Около 8 тыс. крестьян, вооруженных кольями, вилами и косами, заявили мировым судьям, что они собрались «для уничтожения изгородей, которые превратили их в бедняков, погибающих от нужды». В одной из прокламаций повстанцев говорилось о дворянах: «Из-за них обезлюдели деревни, они уничтожили целые селения... Лучше мужественно умереть, чем медленно погибать от нужды». Уничтожение изгородей в центральных графствах приобрело массовый характер.
Во время этого восстания впервые прозвучали названия левеллеры (уравнители) и диггеры (копатели), которые впоследствии станут наименованиями двух партий народного крыла революции. Восстание было подавлено военной силой.
Волна крестьянских восстаний прокатилась затем в 20-х годах XVII в. по запад« ным и южным графствам в связи с превращением общинных лесов в частновладельческие парки лордов. Восстания в 30-х годах в Центральной Англии были вызваны возобновившимся здесь огораживанием общинных земель, а восстания 30—40-х годов в Восточной и Северо-Восточной Англии — осушением «великой равнины болот» и превращением осушенных земель в частную собственность, что лишало крестьян их общинных прав на заболоченные земли.
Типичным примером этих волнений могут служить события, происходившие в 1620 г. во владениях лорда Беркли. Когда лорд попытался огородить в одном из маноров общинные земли, крестьяне, вооруженные лопатами, засыпали ров, прогнали рабочих и избили прибывших для судебного расследования мировых судей. Такая же борьба велась в десятках других маноров.
Столь же частыми были в то время народные выступления и в городах. Затяжной торгово-промышленный кризис резко ухудшил и без того бедственное положение ремесленников, ремесленных учеников и подмастерьев, занятых в производстве сукна. Рабочий день ремесленного и мануфактурного рабочего длился 15—16 часов, в то время как реальная заработная плата все более снижалась вследствие роста цен на хлеб и прочие продукты питания. В начале XVI в. сельский ремесленник зарабатывал 3 шилл. в неделю, а в 1610 г. — 6 шилл. в неделю, но за это время цена пшеницы возросла в 10 раз. Потерявшие работу ремесленники, подмастерья и мануфактурные рабочие представляли особенно большую угрозу в глазах правительства. Нередко они громили хлебные склады, нападали на сборщиков податей и мировых судей, поджигали дома богачей.
В 1617 г. вспыхнуло восстание ремесленных учеников в Лондоне, в 1620 г. происходили серьезные волнения в городах западных графств. Угроза восстания была столь велика, что правительство специальным указом обязало суконщиков давать работу занятым у них рабочим независимо от рыночной конъюнктуры.
Все эти народные движения были ярким проявлением назревавшего в стране революционного кризиса. Парламентская оппозиция Стюартам могла сложиться и выступить только в атмосфере все обостряющейся народной борьбы против феодализма.
Последний парламент Якова собрался в феврале 1624 г. Правительству пришлось пойти на ряд уступок: отменить большинство монополий и начать войну с Испанией. Получив половину просимой субсидии, Яков отправил на Рейн наспех собранный экспедиционный корпус, который потерпел от испанцев полное поражение. Но Яков не дожил до этого. В 1625 г. престол в Англии и Шотландии унаследовал его сын Карл I.
Смена на престоле не повлекла за собой изменения политического курса. Слишком ограниченный, чтобы понять сложную политическую обстановку в стране. Карл I упорно продолжал цепляться за абсолютистскую доктрину своего отца. Потребовалось всего несколько лет, чтобы разрыв между королем и парламентом стал окончательным.
Уже первый парламент Карла I, созванный в июне 1625 г., прежде чем утвердить новые налоги, потребовал смещения всесильного временщика герцога Бекингема. Руководимая им внешняя политика Англии терпела провал за провалом. Морские экспедиции против Испании закончились полным поражением: английские корабли не сумели захватить испанский «серебряный флот», везший драгоценный груз из Америки, атака на Кадис была отбита с большими потерями для английского флота. Находясь еще в состоянии войны с Испанией, Англия начала в 1624 г. войну с Францией. Однако экспедиция, которую лично возглавил Бекингем и которая имела ближайшей целью оказание помощи осажденной гугенотской крепости Ла-Рошель, закончилась позорной неудачей. Возмущение в Англии против Бекингема стало всеобщим. Но Карл I оставался глухим к общественному мнению и всячески защищал своего фаворита. Король распустил первый, а затем и второй (1626г.) парламенты, требовавшие суда над Бекингемом. Он открыто грозил: либо палата общин покорится монаршей воле, либо парламента в Англии вовсе не будет. Оставшись без парламентских субсидий, Карл I прибегнул к принудительному займу. Но на этот раз даже пэры отказали правительству в деньгах.
Внешнеполитические неудачи и финансовый кризис вынудили Карла I снова обратиться к парламенту. Третий парламент собрался 17 марта 1628 г. Оппозиция буржуазии и нового дворянства в палате общин выступала теперь уже в более или менее организованном виде. Элиот, Гемпден, Пим — выходцы из рядов сквайров - являлись ее признанными вождями. В своих речах они обрушивались на правительство за его бездарную внешнюю политику. Парламент заявил протест против сбора королем неутвержденных палатой налогов и против практики принудительных займов. Значение требований оппозиции выразительно охарактеризовал Элиот: «...Речь идет не только о нашем имуществе и владениях, на карту поставлено все, что мы называем своим, те права и привилегии, благодаря которым нагаи предки являлись свободными». Для того чтобы положить предел абсолютистским притязаниям Карла I, палата выработала «Петицию о праве», главные требования которой сводились к обеспечению неприкосновенности личности, имущества и свободы подданных. Крайняя нужда в деньгах заставила Карла I утвердить 7 июня «Петицию». Но вскоре сессия парламента была прервана до 20 октября. За это время произошли два важных события: Бекингем был убит офицером Фелтоном; на сторону короля перешел один из лидеров парламентской оппозиции — Уэнтворт (будущий граф Страффорд).
Вторая сессия парламента открылась резкой критикой церковной политики Карла I. До получения гарантий в том, что королевская политика будет изменена, палата общин отказывалась утвердить таможенные пошлины. 2 марта 1629 г., когда король приказал прервать сессию, палата впервые проявила открытое неповиновение королевской воле. Насильно удерживая спикера в кресле (Без спикера палата не могла заседать, и ее решения считались недействительными.), палата при закрытых дверях приняла следующие 3 постановления: 1) всякий, кто стремится привносить папистские новшества в англиканскую церковь, должен рассматриваться как главный враг королевства; 2) всякий, кто советует королю взимать пошлины без согласия парламента, должен рассматриваться как враг этой страны; 3) всякий, кто добровольно платит неутвержденные парламентом налоги, является предателем свобод Англии.
Карл I распустил палату общин и решил впредь править без парламента. Лишившись Бекингема, король сделал своими главными советниками графа Страффорда и архиепископа Лода, являвшихся в продолжении последующих 11 лет вдохновителями феодально-абсолютистской реакции. Чтобы получить свободу рук внутри страны, Карл I поспешил заключить мир с Испанией и Францией. В Англии воцарился режим террора. Девять лидеров парламентской оппозиции были брошены в королевскую тюрьму Тауэр. Строжайшая цензура на печатное и устное слово должна была принудить к молчанию «сеющую мятеж» пуританскую оппозицию. Полным ходом заработали чрезвычайные суды по политическим и церковным делам — Звездная палата и Высокая комиссия. Непосещение приходской церкви и чтение запретных (пуританских) книг, резкий отзыв о епископе и намек на легкомыслие королевы, отказ платить неутвержденные парламентом налоги и выступления против принудительного королевского займа — все это являлось достаточным поводом для немедленного привлечения к неслыханно жестокому суду.
В 1637 г. Звездная палата вынесла зверский приговор по делу адвоката Принна, доктора Баствика и священника Бертона, вся вина которых заключалась в сочинении и издании пуританских памфлетов. Их выставили у позорного столба, публично секли, клеймили каленым железом, потом, обрезав уши, бросили в тюрьму на пожизненное заключение. В 1638 г. к публичному бичеванию и бессрочному заключению был приговорен лондонский купеческий ученик Джон Лильберн, обвиненный в распространении пуританской литературы. Купец Чеймберс за отказ платить пошлины был приговорен к заточению в Тауэр на 12 лет. Пуританская оппозиция была на время загнана в подполье. Много тысяч пуритан, опасаясь преследований, выселялись за океан. Начался «великий исход» из Англии. Между 1630 и 1640 гг. эмигрировало 65 тыс. человек, из них 20 тыс. — в Америку, в колонии Новой Англии.
Жестокий террор против пуритан сопровождался все большим сближением англиканской церкви с католицизмом. Архиепископ Кентерберийский Лод благосклонно выслушивал предложения папского легата принять от папы кардинальскую шапку, в капелле королевы открыто служили католическую мессу (Генриетта-Мария — жена Карла I, по происхождению французская принцесса, оставалась католичкой и по приезде в Англию.). Это возбуждало негодование в среде буржуазии и нового дворянства, которое своими земельными богатствами в значительной части было обязано секуляризации земель католических монастырей.
В начале 30-х годов, в связи с вызванным войной на континенте Европы повышенным спросом на английские товары, наступило некоторое оживление во внешней торговле и в промышленности. Благоприятная рыночная конъюнктура на время уменьшила раздражение буржуазной оппозиции. В эти годы абсолютизм, казалось, достиг полного торжества. Оставалось только найти постоянные источники пополнения казны, чтобы корона навсегда могла избавиться от парламента. Страффорд и министр финансов Уэстон лихорадочно искали такие источники. Таможенные пошлины взыскивались вопреки упомянутым постановлениям парламента 1628—1629 гг. В широком масштабе развернулась торговля патентами на промышленные монополии. В 1630 г. был извлечен из архивной пыли закон, обязывавший всех лиц, имевших не менее 40 ф. ст. земельного дохода, являться ко двору для получения рыцарского звания. Уклонявшихся от этой дорогостоящей чести подвергали штрафу. В 1634 г. правительство решило проверить границы королевских заповедных лесов, многие из которых уже давно перешли в частные руки. Нарушителей (а среди них было немало представителей знати) принуждали уплачивать большие штрафы. О том, насколько интенсивно эксплуатировались феодальные права короны, свидетельствует рост доходов палаты по делам опеки и отчуждений: в 1603 г. ее поступления составили 12 тыс. ф. ст., а к 1637 г. они достигли огромной суммы в 87 тыс. ф. ст.
Наибольшее возмущение в средних и низших слоях населения вызвало взимание с 1634 г. «корабельных денег» — давным-давно забытой повинности прибрежных графств, некогда введенной для борьбы с пиратами, нападавшими на побережье королевства. В 1635 и 1637 гг. эту повинность распространили уже на все графства страны. Даже некоторые королевские юристы указывали на незаконность этого налога. Отказ платить корабельные деньги принял массовый характер. По всей стране стало известно имя сквайра Джона Гемпдена, потребовавшего, чтобы суд доказал ему законность этого налога.
Судьи в угоду королю большинством голосов признали за ним право взимать «корабельные деньги» так часто, как он это найдет нужным, и Гемпден был осужден. Постоянный внепарламентский источник доходов, казалось, был найден. «Король отныне и навсегда свободен от вмешательства парламента в его дела» — так оценил значение судебного решения по делу Гемпдена королевский любимец лорд Страффорд. «Все наши свободы одним ударом разрушены впрах» — так восприняла этот приговор пуританская Англия.
Однако достаточно было одного внешнего толчка, чтобы обнаружилась слабость абсолютизма. Таким толчком послужила война с Шотландией.
В 1637 г. архиепископ Лод попытался ввести англиканскую церковную службу в Шстлапдии, сохранявшей, несмотря на династическую унию с Англией (с 1603 г.), полную автономию как в гразкданских, так и в церковных делах. Это событие произвело в Шотландии большое впечатление и вызвало всеобщее восстание. Вначале оно вылилось в заключение так называемого ковенанта (общественного договора), в котором все подписавшие его шотландцы поклялись защищать кальвинистскую «истинную веру» «до конца своей жизни всеми силами и средствами». Лорд-канцлер уверил Карла I, что англиканский молитвенник можно навязать шотландцам с помощью 40 тыс. солдат. Однако дело обстояло серьезнее. Борьба против «папистских новшеств» Лода в действительности была борьбой шотландского дворянства и буржуазии за сохранение политической независимости своей страны, против угрозы введения в Шотландии абсолютистских порядков, носительницей которых являлась англиканская церковь.
Карательная экспедиция короля против шотландцев началась в 1639 г. Однако набранная им ценой огромных усилий 20-тысячная армия разбегалась, даже не вступая в сражение. Карлу пришлось заключить перемирие. По этому случаю буржуазия Лондона устроила иллюминацию: победа шотландцев над английским королем была праздником для всех противников абсолютизма. Но Карлу нужно было лишь выиграть время. Из Ирландии был вызван лорд Страффорд, которому поручили «проучить мятежников». Для этого была необходима крупная армия. Однако на ее организацию и содержание не хватало средств. По совету Страффорда король решился созвать в апреле 1640 г. парламент. Карл немедленно потребовал субсидий, пытаясь сыграть на национальных чувствах англичан. Но в ответ на запугивание парламента «шотландской опасностью» один из членов палаты общин заявил: «Опасность шотландского вторжения менее грозна, чем опасность правления, основанного на произволе. Опасность, которая была обрисована палате, находится далеко... Опасность, о которой я буду говорить, находится здесь, дома...». Оппозиционно настроенная палата общин относилась сочувственно к делу ковенанторов: поражения Карла ее не только не огорчали, но даже радовали, так как она хорошо сознавала, что, «чем хуже дела короля в Шотландии, тем лучше дела парламента в Англии». 5 мая, всего через три недели после созыва, парламент был распущен. Он получил в истории название Короткого парламента.
Война с Шотландией возобновилась, не у Карла I не было денег, чтобы продолжать ее. Назначенный главнокомандующим английской армией Страффорд оказался не в силах поправить дело. Шотландцы перешли в наступление, вторглись в Англию и заняли северные графства Нортумберленд и Дарем (Дергем).
Поражение английского абсолютизма в войне с Шотландией ускорило созревание в Англии революционной ситуации. Правящая феодальная аристократия во главе с королем запуталась в своей внутренней и внешней политике, оказалась в тисках жестокого финансового кризиса и ощутила к этому времени явно враждебное отношение к себе со стороны буржуазии и широких народных масс Англии. С 1637 г. состояние промышленности и торговли в Англии катастрофически ухудшалось. Политика правительственных монополий и налогов, утечка из страны капиталов и эмиграция в Америку многих торговцев и промышленников-пуритан вызвали сокращение производства и массовую безработицу в стране.
Недовольство народных масс в конце 30-х и в начале 40-х годов, проявлявшееся в виде крестьянских движений, массовых выступлений и волнений в городах, все возрастало. В Лондоне в 1639 и 1640 гг. происходили бурные демонстрации ремесленного и рабочего люда, измученного нуждой и безработицей. Из разных графств, особенно Восточной и Центральной Англии, в Лондон поступали сведения о росте враждебности крестьян к лордам и ко всем вообще крупным землевладельцам «Такие сходки и сговоры происходят среди народа, каких вы не можете себе представить», — сообщал свидетель событий. «Сельский люд вредит нам как только может, — жаловался один землевладелец-огораживатель. — Соседние селения соединились вместе и составили союз, чтобы защищать друг друга в этих действиях».
Уплата населением королевских налогов почти полностью прекратилась, «Корабельные деньги» не принесли правительству и одной десятой части ожидаемой суммы.
Многочисленные петиции, поступавшие со всех концов страны, требовали от правительства заключения мира с Шотландией и немедленного созыва парламента. По стране распространялось множество антироялистских листовок и памфлетов. Пуританские проповедники, ссылаясь на различные библейские тексты, призывали к неповиновению королю. Политическая атмосфера в стране накалилась до предела. Даже для приверженцев короны стало очевидно, что взрыв неминуем. 24 сентября за созыв парламента высказалось совещание пэров, собравшееся в Йорке. Карлу I не оставалось иного выхода, как снова обратиться к парламенту.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |
