[ Всемирная история | Библиотека | Новые поступления | Энцикопедия | Карта сайта | Ссылки ]



предыдущая главасодержаниеследующая глава

Глава VII. Состояние России с XI до XIII века

Права великих князей. Уделы. Княжеские съезды. Право наследственное. Враги внешние. Правление. Обряды и чины двора. Войско Торговля. Ганза. Договор с немцами. Деньги. Художества. Науки. Поэзия. Нравы. Древнейшее путешествие в Россию.

Ярослав, могущественный и самодержавный подобно Св. Владимиру, разделив Россию на княжения, хотел, чтобы старший сын его, называясь великим князем, был главою отечества и меньших братьев и чтобы удельные князья, оставляя право наследства детям, всегда зависели от киевского, как присяжники и знаменитые слуги его. Отдав ему многолюдную столицу, всю юго-западную Россию и Новгород, он думал, что Изяслав и наследники его, сильнейшие других князей, могут удерживать их в границах нужного повиновения и наказывать ослушников. Ярослав не предвидел, что самое великое княжение раздробится, ослабеет и что удельные владетели, чрез союзы между собою или с иными народами, будут иногда предписывать законы мнимому своему государю. Уже Всеволод I долженствовал воевать с частным князем его собственной области, а Свято-полк II ответствовать как подсудимый на запросы князей удельных. Одаренные мужеством и благоразумием. Мономах и Мстислав I еще умели повелевать Россиею; но преемники их лишились сей власти, основанной на личном уважении, и Киев зависел наконец от Суздаля. Если бы Всеволод III, следуя правилу Андрея Боголюбского, отменил систему уделов в своих областях; если бы Константин и Георгий II имели государственные добродетели отца и дяди: то они могли бы восстановить единовластие. Но Россия, по кончине Всеволода Георгиевича, осиротела без главы, и сыновья его совсем не думали быть монархами.

Ярослав разделил государство на четыре области, кроме Полоцкой, оставленной им в наследие роду старшего брата его: в течение времени каждая из оных разделилась еще на особенные уделы — и князья первых стали после называться великими в отношении к частным, или удельным, от них зависевшим. Волыния, Галиция, земля дреговичей отошли от Киева. Княжение Переяславское, весьма знаменитое при Всеволоде I и Мономахе, утратило Суздаль, Ростов, Курск; а Черниговское — Рязань и Муром (кроме Тмутороканя, завоеванного половцами); Новгород Северский, Стародуб, иногда земля вятичей во XII веке принадлежали разным владетелям, нередко обнажавшим меч друг на друга. Смоленское также имело частные уделы: торопецкий и кра-сенский. Самый Новгород, древнее достояние государей киевских, славный храбростию и богатством жителей, присвоив себе власть избирать князей, не мог сохранить целости владений своих. Псковитяне действовали иногда как независимые от него и свободные граждане.

Мономах, еще не будучи великим князем, видя с горестию безначалие и неустройство в России, хотел уменьшить сие великое зло учреждением общих княжеских советов, или съездов, которые иногда воспаляли в сердцах любовь к отечеству, но только на малое время, и не могли прекратить вредного междоусобия. Вследствие такого съезда несчастный Василько был ослеплен, а Глеб Рязанский обагрил руки свои кровию братьев.

Обыкновенною причиною вражды было спорное право наследства. Мы уже заметили выше, что по древнему обычаю не сын, но брат умершего государя или старший в роде долженствовал быть его преемником. Мономах, убежденный народом властвовать в столице по кончине Святополка-Михаила, нарушил сей обычай; а как родоначальник владетелей черниговских был старее Всеволода I, то они в сыновьях и внуках Мономаховых ненавидели похитителей великокняжеского достоинства и воевали с ними. Но истинными наследниками киевского престола, согласно с тогдашним обыкновением, были потомки Изяслава I, которые не искали сей чести, мирно господствуя в уделах туровском и пинском.

Государство, раздираемое внутренними врагами, могло ли не быть жертвою внешних? Одному особенному счастию надлежит приписать то, что Россия в течение двух веков не утратила своей народной независимости, от времени до времени имея князей мужественных, благоразумных. Как Ярослав Великий решительным ударом навсегда избавил отечество от свирепости печенегов, так Мономах блестящими победами, в княжение Святополка И, ослабил силу жестоких половцев: они все еще тревожили Днепровскую область набегами, но уже не столь гибельными, как прежде; в отношении к своим диким нравам чувствовали превосходство россиян, любили называться славянскими именами и даже охотно крестились. Два раза поляки были господами нашей древней столицы, но испытав ужасную месть россиян и стеная от собственных бедствий внутри государства, волнуемого мятежами, оставляли нас в покое. Мужественные князья галицкие — Владимирко, Ярослав, Роман — служили для России щитом на юго-западе и держали венгров в страхе. Дунайские болгары, с 1185 года свободные от ига греков, были тогда сильным народом; в 1205 году разбили латинского императора Балдвина, взяли его в плен и доходили до врат Константинополя; но жили мирно с нами. Сын их героя Асана, именем Иоанн, принужденный выехать из отечества, искал защиты россиян и с помощию сих верных друзей — вероятно, знаменитого Мстислава Галицкого — в 1222 году восшел на престол своего дяди.— Болгары камские не имели духа воинского. Рыцари немецкие вытеснили новогородцев и кривичей из Ливонии, но далее не могли распространить своих завоеваний; а литовцы были не что иное, как смелые грабители. Других, опаснейших врагов отечество наше тогда не знало и, несмотря на развлечение внутренних сил его, еще славилось могуществом в отношении к соседям, наблюдая законы предков в своем правлении, успевая в делах воинских, в торговле, в гражданском образовании.

Что касается собственно до правления, то оно в сии времена соединяло в себе выгоды и злоупотребления двух, один другому противных, государственных уставов: самовластия и вольности. Когда Олег, Святослав, Владимир, окруженные славою побед, величием завоевателей, силою единодержавия в целой России, повелевали народу: народ смиренно и безмолвно исполнял их волю. Но когда государство разделилось; когда лучи славы угасли над престолом Св. Владимира и вместо одного явились многие государи в России: тогда народ, видя их слабость, захотел быть сильным, стеснял пределы княжеской власти или противился ее действию. Самовластие государя утверждается только могуществом государства, и в малых областях редко находим монархов неограниченных. Между тем древний устав Рюриковых времен не был отменен: везде, и в самом Иовегороде, князь судил, наказывал и сообщал власть свою тиунам; объявлял войну, заключал мир, налагал дани. Но граждане столицы, пользуясь свободою веча, нередко останавливали государя в делах важнейших: предлагали ему советы, требования; иногда решили собственную судьбу его как вышние законодатели. Жители других городов, подведомых областному и называемых обыкновенно пригородами, не имели сегo права. Вероятно, что и в столицах не все граждане могли судить на вечах, а только старейшие или нарочитые, бояре, воины, купцы. Знаменитое духовенство также участвовало в делах правления. Святополк-Михаил и Мономах звали Олега на совет с боярами, градскими людьми, епископами, игуменами. Митрополит киевский присутствовал на вече Софийском. Архиепископ новогородский ездил с судными делами к Андрею Боголюбскому. Подобно князьям, вельможам, богатым купцам владея селами, епископы пользовались в оных исключительным правом судебным без сношения с гражданскою властию; под главным ведомством митрополита судили иереев, монахов и все церковные преступления, наказывая виновных эпитимиями. Россияне в XIII веке уже имели перевод греческого Номоканона, или Кормчей книги: она хранилась в новогородском соборе и служила правилом для разбирательства случаев, относящихся к совести христиан. — Духовным же особам были обыкновенно поручаемы государственные мирные переговоры: убеждения рассудка, подкрепляемые гласом веры, тем сильнее действовали на сердца людей. — Но епископы, избираемые князем и народом, в случае неудовольствия могли ими быть изгнаны. В отношениях гражданских святитель совершенно зависел от суда княжеского: так Ярослав-Феодор (в 1229 году) судил какую-то важную тяжбу епископа ростовского, Кирилла, обвинил его и лишил почти всего имения. (К чести сего Кирилла, славного необыкновенным богатством, скажем, что он, вместо жалоб, принес благодарность небу; раздал остаток своего достояния друзьям, нищим и, подобно Иову страдая тогда от недуга телесного, постригся в схиму).

Восшествие государя на трон соединено было с обрядами священными: митрополит торжественно благословил Долгорукого властвовать над южною Россиею; киевляне, новогородцы сажали князей на престол в Софийском храме. Князь в самой церкви, во время литургии, стоял с покро-венною главою, в шапке или клобуке (может быть, в венце); украшал вельмож своих златыми цепями, крестами, гривнами; жаловал придворных в казначеи, ключники, постельники, конюшие и проч. Что прежде называлось дружиною государей, то со времен Андрея Боголюбского уже именуется в летописях двором: бояре, отроки и мечники княжеские составляли оный.

Сии дворяне, первые в России, были лучшею частию войска. Каждый город имел особенных ратных людей, пасынков, или отроков боярских (названных так для отличия от княжеских) и тридней, или простых мечников, означаемых иногда общим именем воинской дружины. Только в чрезвычайных случаях вооружались простые граждане или сельские жители; но последние обязаны были давать лошадей для конницы. Совершив поход — большею частию в конце зимы — князь обирал у воинов оружие, чтобы хранить его до нового предприятия. Войско разделялось на полки, конные и пехотные, на копейщиков и стрелков; последние обыкновенно начинали дело. Главный воевода именовался тысячским: князья имели своих тысячских, города также. Если сказания Нестора о числе Олеговых и Игоревых воинов справедливы, то древнейшие ополчения российские были многолюднее, нежели в XI, XII и XIII столетии; ибо сильнейшее известное нам войско в течение сих веков состояло только из 50 000 ратников. Воины надевали латы единственно в то время, когда уже готовились к битве; самое оружие, для облегчения людей, возили в телегах: отчего неприятель, пользуясь нечаянностью, иногда нападал на безоружных. Войско робкое или малочисленное ограждало себя в поле кольями и плетнем; такие же ограды деревянные, или остроги, служили внешнею защитою для крепостей, замков или детинцев. Немецкий летописец, хваля меткость наших стрелков, говорит, что россияне могли учиться у ливонских рыцарей искусству оборонять города; но стенобитные орудия, или пороки, уже давно были у нас известны.

Ни внутренние раздоры, ни внешние частые войны не препятствовали в России мирным успехам торговли, благодетельным для гражданского образования народов. В сие время она была весьма обширна и знаменита. Ежегодно приходили в Киев купеческие флоты из Константинополя, столь богатые и столь важные для общей государственной пользы, что князья, ожидая их, из самых дальних мест присылали войско к Каневу для обороны судов от хищных половцев. Днепр в течении своем от Киева к морю назывался обыкновенно путем греческим. Мы уже говорили о предметах сей торговли. Россияне, покупая соль в Тавриде, привозили в Сурож, или Судак, богатый и цветущий, горностаевые и другие меха драгоценные, чтобы обменивать их у купцов восточных на бумажные, шелковые ткани и пряные коренья. Половцы, овладев Тмутороканем и едва не всем Крымом, для собственных выгод не мешали торговле и первые, кажется, впустили генуэзцев в южную часть Тавриды. По крайней мере сии корыстолюбивые, хитрые италиянцы еще за несколько лет до нашествия татар имели торговые заведения в Армении, следственно, уже господствовали на Черном море. В самое то время, когда войско российское сражалось с половцами в земле их, купцы мирно там путешествовали: ибо самые варвары, находя пользу в торговле, для ее безопасности наблюдают законы просвещенных народов. Греки, армяне, евреи, немцы, моравы, венецияне жили в Киеве, привлекаемые выгодною меною товаров и гостеприимством россиян, которые дозволяли христианам латинской церкви свободно и торжественно отправлять свое богослужение, но запрещали им спорить о вере: так Владимир Рюрикович Киевский выгнал (в 1233 году) какого-то Мартина, приора латинского храма св. Марии в Киеве, вместе с другими монахами католическими, боясь — как говорит польский историк — чтобы сии проповедники не доказали, сколь вера греческая далека от истины!

Подобно Черному морю и Днепру, Каспийское и Волга служили другим важным путем для торговли. Болгары, в случае неурожая питая хлебом Суздальское великое княжение, могли доставлять нам и ремесленные произведения образованного Востока. В развалинах города болгарского, в 90 верстах от Казани и в 9 от Волги, нашлися армейские надписи XII века: вероятно, что армяне, издавна славные купечеством, выменивали там русские меха и кожи на товары персидские и другие. Доныне под именем болгар разумеются в Турции восточные сафьяны, а в Бухарин юфть: из чего заключают, что Азия получала некогда сей товар от болгаров. Достойно примечания, что в древнем их отечестве, в Казани, и ныне делаются лучшие из русских сафьянов. В упомянутых развалинах найдены также арабские надписи от 1222 до 1341 года по христианскому летосчислению, вырезанные отчасти над могилами ширванских и шамаханских уроженцев. - Земледельцы находят иногда в окрестностях сего места золотые мелочи, женские украшения, серебряные арабские монеты и другие без всякой надписи, ознаменованные единственно произвольными изображениями, точками, звездочками и без сомнения принадлежавшие народу безграмотному (может быть, чудскому). Такие любопытные пам свидетельствуют а древнем цветущем состоянии российской Болгарии.

Новгород, серебром и мехами собирая дань в Югре, посылал корабли в Данию и в Любек. В 1157 году, при осаде Шлезвига, король датский, Свенд IV,- захватил многие суда российские и товары их роздал, вместо жалованья, воинам. Купцы новогородские имели свою церковь на острове Готландии, где цвел богатый город Визби, заступив место Винеты, и где до XVII века хранилось предание, что некогда товары индейские, персидские, арабские шли чрез Волгу и другие наши реки в пристани Балтийского моря. Известие вероятное: оно изъясняет, каким образом могли зайти на берега сего моря древние монеты арабские, находимые там в большом количестве. — Готландцы, немцы издавна живали в Новегороде. Они разделялись на два общества: зимних и летних гостей. Правительство обязывалось за установленную плату высылать к Ижере, навстречу им, лодошников: ибо сии купцы, боясь порогов невских и волховских, обыкновенно перегружали товары в легкие лодки, внося в казну с каждого судна гривну кун, а с нагруженного хлебом полгривны. В Новегороде отведены были особенные дворы немецким и готландским купцам, где они пользовались совершенною независимостию и ведались собственным судом, избирая для того старейшин; один посол княжеский мог входить к ним. Обиженный россиянином гость жаловался: князю и тиуну новогородскому; обиженный гостем россиянин — старейшине иноземцев. Сии тяжбы решились на дворе св. Иоанна. Готландцы имели в Новегороде божницу св. Олава, немцы храм св. Петра, а в Ладрге св. Николая, с кладбищами и лугами. Когда же, в течение XIII столетия, вольные города германские Любек, Бремен и другие, числом наконец до семидесяти, вступили в общий, тесный союз, славный в истории под именем Ганзы, утвержденный на правилах взаимного дружества и вспоможения, нужный для их безопасности и свободы, для успехов торговли и промышленности — союз столь счастливый, что он, господствуя на двух морях, мог давать законы народам и венценосцам,— когда Рига и Готландия присоединились к сему братству: тогда Новгород сделался еще важнее в купеческой системе Европы северной: Ганза учредила в нем главную контору, называла ее материю всех иных, старалась угождать россиянам, пресекая злоупотребления, служившие поводом к раздорам; строго подтверждала купцам своим, чтобы товары их имели определенную доброту, и чтобы купля в Новегороде производилась всегда меною вещей без всяких долговых обязательств, из коих выходили споры. Немцы привозили тонкие сукна, в особенности фламандские, соль, сельди и хлеб в случае неурожая, покупая у нас меха, воск, мед, кожи, пеньку, лен. Ганза торжественно запрещала ввозить в Россию серебро и золото; но купцы не слушались устава, противного их личным выгодам, и доставляли Новугороду немало драгоценных металлов, привлекаемые туда славою его изобилия и рассказами, почти баснословными, о пышности двора княжеского, вельмож, богатых граждан. — Псков участвовал в сей знаменитой торговле, и правительство обоих городов, способствуя успехам ее, довольствовалось столь умеренною пошлиною, что Ганза не могла нахвалиться его мудрым бескорыстием.

Древняя Биармия, уже давно область Новогородская, все еще славилась торговлею, и корабли шведские, норвежские не переставали до самого XIII века ходить к устью Северной Двины. Летописцы скандинавские повествуют, что в 1216 году знаменитый купец их, Гелге Богрансон, имев несчастную ссору с биармским начальником, был там умерщвлен со всеми товарищами, кроме одного, именем Огмунда, ушедшего в Новгород. Сей Огмунд ездил из России в Иерусалим и, возвратясь в отечество, рассказал о жалостной кончине Богрансона. Норвежцы хотели мстить за то бнармским жителям и, в 1222 году прибыв к ним на четырех кораблях, ограбили их землю, взяли в добычу множество клейменого серебра, мехов белъих, и проч.

Смоленск имел также знатную торговлю с Ригою, с Готландиею и с немецкими городами: чему доказательством служит договор, заключенный с ними смоленским князем Мстиславом Давидовичем в 1228 году. — Предлагаем здесь главные статьи оного, любопытные в отношении к самым нравам и законодательству древней России.

«1. Мир и дружба да будут отныне между Смоленскою областию, Ригою, Готским берегом (Готландиею) и всеми немцами, ходящими по Восточному морю, ко взаимному удовольствию той и другой стороны. А если — чего боже избави — сделается в ссоре убийство, то за жизнь вольного человека платить десять гривен серебра, пенязями (деньгами) или кунами, считая оных (кун) 4 гривны на одну гривну серебра. Кто ударит холопа, платит гривну кун; за повреждение глаза, отсечение руки, ноги и всякое увечье 5 гривен серебра; за вышибенный зуб 3 гривны (серебра же); за окровавление человека посредством дерева 1 1/2 гривны, за рану без увечья то же; кто ударит палицею, батогом или схватит человека за волосы, дает 3/4 гривны. Если россиянин застанет немца или немец россиянина у своей жены; также если немец или россиянин обесчестит девицу или вдову хорошего поведения, то взыскать с виновного 10 гривен серебра. Пеня за обиду посла и священника должна быть двойная. Если виновный найдет поруку, то не заключать его в оковы и не сажать в темницу; не приставлять к нему и стражи, пока истец не дал знать о своей жалобе старейшему из единоземцев обидчика, предполагаемому миротворцу. — С вором, пойманным в доме или у товара, хозяин волен поступить, как ему угодно.

2. Заимодавец чужестранный удовлетворяется прежде иных; он берет свои деньги и в таком случае, когда должник осужден за уголовное преступление лишиться собственности. Если холоп княжеский или боярский умрет, заняв деньги у немца, то наследник первого — или кто взял его имение — платит долг.

3. И немец и россиянин обязаны в тяжбах представлять более двух свидетелей из своих единоземцев. Испытание невинности посредством раскаленного железа дозволяется только в случае обоюдного на то согласия; принуждения нет. Поединки не должны быть терпимы; но всякое дело разбирается судом по законам той земли, где случилось преступление. Один князь судит немцев в Смоленске; когда же они сами захотят идти на суд общий, то их воля. Сею же выгодою пользуются и россияне в земле немецкой. Те и другие увольняются от судных пошлин: разве люди добрые и нарочитые присоветуют им что-нибудь заплатить судье.

4. Пограничный тиун, сведав о прибытии гостей немецких на волок, немедленно дает знать тамошним жителям, чтобы они везли на возах товары сих гостей и пеклись о личной из безопасности. Жители платят за товар немецкий или смоленский, ими утраченный. Немцы на пути из Риги в Смоленск и на возвратном увольняются от пошлины: также и россияне в земле немецкой. Немцы должны бросить жребий, кому ехать наперед; если же будет с ними купец русский, то ему остаться позади. — Въехав в город, гость немецкий дарит княгине кусок полотна, а тиуну волокскому перчатки готские; может купить, продать товар или ехать с оным из Смоленска в иные города. Купцы русские пользуются такою же свободою на Готском береге и вольны ездить оттуда в Любек и другие города немецкие. — Товар, купленный и вынесенный из дому, уже не возвращается хозяину, и купец не должен требовать назад своих денег. — Немец дает весовщику за две капи, или 24 пуда, куну смоленскую, за гривну купленного золота ногату, за гривну серебра 2 векши, за серебряный сосуд от гривны куну; в случае продажи металлов ничего не платит; когда же покупает вещи на серебро, то с гривны вносит куну смоленскую. — Для поверки весов хранится одна капь в церкви Богоматери на горе, а другая в немецкой божнице» (следственно и в Смоленске была католическая церковь): «с сим весом должны и волочане сверять пуд, данный им от немцев.

5. Когда смоленский князь идет на войну, то ему не брать немцев с собою: разве они сами захотят участвовать в походе. И россиян не принуждать к военной службе в земле немецкой.

6. Епископ рижский, мастер Фолкун (Volquin) и все другие рижские властители признают Двину вольною, от устья до вершин ее, для судоходства россиян и немцев. Если — чего боже избави — ладия русская или немецкая повредится, то гость может везде пристать к берегу, выгрузить товар и нанять людей для вспоможения; но им более договорной цены с него не требовать.

Сия грамота имеет для Полоцка и Витебска то же действие, что и для Смоленска. Она писана при священнике Иоанне, мастере Фолкуне и многих купцах рижского царства, приложивших к ней свои печати; а свидетели подписались»... Следуют имена некоторых жителей Готлан-дии, Любека, Минстера, Бремена, Риги; а внизу сказано: «Кто из россиян или немцев нарушит наш устав, будет противен богу».

О сем договоре упоминается и в немецкой летописи, где он назван весьма благоприятным для купцов ливонских; но предки наши, давая им свободу и права в России, не забывали собственных выгод: таким образом, увольняя чужеземных гостей, продавцов серебра и золота, от всякой пошлины, хотели чрез то умножить количество ввозимых к нам металлов драгоценных. В рассуждении цены серебра заметим, что она со времен Ярослава до XIII века, кажется, не возвысилась относительно к смоленской ходячей или кожаной монете: Ярослав назначает в Правде 40 гривен пени кунами за убийство, а Мстислав Давидович в уставе своем 10 гривен серебром, полагая 4 гривны кун на одну гривну серебра, — следственно, ту же саму пеню: напротив чего новогородские куны унизились.

Не только купцов, но и других чужеземцев, полезных знаниями и ремеслом, россияне старались привлекать в свою землю: строителей, живописцев, лекарей. От Ярослава Великого до времен Андрея Боголюбского знаменитейшие церкви наши были созидаемы и расписываемы иностранцами; но в 1194 году владимирский епископ Иоанн, для возобновления древнего суздальского храма Богоматери, нашел между собственными церковниками искусных мастеров и литейщиков, которые весьма красиво отделали сию церковь снаружи и покрыли оловом, не взяв к себе в товарищи ни одного немецкого художника. Тогда же славился в Киеве зодчий, именем Милонег-Петр, строитель каменной стены на берегу Днепра под монастырем Выдубецким, столь удивительной для современников, что они говорили об ней как о великом чуде. Греческие живописцы, украсив образами Киевскую лавру, выучили своему художеству добродетельного монаха печерского св. Алимпия, бескорыстного и трудолюбивого: не требуя никакой мзды, он писал иконы для всех церквей и, занимая деньги на покупку красок, платил долги своею работою. Сей Алимпий есть древнейший из всех известных нам живописцев российских. Кроме икон церковных, они изображали на хартиях в священых книгах разные лица, без особенного искусства в рисунке, но красками столь хорошо составленными, что в шесть или семь веков свежесть оных и блеск золота нимало не помрачились. — Заметим также, касательно рукоделий, что древние бояре княжеские обыкновенно носили у нас шитые, золотом оплечья: итак, искусство золотошвеев — сообщенное нам, как вероятно, от греков — было известно в России прежде, нежели во многих других землях европейских.

Мы упомянули о лекарях: ибо врачевание принадлежит к самым первым и необходимейшим наукам людей. Во времена Мономаховы славились в Киеве армейские врачи: один из них (как пишут), взглянув на больного, всегда угадывал, можно ли ему жить, и в противном случае обыкновенно предсказывал день его смерти. Врач Николы Святош» был сирианин. Многие лекарства составлялись в России: лучшие и драгоценнейшие привозились чрез Константинополь иэ Александрии. Желая всеми способами благодетельствовать человечеству, некоторые из наших добрых монахов старались узнавать силу целебных трав для облегчения недужных и часто успехами своими возбуждали зависть в лекарях чужеземных. Печерский инок Агапит самым простым зелием и молитвою исцелил Владимира II, осужденного на смерть искусным врачом армейским.

Таким образом, художества и науки, быв спутниками христианства на Севере, водворялись у нас в мирных обиталях уединения и молитвы. Те же благочестивые иноки были в России первыми наблюдателями тверди небесной, замечая с великою точностию явления комет, солнечные я лунные затмения; путешествовали, чтобы видеть в отдаленных странах знаменитые святостию места и, приобретая географические сведения, сообщали оные любопытным единоземцам; наконец, подражая грекам, бессмертными своими летописями спасли от забвения память наших древнейших героев, ко славе отечества и века. Митрополиты, епискояы, ревностные проповедники христианских добродетелей, сочиняли наставления для мирян и духовных. Суздальский святитель, блаженный Симон, и друг его, Поликарп, монах лавры Киевской, описали ее достопамятности и жития первых угодников слогом уже весьма ясным и довольно чистым. Вообще духовенство наше было гораздо просвещеннее мирян; однако ж и знатные светские люди учились. Ярослав I, Константин отменно любили чтение книг. Мономах писал не только умно, но и красноречиво. Дочь князя полоцкого, святая Евфросиния, день и ночь трудилась в списывании книг церковных. Верхуслава, невестка Рюрикова, ревностно покровительствовала ученых мужей своего времени, Симона и Поликарпа. — Слово о полку Игореве сочинено в XII веке и без сомнения мирянином; ибо монах не дозволил бы себе говорить о богах языческих и приписывать им действия естественные. Вероятно, что оно в рассуждении слога, оборотов, сравнений есть подражание древнейшим русским сказкам о делах князей и богатырей: так, сочинитель хвалит соловья старого времени, стихотворца Бонна, которого вещие персты, летая по живым струнам, рокотали или гласили славу наших витязей. К несчастию, песни Бояновы и, конечно, многих иных стихотворцев исчезли в пространстве семи или осьми веков, большею частию памятных бедствиями России: меч истреблял людей, огонь — здания и хартии. Тем достойнее внимания Слово о полку Игореве, будучи в своем роде единственным для нас творением: предложим содержание оного и места значительнейшие, которые дают понятие о вкусе и пиитическом языке наших предков.

Игорь, князь северский, желая воинской славы, убеждает дружину идти на половцев и говорит: «Хочу преломить копие свое на их дальнейших степях, положить там свою голову или шлемом испить Дону!» Многочисленная рать собирается: «Кони ржут за Сулою, гремит слава в Киеве, трубы трубят в Новегороде, знамена развеваются в Путивле: Игорь ждет милого брата Всеволода». Всеволод изображает своих мужественных витязей: «Они под звуком труб повиты, концом копья вскормлены; пути им сведомы, овраги знаемы; луки у них натянуты, колчаны отворены, сабли наточены; носятся в поле как волки серые; ищут чести самим себе, а князю славы». Игорь, вступив в златое стремя, видит глубокую тьму пред собою; небо ужасает его грозою, звери ревут в пустынях, хищные птицы станицами парят над воинством, орлы клектом своим предвещают ему гибель, и лисицы лают на багряные щиты россиян. Битва начинается; полки варваров сломлены; их девицы красные взяты в плен, злато и ткани в добычу; одежды и наряды половецкие лежат на болотах, вместо мостов для россиян. Князь Игорь берет себе одно багряное знамя неприятельское с древком сребряным. Но идут с юга черные тучи или новые полки варваров: «Ветры, Стрибоговы внуки, веют от моря стрелами на воинов Игоревых». Всеволод впереди с своею дружиною: «сыплет на врагов стрелы, гремит о шлемы их мечами булатными. Где сверкнет златой шишак его, там лежат головы половецкие». Игорь спешит на помощь к брату. Уже два дня пылает битва, неслыханная, страшная: «земля облита кровию, усеяна костями. В третий день пали наши знамена: кровавого вина не достало; кончили пир свой храбрые россияне, напоили гостей и легли за отечество». Киев, Чернигов в ужасе: половцы, торжествуя, ведут Игоря в плен, и девицы их «поют веселые песни на берегу синего моря, звеня русским золотом». Сочинитель молит всех князей соединиться для наказания половцев и говорит Всеволоду III: «Ты можешь Волгу раскропить веслами, а Дон вычерпать шлемами», — Рюрику и Давиду: «Ваши шлемы позлащенные издавна обагряются кровию; ваши мужественные витязи ярятся как дикие волы, уязвленные саблями калеными», — Роману и Мстиславу Волынским: «Литва, ятвяги и половцы, бросая на землю свои копья, склоняют головы под ваши мечи булатные», — сыновьям Ярослава Луцкого, Ингварю, Всеволоду и третьему их брату: «О вы, славного гнезда шестокрильцы] заградите поле врагу стрелами острыми». Он называет Ярослава Галицкого Осмомыслом, прибавляя: «сидя высоко на престоле златокованом, ты подпираешь горы Карпатские железными своими полками, затворяешь врата Дуная, отверзаешь путь к Киеву, пускаешь стрелы в земли отдаленные». В то ж время Сочинитель оплакивает гибель одного кривского князя, убитого литовцами: «Дружину твою, князь, птицы хищные приодели крыльями, а звери кровь ее полизали. Ты сам выронил жемчужную душу свою из мощного тела чрез златое ожерелье». В описании несчастного междоусобия владетелей российских и битвы Изяслава I с князем полоцким сказано: «На берегах Немена стелют они снопы головами, молотят цепами булатными, веют душу от тела... О времена бедственные! Для чего нельзя было пригвоздить старого Владимира к горам Киевским» (или сделать бессмертным)!.. Между тем супруга плененного Игоря льет слезы в Путивле, с городской стены смотря в чистое поле: «Для чего, о ветер сильный! легкими крылами своими навеял ты стрелы ханские на воинов моего друга? Разве мало тебе волновать синее море и лелеять корабли на зыбях его?.. О Днепр славный! Ты пробил горы каменные, стремяся в землю половецкую; ты нес на себе ладии Святославовы до стана Кобякова: принеси же и ко мне друга милого, да не шлю к нему утренних слез моих в синее море!.. О солнце светлое! Ты для всех тепло и красно: почто же знойными лучами своими изнурило ты воинов моего друга в пустыне безводной?..» Но Игорь уже свободен: обманув стражу, он летит на борзом коне к пределам отечества, стреляя гусей и лебедей для своей пищи. Утомив коня, садится в ладию и плывет Донцом в Россию. Сочинитель, мысленно одушевляя сию реку, заставляет оную привествовать князя: «Немало тебе, Игорь, величия, хану Кончаку досады, а Русской земле веселия». Князь ответствует: «Немало тебе, Донец, величия, когда ты лелеешь Игоря на волнах своих, стелешь мне траву мягкую на берегах сребряных, одеваешь меня теплыми мглами под сению древа зеленого, охраняешь гоголями на воде, чайками на струях, чернетьми на ветрах». Игорь, прибыв в Киев, едет благодарить всевышнего в храм Пирогощей Богоматери, и Сочинитель, повторив слова Бояновы: «худо голове без плеч, худо плечам без головы», восклицает: «Счастлива земля и весел народ, торжествуя спасение Игорево. Слава князьям и дружине!» Читатель видит, что сие произведение древности ознаменовано силою выражения, красотами языка живописного и смелыми уподоблениями, свойственными стихотворству юных народов.

Со времен Владимира Святого нравы долженствовали измениться в древней России от дальнейших успехов христианства, гражданского общежития и торговли. Набожность распространялась: князья, вельможи, купцы строили церкви, заводили монастыри и нередко сами укрывались в них от сует мира,. Достойные святители и пастыри церкви учили государей стыдиться злодеяний, внушаемых дикими, необузданными страстями; были ходатаями человечества и вступались за утесненных. Россияне, по старинному .обыкновению, любили веселья, игрища, музыку, пляску; любили также вино, но хвалили трезвость как добродетель; явно имели наложниц, но оскорбитель целомудренной жены наказывался как убийца... Торговля питала роскошь, а роскошь требовала богатства: народ жаловался на корыстолюбие тиунов и князей. Летописцы XIII века с отменным жаром хвалят умеренность древних владетелей российских: «Прошли те благословенные времена (говорят они), когда государи наши не собирали имения, а только воевали за отечество, покоряя чуждые земли; не угнетали людей налогами и довольствовались одними справедливыми вирами, отдавая и те своим воинам на оружие. Боярин не твердил государю: мне мало двух сот гривень; а кормился жалованьем и говорил товарищам: «станем за князя, станем за Русскую землю! Тогда жены боярские носили не златые, а просто серебряные кольца. Ныне другие времена!» — Однако ж ни миролюбивые правила христианства, ни торговля, ни роскошь не усыпляли ратного духа наших предков; даже самые уставы церковные питали оный: так, воин накануне похода освобождался от всякой эпитимии. Сыновья княжеские возрастали в поле и в станах воинских; еще не достигнув лет юношества, уже садились на коней и мечом грозили врагу. К сожалению, сей дух воинственный не был управляем благоразумием человеколюбия в междоусобиях князей: злобствуя друг на друга, они без стыда разоряли отечество, жгли селения беззащитные, пленяли людей безоружных.

Наконец скажем, что если бы Россия была единодержав-ным государством (от пределов Днестра до Ливонии, Белого моря, Камы, Дона, Сулы), то она не уступила бы в могуществе никакой державе сего времени; спаслась бы, как вероятно, от ига татарского и, находясь в тесных связях с Грециею, заимствуя художества ее, просвещение, не отстала бы от иных земель европейских в гражданском образовании. Торговля внешняя, столь обширная, деятельная, и брачные союзы Рюрикова потомства с домами многих знаменитейших государей христианских — императоров, королей, принцев Германии — делали наше отечество известным в отдаленных пределах Востока, Юга и Запада. К дошедшим до нас чужестранным известиям о тогдашней России принадлежит сказание испанского еврея Вениамина, сына Ионы, о многих азиатских и европейских землях, им виденных. В 1173 году выехав из Сарагоссы, он долго путешествовал и записывал свои примечания, иногда с довольною подробно-стию; но, упомянув о России, говорит только, что она весьма пространна; что в ней много лесов и гор; что жители от чрезмерного холода зимою не выходят из домов, ловят соболей и торгуют людьми.

Таким образом, предложив читателю известия и некоторые мысли, служащие к объяснению наших древностей, обратимся к описанию важных происшествий.

предыдущая главасодержаниеследующая глава






При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник:

http://historik.ru/ "Книги по истории"

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной
1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь