Беспокойства в Новегороде. Великодушии посадника. Дела церковные. Войны. Устюг. Новгород Нижний. Освобождение Галича. Неблагоразумие Мстислава. Происшествия в Ливонии. Мужественный Вячко. Набег литеы. Слух о татарах.
По отбытии Мстислава новогородцы призвали к себе его двоюродного племянника, Святослава Мстиславича, из Смоленска. Сей князь не мог обуздать своевольства чиновников и народа. Посадник Твердислав, муж, отличный достоинствами, взяв под стражу какого-то мятежного боярина, вооружил против себя многих его друзей и единомышленников. Началось междоусобие: одни стояли за Твердислава, другие за боярина; прочие оставались спокойными зрителями ссоры, которая обратилась в явную войну. Целую неделю были шумные веча при звуке колоколов; граждане, надев брони и шлемы, в исступлении своем обнажили мечи. Напрасно увещевали старцы, напрасно плакали жены и дети: казалось, что новогородцы не имели ни законов, ни князя, ни человечества. Чтобы еще более воспалить усердие своих друзей, Твердислав, устремив глаза на храм Софийский, громогласно обрек себя в жертву смерти, если совесть его не чиста пред богом и согражданами. «Да паду в битве первый (говорил он), или небо да оправдает меня победою моих братьев!» Наконец злоба утолилась кровию десяти убитых граждан; народ образумился, требовал мира и, целуя крест, клялся быть единодушным. Тишина восстановилась; но князь, недовольный Твердиславом, прислал своего ты-сячского объявить на вече, что сей посадник властию княжескою сменяется. Граждане хотели знать вину его. Святослав гордо ответствовал: без вины! «Я доволен, — сказал Твердислав: — честь моя остается без пятна: а вы, братья сограждане, вольны избирать и посадников и князей». Народ вступился за него. «Вспомни условие, — говорили Святославу послы веча: — ты дал нам клятву не сменять чиновников безвинно. Когда же забываешь оную, то мы готовы с поклоном указать тебе путь; а Твердислав будет нашим посадником». Святослав, видя упрямство народа, не хотел спорить; но скоро уехал в Киев по воле отца своего, Мстислава Романовича, уступив престол новогородский меньшему брату, Всеволоду. [1219—1221 гг.]. Правление сего князя ознаменовалось также внутренними беспокойствами. Люди, посланные новогородцами в Двинскую землю для собрания дани, к удивлению народа, возвратились с дороги, сказывая, что великий князь Георгий и Ярослав Всеволодович не хотели пропустить их чрез область Белозерскую, имея будто бы тайное сношение с новогородским посадником и тысячским. Народ взволновался и сменил главных чиновников; однако ж чрез некоторое время снова возвел Твердислава на степень посадника. Всеволод без всякой основательной причины возненавидел и хотел убить сего знаменитого человека, вооружив своих дворян и многих граждан на дворе Ярослава. Твердислав был тогда болен: усердные друзья вывезли его на санях из дому и поручили великодушной защите народа, который стекался к нему толпами, готовый умереть за своего любимого чиновника. Жители трех концов стали в ряды и ждали князя как неприятеля. Но Всеволод не дерзнул на кровопролитие. Архиепископ примирил врагов; а Твердислав, желая спокойствия отечеству, добровольно сложил с себя чин посадника, тайно ушел в монастырь Аркадьевский и навсегда отказался от света.
Самые церковые дела Всеволодова времени изъявляют легкомыслие новогородцев: выгнав прежде архиепископа Митрофана, народ раскаялся и хотел загладить сию несправедливость; дозволил ему возвратиться и послал сказать его преемнику, Антонию, осматривавшему тогда свою епархию, чтобы он ехал, куда хочет, и что Новгород имеет уже иного святителя. Однако ж Антоний не послушался и признавал себя единственным законным пастырем. Граждане были в крайнем затруднении и, не зная, что делать с двумя архиепископами, отправили их в Киев на суд к митрополиту, который, решив тяжбу в пользу Митрофана, послал Антония епископом в Перемышль Галицкий.
Воинские подвиги новогородцев были удачны: хотя Всеволод не мог взять Пертуева, или нынешнего Пернау, однако ж разбил немцев за рекою Эмбахом. Древний летописец ливонский повествует, что рыцари в битве с нашим передовым отрядом имели успех и даже отняли знамя князя новогородского; но союзники их, латыши, видя многочисленность россиян, обратились в бегство. Сей летописец к чести единоземцев своих прибавляет, что их было только 200, а наших 16 000; что немцы, отделенные от новогородцев глубоким ручьем, сражались от 9 часов утра до захождения солнечного, убили около пятидесяти неприятелей, в целости отступили и шли назад с веселыми песнями.
В России восточной были также воинские действия. Глеб Владимирович, убийца князей рязанских, хотел еще довершить свое гнусное злодеяние. Провидение спасло одного из сих князей, Ингваря, сына Игорева, который господствовал в Старой Рязани и мог рано или поздно отмстить смерть братьев: наняв половцев, Глеб шел осадить его столицу; но Ингварь победил варваров. Ненавидимый всеми добрыми россиянами и самому себе ненавистный (обыкновенная мука злодеев!), Глеб бежал в степи, подобно древнему братоубийце Святополку гонимый небесным гневом, и там в безумии скончал гнусную жизнь свою — Ингварь наследовал всю область Рязанскую и с дружиною великого князя вторично разбил половцев.
Вероятно, что камские болгары издревле торговали с чудским народом, обитавшим в Вологодской и Архангельской губернии: с неудовольствием видя новое господство россиян в сих мирных странах, они хотели также быть завоевателями и — более обманом, нежели силою — взяли Устюг, неизвестно когда и кем основанный. Он вмел прежде собственных князей; стоял, как сказывают, на высокой горе, верстах в четырех от нынешнего, и назывался, по имени ее, Гледеном; а название устюжан произошло от устья реки Юга, сливающего там воды свои с рекою Сухоною Жители — вероятно, смесь россиян с чудью — зависели от великого князя Георгия к в особенности от ростовского. Чтобы утвердиться в сем городе, болгары в то же время старались овладеть берегами Унжи; но были отражены и скоро увидели войско россиян в собственной земле своей. Брат Георгиев, Святослав, с сыновьями муромских князей и с сильным ополчением приплыл туда Волгою, вышел на берег ниже устья Камы и, для безопасности судов оставив стражу, приближался к городу Ошелу, укрепленному высоким дубовым тыном с двумя оплотами, между коими находился вал. Впереди шли люди с огнем и топорами; за ними стрелки и копейщики. Одни подсекли тын, другие зажгли оплоты; но сильный ветер дул им прямо в лицо: задыхаясь от густого дыма, воины Святославовы, ободренные речью князя, приступили с другой стороны и зажгли город по ветру. Зрелище было ужасно: целые улицы пылали; огонь, раздуваемый бурею, лился быстрою рекою; отчаянные жители с воплем бежали из города и не могли уйти от меча россиян; только князь болгарский и некоторые его всадники спаслися бегством. Другие, не требуя пощады, убивали жен, детей своих и самых себя или сделались жертвою пламени, вместе со многими россиянами, искавшими добычи в городе. Святослав, видя там наконец одни кучи дымящегося пепла, удалился, провождаемый толпами пленников, большею частию жен и младенцев. Напрасно болгары хотели отмстить ему, стекаясь отовсюду к берегам Волги: россияне, готовые к битве, сели на ладии, распустили знамена и при звуке бубнов, труб, свирелей плыли медленно вверх по Волге в стройном ополчении. Болгары только смотрели на них с берега. Святослав близ устья Камы сошелся с ростовцами, устюжанами и с воеводою Георгиевым, который ходил опустошать ее берега, и взял несколько городков болгарских. Сей успех казался столь важным великому князю, что он встретил брата за несколько верст от столицы, благодарил его, осыпал дарами; три дня угощал всех воинов. Зимою явились во Владимир послы болгарские, требуя мира; но Георгий отвергнул их предложение и готовился к новому походу. Испытав многократно превосходную силу россиян, болгары всячески старались отвратить бедствие войны; наконец, посредством богатых даров, обезоружили великого князя. Послы наши ездили к ним в землю, где народ утвердил сей мир клятвою по закону магометанскому. Георгий, будучи тогда сам на берегах Волги, имел случай снова осмотреть их, выбрал место и чрез несколько месяцев заложил Нижний Новгород, там, где сливаются две знаменитые реки нашего отечества и где скоро поселилось множество людей, привлеченных выгодами торговли и судоходства.
В сие время князь черниговский, брат Всеволода Чермного, разбил литовцев, которые искали добычи в его области. — Но важнейшим успехом российского оружия было тогда освобождение Галича от ига чужеземцев. Кажется, что бывший князь новогородский, Мстислав, занимаясь в Киеве ратными приготовлениями, умел скрыть цель оных: по крайней мере вельможи Андреевы, именем Коломана господствовавшие на берегах Днестра, не взяли никаких мер для обороны и бежали в Венгрию, как скоро Мстислав приближился. Столь легкий успех не мог ослепить сего князя: он знал, что опасности и битвы впереди; что Андрей не уступит ему сыновнего королевства мирно и что победа должна решить судьбу оного. Тамошние граждане желали снова повиноваться Даниилу: вопреки им, Мстислав сел на троне га-лицком, но в угождение народу выдал дочь свою, Анну, за сего Романова сына и хотел быть ему отцом; старался также сохранить любовь герцога польского и не мешал ему владеть частию западной России: ибо Лешко, передав Владимир сыновьям Романовым, занял Брест со многими другими наследственными их городами в окрестностях Буга. Напрасно Даниил жаловался тестю на хищность герцога. Мстислав ответствовал: «Лешко мой друг». Но когда неуступчивый Даниил осмелился искать управы силою; когда, выехав в поле с собственною дружиною, отнял у ляхов все области российские: тогда оскорбленный герцог, считая Мстислава тайным наставником юного зятя, обвиняя того и другого в неблагодарности, в вероломстве, возобновил союз с Андреем Венгерским. «Отказываюсь от всякого участия в Галиции, — велел он сказать королю: — пусть властвует в оной сын твой. Изгоним только россиян». Андрей не мог желать иного. Венгры и ляхи, вступив в Галицкую землю, одержали победу над Димитрием, воеводою Мстислава. Сам Коломан предводительствовал ими и с удовольствием видел головы наших бояр, повергаемые к его ногам вместе с их золотыми цепями. Оставив зятя в Галиче, Мстислав удалился к пределам киевским. Неприятели осадили Даниила: хотя сей юноша смелыми, счастливыми вылазками делал им много вреда, однако ж, исполняя повеление тестя, должен был наконец выйти из города, очистил себе путь мечом и за Днестром соединился с Мстиславом, который, обняв его как витязя достойного, в знак особенной дружбы подарил ему любимого своего коня и сказал: «Храбрый князь! Теперь иди в Владимир: я пойду за половцами. Мы отмстим врагам, и стыд наш падет на них». Он сдержал слово.
Союзники, венгры, ляхи, завоевав Галич, не дремали; первые усилились новыми полками своими и богемскими, присланными Андреем к Коломану с знаменитым воеводою Фильнием. Сей надменный барон изъявлял величайшее презрение к россиянам и часто говорил в пословицу: «Один камень избивает множество глиняных сосудов. Острый меч, борзый конь и Русь у моих ног». Ляхи непрестанными впадениями тревожили область Владимирскую. К счастию, Даниил успел заключить мир с князьями литовскими, жмутскими, латышскими и мог наемным их войском устрашить собственные владения Лешковы. — Между тем деятельный Мстислав изготовился и двинул рать свою, усиленную половцами, к берегам Днестра. Воевода Андреев, гордый Фильний, не хотев подвергнуть юного Коломана опасностям битвы, оставил его в укрепленном Галиче и ждал россиян в поле. Ляхи стояли на правом крыле: венгры и галичане на левом; легкое войско их находилось впереди. Россияне показались: шли медленно и стройно; за ними половцы. Владимир Рюрикович предводительствовал одною частию войска, другою Мстислав, который, вдруг отделяся от полков, стал на высоком холме и долго смотрел на движения неприятелей, так что Владимир, встревоженный его отсутствием, велел с неудовольствием напомнить ему, сколь время дорого и сколь нужно действовать, не теряя оного. «Не забывай (говорил он), что ты военачальник, а не зритель. Твое бездействие может погубить нас». Мстислав съехал с холма и спешил оживить храбрость воинов, именем св. креста обещая им победу. Уже битва началася. Владимир не устоял против ляхов: они гнали россиян, брали пленников, добычу и древними песнями отцов своих торжествовали победу. Венгры, галичане также имели успех, и бедствие наших казалось совершенным. Но Мстислав в самое то время с отборною дружиною и с половцами ударил в тыл неприятелю: изумленные, расстроенные венгры падали мертвые целыми рядами; сам предводитель их отдался в плен, и скоро ляхи к отчаянию своему увидели, что победа им изменила; окруженные россиянами, не могли спастися ни мужественною обороною, ни бегством, и все легли на месте. Одни половцы брали пленников, ловили коней, обнажали мертвых: россияне, исполняя волю князя, старались только о совершенном истреблении неприятеля. Еще многие ляхи оставались назади, не ведали о гибели своих и, видя издали государственное знамя польское, толпами стремились к оному; но сие знамя, с изображением белого орла, развевалось уже в руках победителя: они находили там смерть. Кровопролитие было ужасно; вопль, стон несчастных жертв достигал до Галича; трупы лежали кучами на пространстве необозримом. Россияне, торжествуя победу, все единодушно превозносили хвалами Мстислава храброго, называя его, по тогдашнему обыкновению, красным солнцем отечества.
Сей князь осадил Галич. Боясь измены граждан (ибо жители всех окрестных мест с радостию принимали Мстислава), венгры и ляхи выгнали их из крепости, чтобы обороняться до последней возможности; но россияне, ночью сделав подкоп, вошли в город. Тогда Коломан заключился в укрепленном храме Богоматери и еще с гордостию отвергнул свидание, предложенное ему Мстиславом. Чрез несколько дней, изнуренные голодом и жаждою, венгры сдалися. Князь российский уже не хотел слышать о милосердии. Ему представили несчастного Коломана и юную супругу его, в слезах, в глубокой горести: он велел за крепкою стражею отвезти их в Торческ, а баронов венгерских с женами и детьми отдал, как пленников, своей дружине и половцам, в награду за оказанное ими мужество. Только славный архиепископ краковский, летописец Кадлубко, и канцлер польский Ивон, бывшие в Галиче, успели заблаговременно спастися от неволи бегством. Герцог Лешко воспрепятствовал Даниилу соединиться с тестем до битвы: сей юноша славолюбивый успел только видеть свежие трофеи россиян на ее месте. Новейшие историки пишут, что гордый, счастливый Мстислав, торжествуя оную, принял на себя имя царя галицкого и что российские епископы венчали его златым венцом Коломановым, доставшимся ему в руки.
Андрей, король венгерский, был в отчаянии и немедленно отправил вельможу своего, именем Яроша, сказать Мстиславу, чтобы он прислал к нему сына и всех пленников, или скоро увидит в России многочисленное победоносное войско венгров. Мстислав не испугался угрозы, но хладнокровно ответствовал, что победа зависит от неба; что он ждет короля, надеясь с божиею помощию смирить гордость его. Андрей, изнуренный тогда в силах походом иерусалимским, не имел желания воевать и прибегнул к доброхотствующим ему боярам галицким. Один из них, Судислав, плененный вместе с Коломаном, умев снискать особенную доверенность Мстислава, склонил его к миру, неожиданно выгодному для короля. Согласились, чтобы меньший сын Андреев, именем также Андрей, женился на дочери Мстислава, коей в приданое отец назначил спорную Галицию. Следственно, Мстислав освободил сию землю от иноплеменников единственно для того, чтобы добровольно уступить им оную, взяв, может быть, только меры для безопасности церкви греческой' Не любя тамошних бояр мятежных и нелюбимый ими, он хотел сначала, как мы сказали, возвратить Галицию Даниилу, желаемому народом; но хитрые вельможи, тайные друзья Венгрии, представили ему, что Даниил возьмет ее, как наследственное достояние Романовых детей, без всякой особенной признательности и, с летами возрастая в силах, в честолюбии, не уважит благотворителя; а юный сын Андреев, всем обязанный милости тестя, не дрезнет ни в чем его ослушаться или в противном случае легко может быть лишен княжения. Мстислав — более воин, нежели политик — принял мнение бояр и, с радостию назвав Андрея сватом, освободил Коломана. Брак отложили за малолетством жениха и невесты, с обеих сторон утвердив договор клятвами. Между тем совесть Андреева находилась в затруднении: жених был прежде помолвлен на царевне армейской, единственной наследнице родительского престола. Боясь греха, король требовал разрешения от папы Гоно-рия III. Вероятно, что герцог Лешко также писал в Рим и жаловался папе на условия мира, заключенного венграми с россиянами: ибо Гонорий (в 1222 году) ответствовал Андрею, что Галиция принадлежит Коломану, зятю герцога польского, возведенному на ее трон апостольскою властию; что обязательство несправедливое, вынужденное бедствием Коломановым, само собою уничтожается; что малолетство жениха и невесты дает время отцам размыслить основательнее о выгодах и невыгодах такого союза; что надобно подождать, и проч. Однако ж Андрей не хотел нарушить договора, и Мстислав чрез некоторое время отдал будущему зятю Перемышль, к неудовольствию жителей и герцога Лешка, который долженствовал, обманутый венграми, сам примириться с князьями российскими. Сей мир имел несчастные следствия для Александра, князя бельзского, взявшего сторону венгров и ляхов во время их первого успеха. Даниил и Василько, озлобленные коварством Александра, омрачили доброю славу юности своей разорением окрестностей Бельза, где народ долго помнил оное и называл злою ночью: ибо воины сыновей Романовых, свирепствуя там от заката до восхождения солнечного, не оставили камня на камне. Одно великодушие Мстислава спасло Александра: уважив ходатайство тестя, Даниил прекратил жестокое действие мщения и возвратился к матери, которая, видя его уже способного править землею, обуздывать вельмож, смирять неприятелей, удалилась от света в тишину монастырскую.
(1221—1222 гг.) В сих происшествиях юго-западной России участвовали слабые тогда Ольговичи как союзники Мстислава. Великий же князь Георгий занимался единственно внутренним правлением собственной земли и внешнею безопасностию новогородцев, послав к ним осьмилетнего сына, Всеволода, на место Мстиславича, внука Романова, изгнанного народом. Опаснейшими их врагами были тогда Альбертовы рыцари: новогородцы требовали сильной помощи от Георгия и, с братом его, Святославом, вступив в Ливонию, опустошили берега реки Аа. Летописец немецкий говорит, что россияне своими жестокостями возбудили тогда гнев рижской богоматери: изъявляя ненависть к ее новым храмам, разрушали латинские церкви, монастыри, пленяли жен, детей и жгли хлеб на полях. Сын Владимира Псковского, Ярослав, с войском литовских союзников встретил Святослава близ Кеси, или нынешнего Вендена: россияне осадили сей город. С утра до вечера продолжалась кровопролитная битва. Немцы всего удачнее действовали пращами и тяжело ранили многих из наших бояр под стеною. На другой день, узнав, что сам великий магистр ордена, Вольквин, ночью вошел в крепость и что к осажденным скоро прибудет новая помощь, — Святослав отступил. Но военные действия не прекратились: латыши, послушные немцам, беспрестанно злодействовали в окрестностях Пскова и не могли насытиться кровию людей безоружных; оставив домы и работы сельские, жили в наших лесах, грабили, убивали путешественников, земледельцев, уводили женщин, лошадей и скот. Дабы наказать сих разбойников, граждане псковские ходили осенью в землю латышей, где истребили все, что могли. — Несмотря на мирные, весьма неискренние предложения с обеих сторон, немцы и россияне не давали покоя друг другу. Первые, собрав ливь и латышей, дерзнули вступить в собственные наши пределы: обошли Псков и в окрестностях Новагорода, по сказанию ливонского летописца, обратили в пепел несколько деревень. Латыши ограбили церковь близ самого предместия столицы, взяв иконы, колокола и другие вещи. Довольные сею местию, немцы спешили уйти без сражения и, боясь россиян, старались укрепиться в восточной Ливонии: строили замки, рыли в них колодези на случай осады, запасались хлебом, а всего более оружием и пращами. Возбуждаемые рыцарями, толпы чуди два раза зимою приходили незапно из-за реки Наровы в Ижорскую землю, издавна область Новогородскую; пленили множество людей и побили весь скот, которого не могли взять с собою.
В то время малолетний сын Георгиев, по желанию своих бояр, не находивших для себя ни выгод, ни удовольствия в Новегороде, тайно собрался ночью и со всем двором уехал к отцу. Народ опечалился; сиротствуя без главы, желал иметь князем хотя брата Георгиева; забыл свою прежнюю, отчасти справедливую ненависть к Ярославу-Феодору и принял его с живейшими знаками удовольствия: ибо надеялся, что он будет грозою внешних неприятелей. Ярослав, выгнав хищных литовцев из южных пределов новогородских и Торопецкой области, хотел отличить себя важнейшим подвигом и быть защитником северных ливонцев, утесненных тогда новыми пришельцами.
Вальдемар II, мужественный король датский, желая (как говорит современный летописец) «очиститься от грехов своих и доказать усердие к рижской богоматери», высадил многочисленное войско на берега Эстонии, заложил Ревель и в кровопролитной битве одержал над жителями победу, которая служила поводом к основанию данеброгского ордена: ибо рассказывают басню, что во время сражения красное знамя с белым крестом упало из облаков в руки к датчанам и что небо сим чудом оживило их мужество. Король возвратился в Данию, но оставил в Ревеле воинов и епископов, чтобы утвердить там христианскую веру и власть свою, к неудовольствию рижских немцев, которые считали себя господами Эстонии. Шведы также прибыли в сию несчастную землю, также хотели крестить язычников. Бедные жители не знали, кого слушаться: ибо их мнимые просветители ненавидели друг друга, и датчане повесили одного чудского старейшину за то, что он дерзнул принять крещение от немцев! В сей крайности народ эзельский вооружился, побил шведов, взял приступом новую крепость, основанную датчанами на Эзеле. Скоро мятеж сделался общим в разных областях ливонских: граждане Феллина, Юрьева, Оденпе согласно изъявляли ненависть к немам; умертвили многих рыцарей, священников, купцов, и мечи, обагренные их кровию, были посылаемы из места в место в знак счастливого успеха. Уже все жители северной Ливонии торжественно отреклись от христианства, вымыли свои домы, как будто бы оскверненные его обрядами, разрушили церкви и велели сказать рижскому епископу, что они возвратились к древней вере отцов и не оставят ее, пока живы. В сих обстоятельствах старейшины их призвали россиян в города свои, уступили им часть богатства, отнятого у немцев, и послали дары к новогородскому князю, моля его о защите.
Ярослав, собрав около 20 000 воинов, вступил в Ливонию. Жители встретили его с радостию, выдавали ему всех немцев, заключенных ими в оковы, и приняли россиян как друзей в Юрьеве, Оденпе и других местах. Князь новогород-ский хотел идти к Риге; но убежденный послами эзельски-ми, обратился к Эстонии, чтобы освободить сию землю от ига датчан. Близ Феллина он к изумлению своему увидел трупы многих россиян повешенных: рыцари, предупредив его, снова завладели сею крепостию и бесчеловечно умертвили бывших там новогородских воинов. Огорченный Ярослав клялся жестоким образом отмстить за такое злодейство, но вместо рыцарей наказал одних невинных жителей Шеллинской области: лил их кровь, жег домы; довершил бедствие сих несчастных, которые искали убежища в диких лесах, стеная от немцев, россиян и болезней. — Удовлетворив своему гневу, Ярослав соединился с приморскими жителями Эстонии, осадил Ревель, или Колывань, и стоял под его стенами четыре недели без всякого важного успеха. Датчане оборонялись мужественно, столь искусно действуя пращами, что утомленный бесполезными приступами князь снял осаду и возвратился в Новгород, хотя без славы, однако ж с пленниками и добычею. В летописи именно сказано, что наши воины принесли тогда с собою немало золота.
[1224 г.] Народ охотно повиновался Ярославу; но сей князь — неизвестно для чего — сам не захотел остаться в Новегороде, и Георгий вторично прислал на его место юного сына своего, Всеволода. Надлежало обуздывать литву, бороться с властолюбивыми немцами в Ливонии, наблюдать датчан: а князь новогородский был десятилетний отрок! Его именем правили чиновники: чтобы удержать за Россиею Дерпт, они уступили сей город одному из владетелей кривских, мужественному Вячку, который начальствовал прежде в двинском замке Кукенойсе. Имея у себя не более двух сот воинов, он утвердил свое господство в северной Ливонии: брал дань с жителей, строго наказывал ослушников, беспрестанно тревожил немцев и счастливо отразил приступ их к Юрьеву. Тогда епископ Альберт созвал всех рыцарей, странствующих богомольцев, купцов, латышей и сам выступил из Риги, окруженный монахами, священниками. Сие войско расположилось в шатрах около Юрьева, и Вячко равнодушно смотрел на все приготовления немцев. Они сделали огромную деревянную башню, равную в вышине с городскими стенами, и придвинули оную к самому замку, подкопав часть вала; но князь российский еще не терял бодрости. Напрасно Альберт предлагал ему мир и свободу выйти из крепости со всеми людьми, с их имуществом и с конями: Вячко не хотел о том слышать, надеясь, что новогородцы не оставят его без помощи. Стрелы и камни летали с утра до вечера из города и в город: немцы бросали туда и раскаленное железо, чтобы зажечь деревянные здания. Осажденные не имели покоя ни в самую глубокую ночь, стараясь препятствовать работе осаждающих, которые, разводя большие огни, копали землю с песнями и музыкою: латыши гремели щитами, немцы били в литавры; а россияне также играли на трубах, стоя беспрестанно на стене. Утомленные трудами, ежедневными битвами, немцы собрались на общий совет. «Не будем терять времени (сказал один из них) и возьмем город приступом. Доселе мы излишно щадили врагов своих: ныне да погибнут все без остатка! Кто первый из нас войдет в крепость, тому честь и слава; тому лучший конь и знаменитейший пленник. Но опасный князь российский должен быть повешен на дереве». Одобрив сие предложение, рыцари устремились на приступ. Хотя жители и россияне бились мужественно; хотя пылающими колесами зажгли башню осаждающих и несколько часов отражали немцев: однако ж принуждены были уступить превосходному числу врагов. Вслед за рыцарями ворвались в крепость и латыши, убивая своих единоземцев, жен, детей без разбора. Долее всех оборонялись россияне. Никто из них не мог спастися от меча победителей, кроме одного суздальского боярина: пленив его, немцы дали ему коня и велели ехать в Новгород, чтобы объявить там о бедствии россиян. Храбрый Вячко находился в числе убитых.
Новогородцы шли к Юрьеву и стояли близ Пскова: рыцари не хотели ждать их; над кучами мертвых тел с веселою музыкою отпели благодарный молебен, сожгли крепость и спешили удалиться. Ливонский летописец прибавляет, что россияне, не имея тогда надежды воевать счастливо, предложили мир епископу рижскому; что Альберт заключил оный с их послами и выдал им из казны своей часть дани, которую они прежде собирали в земле латышей: ибо сей хитрый епископ иногда еще признавал россиян господами Ливонии, чтобы, обманывая их, тем спокойнее властвовать над оною.
Новогородцы, примирясь с рижским орденом, должны были вооружиться для защиты границ своих. Посадник города Русы вышел с войском против литовцев и не мог устоять в битве с ними: сии мужественные разбойники одержали победу, взяли в добычу множество коней и бежали назад в свою землю: ибо никогда не думали о завоеваниях, желая только вредить россиянам и грабить селения.
Доселе, в течение двух столетий и более, мы видели древнее отечество наше беспрестанно терзаемое войнами междоусобными и нередко хищными иноплеменниками; но сии времена — столь, кажется, несчастные — были златым веком в сравнении с последующими. Настало время бедствия общего, гораздо ужаснейшего, которое, изнурив государство, поглотив гражданское благосостояние оного, унизило самое человечество в наших предках и на несколько веков оставило глубокие, незагладимые следы, орошенные кровию и слезами многих поколений. Россия в 1224 году услышала & татарах...
Готовясь описывать редкое народное несчастие, гибель воинств и княжений российских, порабощение государства, утрату лучших областей его, считаем за нужное обозреть тогдашнее состояние России, от времен Ярослава Великого до нашествия сих грозных иноплеменников.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |