Предшествующий период аграрной истории Византийской империи характеризовался прежде всего укреплением мелкого самостоятельного крестьянского хозяйства. Начиная с середины IX столетия византийская деревня вступает в новый этап развития1. Старые черты еще кажутся преобладающими: сельская община существует и в известной мере пользуется поддержкой государственной власти; основная масса сельского населения признается свободной; эксплуатация крестьян осуществляется в централизованной форме. И вместе с тем с этого момента становится ощутимой тенденция к становлению вотчинной, сеньориальной системы присвоения прибавочного продукта и соответственно к закрепощению крестьянства, к превращению «налогоплательщиков» в личнозависимое население. Долгое время феодальное поместье не может освободиться от контроля государственной власти, права собственника на землю и крестьян ограничены правами казны, иммунитет остается неполным и византийские поместья не идут в сравнение с владениями западноевропейских монастырей и светских сеньоров. И все-таки именно этой тенденции предстояло возобладать в будущем.
Особенности развития византийской общины в X в. определялись прежде всего борьбой укреплявшихся частнособственнических начал с постепенно отживающими общинными традициями и далеко зашедшим процессом социальной дифференциации свободного крестьянства.
Право частной собственности на индивидуальный надел общинника, утвердившееся уже в предшествующий период, в X в. осуществлялось в практике всякого рода отчуждений. Общинник X в. широко использовал право наследования земли, завещания, заклада, дарения, купли-продажи, сдачи в наем и пользование другому лицу. Перераспределение земельной собственности в общине, начавшееся в результате реализации этих прав еще в VIII в., весьма существенно изменило облик византийской деревни. Имущественные и социальные противоречия, наблюдаемые в сельской общине уже в эпоху «Земледельческого закона», к X столетию достигают значительной остроты. Различия в имущественном положении общинников четко отражает законодательство X в., разделяя их на состоятельных и неимущих. «Бедным», «убогим» крестьянам противостоят общинники, владеющие несколькими наделами, имеющие собственность вне данной деревни — в других селах и местностях. Некоторые общинники, не довольствуясь участками в пределах села, предпочитали селиться вне деревни, обычно на неразделенных общинных землях. По свидетельству «Трактата об обложении», так поступали зажиточные общинники, «имевшие много скота и рабов». В пределах общины возникали агридии — хутора и более крупные усадьбы — проастии, в которых обычно жили «не сами хозяева, но зависимые от них люди — рабы, мистии и подобные им»2.
Крупное землевладение укрепляет свои позиции в общине. В селе Иериссо на Афонском перешейке наряду с крестьянами имели наделы некоторые монастыри. В одном из селений поблизости от Фессалоники членами общины были динаты, имевшие зависимых крестьян. В деревне Драговунты (в той же местности) значительную часть земли захватил соседний монастырь; многие же крестьяне, разорившись, бросили свою землю и разбежались. Даже хозяйства зажиточных крестьян этой деревни пришли в упадок, и их владельцы предпочли продать свои наделы.
Процесс имущественной дифференциации приводил к расколу общины, распаду общинных связей, к потере общиной ее прежней силы и внутренней спаянности. Тем не менее в византийской свободной деревне X в. еще продолжали сохранять значение некоторые характерные общинные традиции. Как и в эпоху «Земледельческого закона», общины в X в. располагали общими землями. Это были пастбища, воды, горные урочища. Нередко общинники продавали земельные участки из резерва неразделенных общинных угодий. Так поступили крестьяне селения Радохоста, продавшие монастырю для устройства мельниц участок на берегу реки. Крестьяне села Иериссо продавали землю из неразделенных угодий общины на Афонском перешейке. В результате систематических заимок либо массовых разделов общинные угодья постепенно переходили в частную собственность общинников.
В каких случаях производились разделы? Их необходимость диктовалась хозяйственными потребностями деревни, обусловленными расширением сельскохозяйственного производства, увеличением населения. Разделы могли осуществляться и для того, чтобы определить надел одного из членов общины. Это делалось в тех случаях, когда кого-либо из общинников не удовлетворяла выделенная ему земля или возникал спор по поводу границ участка.
В византийской общине X в., как и в VIII в., по-прежнему сохраняло силу право на чужую землю — на участки соседей и других односельчан. В отдельных случаях при продаже запустевшей земли в частное владение фактически поступала только надельная земля бывшей общины, старое же пастбище новым владельцам надлежало использовать сообща. Покупатели не должны были никому запрещать рубить лес, собирать каштаны и косить траву на купленных участках бывших коллективных угодий3.
В X в. право на чужую землю получало юридическое оформление в виде так называемого права близости, определяемого термином πλησιασμος. Факт соседства, близости к определенному виду собственности (земельной или иной) создавал предпосылку права предпочтения, т. е. права преимущественной покупки земли соседа. В качестве пережиточных форм общинной собственности в X в. было распространено совместное владение землей или иным имуществом двух или нескольких лиц. Подобное совладение возникало на основе общей покупки или иного способа совместного приобретения. После покупки владение могло быть разделено на отдельные участки между «совладельцами» или «соучастниками». Совместное владение тоже обусловливало право на предпочтение: в случае отчуждения одним из совладельцев своей доли остальные пользовались правом предпочтения на эту часть владения. Но когда владение не подлежало разделу между соучастниками, сохранялось общее пользование им. Предпосылку права предпочтения создавало не только непосредственное соседство с отчуждаемым участком или совместное владение, но и просто членство в общине и совместная уплата податей.
Однако в результате внутренней дифференциации общины вся система прав на чужую землю со временем начинает терять свое значение. Постепенно исчезло право безнаказанно входить в чужие сады и лакомиться плодами. К концу X в. в ряде случаев соседям уже запрещалось без ведома хозяев вступать на чужую территорию и рубить там дрова.
Ослабление общинных традиций в условиях роста частной собственности в значительной мере происходило под влиянием византийского законодательства. Правовые нормы «Василик» вопреки общинным традициям предоставляли каждому человеку право свободно отчуждать принадлежащую ему долю в совладении, и соучастники в собственности не могли ему в этом препятствовать4.
Эксплуатация византийского крестьянства осуществлялась и в IX—X вв. в значительной мере в централизованной форме, через налоговую систему (см. ниже, стр. 162). Начисление налогов происходило на основе установления нормы обложения, т. е. определения числа модиев земли, соответствующих одной номисме налога. Норма обложения определялась путем сопоставления площади земли, подлежащей обложению налогами в каждой податной единице, и соответствующей суммы всех налоговых платежей — так называемой ридзы; к сожалению, остается неясным, как подсчитывалась ридза — назначалась ли она каждому податному округу вышестоящими податными органами в качестве обязательной налоговой квоты или определялась на местах в соответствии с прежними суммами налогов по отдельным объектам обложения5.
Важнейшим фактором налоговой политики византийского государства, направленной на подчинение свободной общины, было введение системы коллективной податной ответственности.
Еще во второй половине IX в. в империи намечался проект общегосударственной податной реформы, целью которой было принудительное привлечение налогоплательщиков к взаимной налоговой ответственности за пустующие земли, независимо от того, использовались они или нет. Однако этот проект не был осуществлен, и, по свидетельству Продолжателя Феофана, в это время «весь народ всех провинций избегал фискального контроля и налогов, и земли оставались в пользовании соседей-бедняков»6.
Радикальные преобразования в сфере налогового обложения византийское государство смогло провести лишь во второй четверти X в., когда был введен аллиленгий. К этому времени сопротивление общинного крестьянства было в значительной степени подавлено. Немалое разорение причиняли крестьянскому хозяйству непрерывные войны, в частности жестокие поражения Византии в первые десятилетия X в. (см. ниже, стр. 204). Наконец, непосредственно перед введением аллиленгия Византии пришлось пережить несколько неурожайных лет. Особенно тяжелым был 928 год, когда в результате голода и чумы «обезлюдели многие деревни, поселки и селения». Распадались целые общины, рушились общинные связи, ослабели позиции общинного землевладения в целом. В этих условиях государству удалось ввести аллиленгий. По сообщению Симеона Метафраста, после голода 928 г. «всякий сосед, оставшийся в живых, принуждался платить налоги за тех, кто обитал поблизости, но умер от чумы или нужды, либо же из-за нищеты покинул жилище»7.
Введение аллиленгия повлекло за собой разорение и рост задолженности крестьян.
Представление о том, в каком положении находился византийский крестьянин, дают стихотворения Иоанна Геометра, поэта X в. Рассказывая о своем путешествии из Константинополя в Силиврию, автор описывает поля, «зияющие от засухи, рассыпавшиеся колосья, поблекшие и поникшие, как будто мертвые, совсем увядшие». Крестьяне в отчаянии восклицают: «Кто уплатит лежащие на нас тяготы долгов? Кто впредь будет кормить наших жен и детей? Кто внесет подати и другие повинности в государственную казну? Нет никого...»8.
Тяжесть налогового гнета усугублялась злоупотреблениями и бесчинствами податных чиновников. Сборщики податей произвольно повышали нормы налогового обложения, жестоко преследовали недоимщиков, заключая их в тюрьмы, творили всевозможные насилия и жестокости. Сборщик податей представлял собой самую ненавистную фигуру в византийской деревне. В глазах современников это были «презренные людишки, не приносящие государству никакой пользы, притесняющие бедных и, проливая кровь их, неправедно приобретающие себе множество талантов золота»9.
Доведенные до отчаяния тяжестью налогового бремени, крестьяне покидали свои участки. Бегство крестьян принимало столь массовый характер, что государство спешно начало изыскивать средства к возвращению бежавших крестьян на покинутые земли. Специально издавались законодательные акты, сурово карающие за укрывательство беглых крестьян, проводились экспедиции с целью розыска крестьян и возвращения их к выполнению государственных литургий.
Страх перед возможностью народных восстаний и нежелание терять налогоплательщиков вынудили государство пойти на некоторое облегчение налогов. Беднейшим крестьянам, для того чтобы они не покидали своих участков, временно снижали налоги10. Чаще же всего налоговые облегчения предоставлялись в связи с запустением земель и необходимостью взимать за них аллиленгий с соседей. Боязнь, как бы последние сами не выселились, заставляла правительство либо раскладывать причитающуюся сумму на всю общину, либо давать скидку, либо полностью снимать налог с заброшенного участка. Если же через 30 лет его владельцы не возвращались, эта земля переходила в категорию так называемых класм — выморочных земель, которые государство изымало из земельного фонда общины и продавало или отдавало в дар другим собственникам11. Временное облегчение в положении крестьян, принесенное этими мерами, оказалось ничтожным по сравнению с тем огромным ущербом, который нанесло крестьянскому землевладению сокращение общинных земель в результате изъятий выморочных участков.
Наступление византийского государства на свободное крестьянство не ограничилось усилением налогового гнета и введением коллективной податной ответственности общинников. Государство проводит серию мероприятий, резко ограничивших права свободных крестьян на принадлежащую им землю. Начиная со второй четверти и до конца X столетия в Византии издается ряд законодательных актов, запрещавших свободное отчуждение земельных наделов крестьянами-общинниками. В соответствии с общинными традициями, дававшими крестьянам право на соседскую землю, законодательство установило три основные категории лиц, пользовавшихся правом предпочтительной покупки отчуждаемых крестьянских земель. Ими являлись: 1) родственники, 2) совладельцы, 3) соседи.
Этими мерами государство стремилось лишить крестьян возможности свободного распоряжения принадлежащей им землей. Поставив целью ограничить деятельность общинников пределами родной деревни, государство по сути дела пыталось прикрепить их к земле12. Ощутимо проявившиеся в политике византийского государства тенденции к подчинению общинников незамедлительно отразились в терминологии документов. Вместо прежних обозначений «неимущие», «бедные», «георги», в X в. крестьяне-общинники все чаще начинают именоваться димосиариями — (государственные крестьяне), а позднее — государственными париками.
Оформляется несколько категорий государственных крестьян, различавшихся между собой по характеру повинностей, которые они несли в пользу государства. Зонара в сообщении, относящемся к 60-м годам X в., причисляет к ним «бедняков», лиц, обслуживающих ведомство дрома, и стратиотов13.
Главной обязанностью государственных париков — димосиариев. которые представляли собой основную массу общинного крестьянства, была уплата денежного налога — государственного канона, дополнительных поборов и выполнения государственных барщин — ангарий. Так называемые экскуссаты были связаны с обслуживанием императорского хозяйства. Отличительной особенностью категории экскуссатов было освобождение от всех государственных повинностей, за исключением той особой, которая была на них возложена. Так, повинности экскуссатов дрома были связаны с обслуживанием ведомства дрома — государственной почты, а также предполагали перевозку императорских послов и, возможно, службу по охране дорог. Из «Книги церемоний» известна и другая разновидность экскуссатов, своеобразной государственной повинностью которых была ловля рыбы для императорского стола14. К экскуссатам были близки просодиарии, несшие повинности натурального характера.
По-видимому еще в IX в. в Византии определенный фонд земельной собственности в крестьянских общинах был переведен государством в разряд воинских земель, а сидевших на них крестьян обязали нести наследственную воинскую службу, которая стала для них основной государственной повинностью. Стратиоты платили денежный налог, но от прочих поборов и барщин были освобождены. Им полагались от государства выдачи деньгами (руга) и натурой (опсоний и ситиресий).
Стратиоты первоначально сохраняли обычный общинный уклад жизни византийского крестьянства. Однако сами принципы организации византийского войска представляли собой предпосылку имущественного расслоения в рядах стратиотов. Служба в том или ином роде войска определялась имущественным положением стратиота: для всадника обязательным было владение имуществом, оценивавшимся в 4—5 литр золота, пехотинца — в 2 литры. Естественно, что малоимущие слои крестьянства, превращаясь в стратиотов, пополняли низшие разряды войска, тогда как приобретение значительного земельного надела прокладывало им путь к командным воинским должностям. Бедность стратиотов была обыденным явлением в Византии. Образ нищего стратиота, лишившегося единственного коня, неоднократно фигурирует в агиографии. Продолжатель Феофана рассказывает о бедном стратиоте, хозяйство которого было совершенно разорено, и после его смерти остались несчастная вдова и нищие дети15. Часто стратиоты не имели возможности самостоятельно обеспечить себя конем, оружием и обмундированием. В этом случае община должна была выделить им в помощь так называемых συνδοται — группу общинников, которые были обязаны сообща вооружить и экипировать стратиота. Впрочем, бедность стратиота иногда была такова, что и эта спасительная мера не помогала.
Стратиотская повинность была нелегкой. Ее тяготы нередко вынуждали стратиотов к бегству. В «Житии Павла Латрского» рассказывается о бегстве 10 стратиотов-моряков, которые подверглись аресту за уклонение от «общей повинности»16. Зачастую бедняки-стратиоты предпочитали переселяться на частновладельческие земли и оставаться там в качестве зависимых крестьян.
В то же время новеллы X в. упоминают представителей войска среди «наиболее видных и знатных членов общины»17. Военное подчинение массы рядовых стратиотов своим начальникам постепенно превращалось в отношения личной зависимости феодального характера. Офицерская верхушка войска, так же как и динаты, не причастные к воинской службе, ведет наступление на земли бедных стратиотов, превращая последних в своих зависимых людей. Те, кому доставалось начальствовать над войском, сообщается в одной из новелл, подвергали своих стратиотов всяческим мытарствам и вымогательствам. Не умея брать дань с врагов, они обирали подданных18. В итоге социальное расслоение приводило к тому, что беднейшие стратиоты лишались своих наделов и превращались в зависимых крестьян.
В результате централизованного натиска государства на сельскую общину свобода основной массы общинного крестьянства стала фикцией. Общинников рассматривали как государственных крестьян, обязанных выполнять строго определенные литургии. Следствием этого было массовое обнищание крестьянства, ускорение мобилизации земли и дальнейшее ослабление позиций общинного землевладения.
В этих условиях византийские динаты, экономически значительно более могущественные, нежели столетие назад, смогли начать повсеместное наступление на общину, захватывая крестьянские земли, присваивая их под видом дарений и наследств, всевозможных юридических сделок и договорных отношений, забирая в собственность под предлогом сорокалетней давности владения. Особенно больших масштабов процесс поглощения крестьянских земель феодалами достиг в тяжелые годы, последовавшие за неурожаем и голодом 928 г., когда крестьяне отдавали свои земли за бесценок, а иногда просто в обмен на хлеб. В императорских новеллах X в. постоянно идет речь о насилиях динатов, которые «являются в села со множеством слуг, мистиев и всякого рода спутников». Их злоупотребления увеличивают тяготы бедных, влекут за собой всевозможные «притеснения, вымогательства, барщины и восстания»19.
Так постепенно, добавляя захваченные у крестьян «немногие и небольшие угодья» к своим землям, ранее «добытым грабежом и обманом», составляли византийские динаты богатые поместья, передававшиеся — подобно владениям Романа Муселе близ города Филомилия20 — по наследству детям и внукам их первоначальных собственников. К концу X в. в империи сложились многочисленные наследственные владения византийской феодальной знати, отдельные представители которой, по словам императорской новеллы 996 г., в течение доброй сотни лет сохраняли могущество своих родов и свое благосостояние21.
Многообразные пути генезиса феодальной собственности обусловили появление различных в структурном отношении типов динатских поместий. В одном случае это могли быть хозяйственно обособленные, не связанные с крестьянской общиной поселения; в другом — поместье могло состоять из многих земельных владений, находящихся в различных селах и местностях и располагающихся чересполосно с наделами свободных крестьян или землями других феодалов. Наконец, иногда поместье представляло собой подчиненную динатом сельскую общину.
Для определения крупного светского феодального поместья в целом или одной из его частей источники X в. часто употребляли термин «икос». Икосы в большинстве случаев представляли собой господские усадьбы, служившие центром поместья, и включали господский дом, окруженный служебными постройками, церкви, сады, парки. Наименование «икос» наиболее часто применялось к аристократическим поместьям в Малой Азии, где процесс феодализации протекал наиболее интенсивно.
Фемы Фракисийская, Анатолик, Армениак в новеллах X в. не раз упоминаются как районы массовых злоупотреблений динатов в отношении свободного крестьянства. В малоазийских фемах располагались поместья самых известных аристократических фамилий: феодальных родов Склиров, Фок, Дук, Аргиров. В Каппадокии такое же положение занимали Малеины, находившиеся в родстве с несколькими византийскими императорами22. Некоторые родовые поместья малоазийской аристократии образовали своеобразные княжества, населенные тысячами рабов и зависимых людей. Таковы были каппадокийские владения Малеинов, занимавшие территорию протяженностью в 115 км и простиравшиеся от города Клавдиополя до реки Сангарий23. В крупных поместьях-икосах, принадлежавших в Харсиане знатному роду Аргиров, число зависимых людей было столь велико, что еще в IX в. Лев Аргир мог совершать с ними нападения на павликиан Тефрики.
Провинциальные феодалы имели подчас собственный двор, а их челядь носила титулы, напоминавшие титулатуру константинопольских придворных. Так, при дворе стратига Фракии и Македонии Апостиппа были протостратор, кувикуларий, «первый среди ближних»24.
Огромные владения во второй половине X в. принадлежали знатному византийскому вельможе, паракимомену и проэдру Василию Нофу. На восточных границах империи в его собственность перешли отвоеванные у арабов богатые области Лонгиада и Дриза. Из большого количества своих зависимых людей Василий мог выставить отряд в три тысячи воинов в полном вооружении.25
После победы иконопочитания в Византии начинается также подъем церковного землевладения.
Со второй половины IX в. в различных районах империи — на Афонском полуострове, в округе Фессалоники, в Малой Азии, особенно в Вифинии и в районе Милета, в Константинополе, Афинах, на островах Пропонтиды и Архипелага, возводятся новые монастыри. Правда, количественный рост монастырей в конце IX в. еще не сопровождался повсеместным созданием крупных монастырских поместий, ибо в большинстве случаев в это время воздвигались мелкие обители, насчитывавшие нередко по 4—6 монахов. Так, на Афоне в конце IX в. были разбросаны лишь уединенные кельи монахов-отшельников, а из нескольких мелких монастырей, находившихся здесь, только два располагали земельной собственностью: небольшой грузинский монастырь, имевший землю на близком к Афону полуострове Кассандре, и построенный в 867—869 гг. монастырь Иоанна Колову, владевший землями на Афонском перешейке.
В окрестностях Фессалоники — на горе Хортаит и плодородной равнине Каламарии — хотя и находилось в это время значительное число монастырей26 (по преданиям, их было здесь более 24), они, однако, тоже не отличались большими богатствами. Сохранились названия лишь немногих из них, а сколько-нибудь конкретные сведения имеются в сущности лишь об одном — монастыре св. Андрея, построенном в 872 г. на Перистерской горе, в 30 км к востоку от Фессалоники. И этот, несомненно наиболее крупный из местных монастырей, именовавшийся современниками «великой лаврой», на рубеже IX—X вв. еще только начинал накапливать земельные владения.
Несколько иным было положение в Малой Азии. Среди многочисленных монастырей Вифинии, группировавшихся по склонам гор Олимпа, Иды, Кимина, по берегам Пропонтиды и в районе Прусы, некоторые выделялись своими размерами. Так, Мидикийский монастырь близ Прусы насчитывал до сотни монахов27; монастырь в городе Кие имел большое хозяйство, владел виноградниками и яблоневыми садами. В этом монастыре были каменные здания и богато украшенный храм, существовала гостиница для приезжих богомольцев. На вифинском Олимпе располагался Агафский монастырь, которому принадлежало несколько метохов — мелких зависимых монастырьков, находившихся на Левкадском мысу к западу от Никомидии и в окрестностях Прусы28. Земельными угодьями владели монастыри и в районе Милета: в собственности монастыря св. Павла находилась значительная часть территории Латрской горы, а соседний Лампониев монастырь владел местностью Драконтием и хорафием Пелеканеей29.
Разумеется, наиболее состоятельными в этот период были столичные церкви и монастыри. «Великая церковь» Константинополя — храм Софии — владела крупным поместьем Мантеей и несколькими имениями на Стримоне30. Вновь построенному в конце IX в. столичному Псамафийскому монастырю принадлежали на Босфоре проастий и Агафов монастырь, а также несколько виноградников31. Крупные поместья в качестве императорского дара получили в это время столичные монастыри Диомида и Фоки32. Однако такие монастыри в IX в. были немногочисленны, их богатства определялись их привилегированным положением в столице и близостью императорского двора. Большинство же вновь построенных и восстановленных в конце IX в. монастырей, особенно на периферии империи, еще не превратилось в крупных земельных собственников. Отсутствуют в это время и какие-либо сведения об использовании труда зависимых крестьян в монастырях: монастырское хозяйство, как правило, велось силами самих монахов.
В X в. положение существенно меняется.
Начинается расширение монастырских владений, происходившее за счет многочисленных пожертвований и вкладов, передаваемых монастырям окрестными землевладельцами, в том числе и крестьянами, а в наиболее крупных, привилегированных монастырях — в результате императорских пожалований. Помимо предоставления земельных угодий при основании монастырей, распространенным видом пожалований была передача крупным монастырям в качестве метохов мелких монастырей с принадлежащими им землями.
Среди этих мелких монастырьков в X в. большинство представляло собой запущенные, несостоятельные в хозяйственном отношении обители. Были, однако, случаи, когда в качестве метохов передавались экономически крепкие монастыри — их подчинение крупным монастырям зачастую сопровождалось острой борьбой.
Среди жалуемых монастырям земель были распространены и изъятые в общинах, выморочные и брошенные владельцами участки (класмы). В X в. монастырям было передано значительное количество пустующих земель на Афонском перешейке и полуострове Кассандре. Земли беглых стратиотов были розданы монастырям и в феме Армениак. Эти пожертвования, а также денежные пожалования из государственной казны создавали многим монастырям реальные возможности для покупки земельных угодий. В своей страсти к обогащению монашество ряда монастырей использовало любые средства — от всевозможных, зачастую недобросовестных сделок до прямых насильственных актов. Недаром в одной из императорских новелл X в. говорится, что по всем фемам империи «целые селения в это время не только терпели вред и стеснения, но и совсем переставали существовать, заедаемые монастырями»33. Нередко монастыри вступали на путь прямого обмана и подделки официальных документов вплоть до императорских хрисовулов. Такую, попытку предпринял монастырь Иоанна Колову, стремившийся еще в конце IX в. захватить всю территорию Афонского полуострова, а также земли некоторых примыкавших к Афону свободных деревень. Широкую деятельность в округе Фессалоники в первой половине X в. развернул Перистерский монастырь св. Андрея, расширивший свои владения за счет земли, приобретенной у государства и частных лиц. С середины X в. на его землях стал применяться труд зависимых крестьян. Особенно заметно владения византийских монастырей возросли во второй половине X в.: именно с этого времени начинается возвышение Афона как центра византийского монашества.
С 60-х годов X в. на Афонском полуострове строится и восстанавливается ряд крупных монастырей — лавра Афанасия, Ивир, Ватопед, Ксенофонтов, Эсфигмен и другие; владения их, правда, в X в. были еще невелики и не простирались далеко за пределы близлежащих областей Халкидики и Южной Македонии: они располагались, помимо Афона, преимущественно на соседних полуостровах — Кассандре и Лонгосе, в окрестностях Фессалоники и на некоторых островах.
К концу X в. в империи постепенно складывается характерный тип монастырской феодальной вотчины, представлявшей собой систему поселений с центральным помещением и комплексом подчиненных владений — метохов и отдельных имений, деревень и земельных участков, населенных зависимыми крестьянами. Так, лавра Афанасия, крупнейший монастырь Афона, еще до конца столетия стала собственником нескольких метохов, в том числе Перистерского монастыря св. Андрея, переданного ей императорским указом 964 г. Лавре принадлежал остров Новых, где у монахов были стада, поля и виноградники, на Афоне — несколько мелких прибрежных владений с рыбными ловлями. Кроме того, лавра имела земли в селе Хрисополь, где были поселены 25 парических семейств.
Укрепление монастырской вотчины сопровождалось интенсивным расширением хозяйственной деятельности монахов. Монастыри значительно увеличивали площади посевов, разбивали новые виноградники и сады, разводили скот. В X в. на монастырских землях появляются стада свиней, овец, коз, быков, волов, мулов; участки на Афоне, Латрской горе, в Сидерокавсийских дубовых рощах (к северу от Афонского полуострова) отводятся для пастбищ. Заботы об урожае заставляли монахов следить за тщательной обработкой земель, применять усовершенствованные сельскохозяйственные орудия, создавать оросительные системы.
Монахи вели оживленную торговлю, извлекая немалые доходы от продажи вина, масла, строевого леса, смолы. Торговые операции монастырей были столь значительными, что монахам лавры Афанасия, например, потребовалось построить склады на побережье и большую морскую пристань, а затем приобрести для перевозки грузов специальное морское судно водоизмещением в 6 тыс. модиев. Морские суда для торговых рейсов в Фессалонику и некоторые другие прибрежные местечки вскоре появились у Ивира и других афонских монастырей. Монастыри и даже отдельные монахи широко практиковали спекуляции земельными участками и виноградниками. Неукротимую страсть к стяжательству, охватившую византийских монахов, отметил составитель одной из императорских новелл. «Каждый день, — утверждает он,— монахи стараются приобрести тысячи плефров земли, строят роскошные здания, разводят несметные табуны лошадей, стада волов, верблюдов и другого скота, обращая на это всю заботу своей души, так что монашеская жизнь уже ничем не отличается от мирской»34. «Мирской» образ жизни в крупных монастырях-общежитиях (киновиях), все более решительно подчинявших мелкие монастырьки и одиноких монахов-келиотов, повлек за собой существенные перемены в организации быта монахов. Кроме храмов и монашеских келий, в монастырях воздвигались разнообразные хозяйственные и служебные постройки: трапезные, кухни, пекарни, мельницы, помещения для производства вина и масла, разного рода мастерские, хлевы для скота. Заботясь о благоустройстве, монахи некоторых монастырей, в частности лавры Афанасия, налаживали специальную систему водоснабжения — оборудовали своеобразные водопроводы, строили бани. При монастырях существовали больницы, гостиницы, странноприимные дома, всякого рода благотворительные службы.
Неуклонно возрастало число монахов. К 971 г. — времени утверждения первого устава афонского монашества — на Афоне насчитывалось до 600 монахов, из них 120 человек — в лавре Афанасия. Под уставом поставлена 41 подпись игуменов местных монастырей. На рубеже X—XI вв. число монахов на Афоне достигало уже 3 тыс. человек.
Как же осуществлялась эксплуатация вотчинных земель? Прежде всего, византийские динаты не отказались от использования в своих поместьях труда рабов. На рубеже IX—X вв. наблюдалось даже некоторое укрепление рабовладельческого уклада и относительное (хотя и временное) расширение применения рабского труда в сельском хозяйстве35. Эта тенденция была закономерной в условиях, когда система частновладельческой эксплуатации еще только начинала складываться и кадры феодально-зависимого, крестьянства были ограничены. Нужда в рабочих руках заставляла господствующие круги Византии предпринимать попытки еще более урезать ничтожные права рабов. Это нашло отражение в стремлении законодательным путем восстановить некоторые старые нормы римского права, утверждавшие господина в качестве полного собственника раба. В конце IX в. было отменено постановление Юстиниан» о том, что раб обретает свободу, если станет монахом или клириком. Господину разрешалось возвращать беглого раба в любое время, независимо от срока давности. Бесправность раба усугублялась и тем, что рабам запрещалось выступать в суде.
В конце IX—X вв. рабы как сельскохозяйственные работники использовались преимущественно в поместьях светских феодалов; церковь, наоборот, выступала противником рабства, считая освобождение рабов делом богоугодным. Особенно широко использовались рабы в качестве домашней челяди.
Вместе с тем рабы нередко получали свободу, причем обычно отпуск на волю сопровождался предоставлением рабам легата — определенного имущества или земли. Хотя отпуск на волю превращал раба в свободного человека, фактически в условиях развивающегося феодализма вольноотпущенники быстро становились феодально-зависимыми людьми своего прежнего господина или другого феодального собственника36.
Наряду с рабами для обработки вотчинных земель использовались мистии (см. о них выше, стр. 22). Характерная особенность положения мистиев — отсутствие у них собственности. Как правило, мистии были чужаками, пришлыми людьми, вербовавшимися преимущественно из внеобщинных элементов, потерявших в родных местах средства к существованию. Юридически оставаясь свободными людьми, мистии были одной из наиболее бесправных и обездоленных групп сельского населения, чье подневольное положение легко ставило их в зависимость от нанимателей.
По-видимому, трудом мистиев осуществлялась обработка новообразованных владений динатов в первое время, когда в распоряжении владельцев не было еще достаточного количества зависимых крестьян. Наряду с рабами, византийские документы X в. упоминают мистиев в качестве основного трудящегося населения проастиев, принадлежавших как светским, так и церковным собственникам.
Труд мистиев, как и труд рабов, был непроизводительным. Будучи лично свободными, мистии могли нарушать заключенные с ними договоры, бросать предусмотренную договором работу и уходить и» поместий. Отсутствие личной заинтересованности мистиев в труде делало их использование для обработки земли невыгодным. Поэтому с увеличением на землях поместий числа феодально-зависимых крестьян, наделенных средствами производства, мистии как социальная категория постепенно начинают исчезать, превращаясь в обычных зависимых крестьян.
Рабы и мистии, естественно, не могли играть решающей роли в феодальной вотчине. Главную рабочую силу на частновладельческих землях представляло феодально-зависимое крестьянство.
Формирование феодальной зависимости крестьян в Византии происходило различными путями. Как и в большинстве стран Западной Европы, основным был путь, когда феодальное подчинение крестьян осуществлялось параллельно с присвоением феодалами крестьянской земли, т. е. в процессе формирования феодальной вотчины. В этом случае крестьяне не отрывались от своего надела и обычно н& теряли связи с общиной.
Их переход в зависимое состояние нередко становился логическим завершением процесса внутреннего расслоения деревни, попадавшей в зависимость от одного или нескольких разбогатевших односельчан. Подобным сельским богатеем был некий Филокали, упомянутый в одной из императорских новелл. По происхождению он был крестьянином и, пока оставался бедняком, нес все тяготы вместе с односельчанами. Но когда Филокали удалось разбогатеть и достичь звания протоспафария, он подчинил родную деревню и обратил ее в собственный проастий37.
Личная зависимость при сохранении крестьянами владельческих прав на свои наделы возникала в Византии и на основе прекарных отношений. Византийский крестьянин нередко должен был искать «помощи и защиты» сильного человека и, следовательно, вступать в разного рода сделки с динатами. В Византии прекарий чаще всего приобретал форму, напоминающую западную precaria oblata: крестьянская земля переходила в собственность феодала и возвращалась на правах держания, обычно пожизненного, прежнему владельцу, который продолжал ее обрабатывать уже в качестве зависимого человека, обязанного господину определенной рентой.
Прекарий особенно распространился на землях монастырей, став одним из основных источников расширения монастырской земельной собственности. Разумеется, дарения и продажи земли крестьянами, частым следствием которых становился прекарий, отнюдь не всегда были добровольными актами, продиктованными благочестием и заботой о спасении души. Они были вызваны тяжелым экономическим положением крестьянства, его разорением, тяжестью налогов, отсутствием возможностей обрабатывать имеющуюся землю, неизбежностью ее потери под натиском феодалов.
Так, в 897 г. прекаристами Перистерского монастыря стали братья Феодор и Никита, крестьяне деревни Драговунты близ Фессалоники38, передавшие в дар монахам свой земельный участок, полученный в наследство от отца. Братья происходили из относительно зажиточного крестьянского семейства, которое в былые годы даже имело раба. Но впоследствии семья разорилась, раб был отпущен, хозяйство заброшено, а несколько братьев и сестра Феодора и Никиты ушли в монастырь, стали монахами. Их родное село к тому времени пришло в упадок, община фактически распалась, многие крестьяне разбежались, бросив свои участки.
К подчинению крестьян вела и передача ими своей земли во временное пользование феодалу (χρησις). Императорским законодательством X в. такая передача предусматривалась в тех случаях, когда крестьянин не имел возможности вернуть динату долг. В соответствии с суммой долга динат мог использовать крестьянскую землю и получать доходы с нее в течение 3—10 лет. Впрочем, иногда земля оставалась в руках крестьянина, но рассматривалась как находящаяся в залоге у феодала, которому поступала большая часть дохода с нее, а крестьянин имел право оставить себе только то, что необходимо для его жизни и обработки земли. И хотя законодательство специально предписывало должнику и кредитору давать взаимные обязательства в том, что земля по истечении срока договора вернется к крестьянину и последний не будет лишен права собственности 38, жизненная практика предоставляла достаточно поводов, чтобы превратить временное пользование крестьянской землей в постоянное, а крестьянина — в зависимого человека.
Часть византийских крестьян вовлекалась в феодальную зависимость, не разрывая своих связей с общиной и оставаясь на вскормившем их участке земли. Но в Византии не менее распространен был и другой путь возникновения феодальной зависимости, при котором подчинению крестьян предшествовало их обезземеление и отрыв от общины. Будучи согнаны с земли в ходе наступления феодалов на сельскую общину, крестьяне лишались общинных прав и были вынуждены покидать родную деревню, искать счастья на стороне. Поиски средств к существованию обычно приводили этих крестьян к тому, что они поселялись на землях динатов, где со временем превращались в зависимых людей.
Значительное число крестьян-присельников оседало на домениальных землях первоначально в качестве арендаторов. Их отношения с собственниками земли фиксировались арендными договорами и на первых порах не содержали элементов личной зависимости феодального характера. В практике X в. в Византии применялось два вида аренды земли: эмфитевтическая, т. е. долгосрочная, и аренда, определяемая термином μισδωσις — на более короткий период времени. Оба вида аренды широко практиковались как на церковных землях, так и в поместьях светских феодалов. В аренду сдавалась не только пахотная земля, но и виноградники, сады, масличные плантации, пастбища, дубовые рощи. Арендаторы в X в. пользовались известными правами на арендуемую землю — в частности предусматривалась возможность расторжения арендатором арендного соглашения, а также передача земли в субаренду. Арендная плата — пакт — взималась в размере одной номисмы с 10 модиев земли.
В течение X в. аренда в Византии переживает существенную трансформацию: с углублением процесса феодализации все более отчетливо проявляется тенденция к превращению арендных отношений в феодальную зависимость арендаторов от собственников земли. Эта новая форма аренды получила наименование парического права.
Согласно постановлению видного византийского юриста X в. магистра Косьмы, парическое держание в отличие от обычной аренды, которая гарантировала арендатору землю на срок, зафиксированный в арендном договоре, имело «силу, прочность и твердость, пока на то была воля и согласие господина земли». По воле последнего парик мог в любой момент быть изгнан с переданного ему надела; он не приобретал на него никаких прав, не мог ни передавать, ни, тем более, продавать участок40. Парики, однако, сохраняли право беспрепятственно покидать господскую землю, и земельные собственники в этом случае были обязаны вернуть им материал для постройки жилища.
Парическое право, понятие о котором возникло, очевидно, еще в IX в., получило юридическое оформление в первой половине X в. и в дальнейшем постепенно стало основным фактором, регулирующим взаимоотношения собственников земли и приселяющихся крестьян. Термин «парик» в X в. решительно теряет свое старое, восходящее к библейской и агиографической традициям значение «присельник» (см. выше, стр. 17) и, приобретая четкий социальный смысл, становится обычным наименованием феодально зависимого крестьянина.
К сожалению, мы не располагаем сведениями о различных категориях феодально-зависимых крестьян в Византии X в., хотя в документах наряду с термином «парик» встречаются и другие их наименования — «проскафимены», «дулопарики». Можно лишь говорить о специфических особенностях возникновения феодальной зависимости в монастырских вотчинах. Здесь фактически на положении зависимых крестьян находились низшие слои монашества. Они выполняли не только основную часть сельскохозяйственных работ на монастырских землях (обработка земли, уход за скотом, приготовление сельскохозяйственных продуктов), но и несли в пользу игуменов «так называемые ангарии», т. е. специальные барщинные повинности41.
Монашеские ангарии, а также барщины, налагавшиеся динатами на крестьян по мере подчинения ими свободной общины42, — вот и весь перечень сведений об отработочной феодальной ренте в Византии X в. Столь же мало известно о денежной ренте: можно предполагать, что в ряде случаев она по своему характеру не отличалась от Государственного налога с крестьянских наделов. В большей степени была распространена натуральная рента: она могла взиматься в виде определенной доли урожая, в частности морты — «десятого снопа».
Итак, в течение X в. в Византии в основном сложились феодальная вотчина и вотчинная система эксплуатации крестьянства. Вотчинная система в Византии X в. развивалась в значительной степени в результате централизованного воздействия византийского государства. Будучи органом господства класса феодалов, византийское государство (вразрез с собственными декларациями о защите мелкой крестьянской собственности против притязаний динатов) рядом мер активно содействовало развитию феодализма, росту феодальной собственности и закабалению крестьян.
Наряду с пожалованиями земель византийское государство практиковало условные дарения в пользу крупных феодальных собственников: феодалу в той или иной форме передавался ряд невещных прав43. Условный характер этого рода дарений определялся их зависимостью от воли дарителя, возможностью их отмены и ограничения прав получателя на объект дарения. К этой категории официальных пожалований могут быть отнесены такие византийские институты, как солемний, арифмос и харистикий.
Солемнии, известные уже в VIII—IX вв. (см. выше, стр. 16), продолжают существовать и в X столетии. Монастыри (в том числе и афонские) получали солемний в разных формах. Вместе с тем институт солемния претерпевает в X в. существенные качественные изменения: распространяется новый тип солемния, представлявший собой передачу государством права на взимание точно зафиксированной суммы государственного канона с крестьян не подчиненных монастырю деревень. При этом монахи должны были сами взимать пожалованный налог. Получение этого типа солемния сулило монахам значительные выгоды. Не случайно в Х в. он предоставлялся «по просьбам монахов», как о том говорит «Трактат об обложении». Его привлекательность для монастырей заключалась в таившейся в нем возможности феодального подчинения крестьян. Правда, обретение монахами прав взимания государственного налога с крестьян определенной деревни не превращало автоматически этих крестьян в монастырских париков. Однако в лице монастыря они приобретали своеобразного патрона; обязанность платить ему подати, естественно, ставила их в подчиненное положение и в будущем легко могла привести к возникновению отношений феодальной зависимости и к приобретению монастырем владельческих прав на землю. Итак, в процессе своей эволюции солемний приобрел принципиально новое качество: из учреждения, функцией которого было экономическое укрепление монастырей, он превратился в одно из действенных средств феодализации, став, таким образом, феодальным институтом, одним из истоков будущей пронии.
Другим характерным феодальным институтом, сложившимся на основе государственных условных дарений, был так называемый арифмос (буквально — «число»), представлявший собой пожалование феодалу (как правило, монастырю) права на владение строго определенным количеством (обычно — несколькими десятками) париков. Самим актом пожалования государство не предоставляло монастырю конкретных крестьян. Их приобретение было заботой самих монахов. При этом в качестве непременного условия монастырям вменялось в обязанность комплектовать пожалованное «число» париков из лишенных собственности крестьян, не обязанных государству никакими повинностями. Естественно, что реализация монастырями пожалований арифмоса осуществлялась преимущественно за счет крестьян, потерявших землю и оказавшихся вне общины, т. ё. из рядов неимущих присельников.
Арифмос, как и солемний, являлся эффективным стимулом процесса феодализации. Официально закрепляя крестьян за феодальными собственниками, оба эти института непосредственно вели к возникновению феодальной зависимости приселенных париков.
Применение арифмоса свидетельствует об острой борьбе, развернувшейся в X в, внутри господствующего класса Византии за крестьянскую ренту. Идя навстречу устремлениям крупных земельных собственников и передавая им в форме разного рода пожалований ряд своих прерогатив, государство тем не менее пыталось держать развитие феодальной вотчины под постоянным контролем. Жалуя монастырям париков, государство в то же время ревниво оберегало свои интересы, допуская пополнение рядов частновладельческих крестьян только за счет внеобщинных элементов и пресекая попытки феодалов к подчинению свободных общинников-налогоплательщиков44. Периодически государство проводило проверки с целью выявления государственных крестьян-налогоплательщиков, бежавших на частновладельческие земли. Такой проверке подверглись в 974—975 гг. владения ряда афонских монастырей. Обнаруженные там государственные крестьяне были вновь принуждены отбывать государственные повинности, а монастырям оставлены лишь контингенты париков, предусмотренные императорскими пожалованиями45.
По своему значению в развитии процесса феодализации к солемниям и дарениям париков был близок и институт харистикия, который представлял собой передачу (в качестве условного пожалования) монастыря или иного церковного учреждения в распоряжение светского или духовного феодала. Подобные пожалования были обычно пожизненными, но иногда давались на два и даже на три поколения. Одной из первоначальных побудительных причин, вызвавших появление харистикиев, было стремление византийских императоров и патриархов к укреплению пришедших в упадок или экономически слабых монастырей.
Однако вскоре в качестве харистикиев стали передаваться и хозяйственно крепкие монастыри, а этот институт окончательно приобрел характер привилегии, дававшейся в знак императорской милости46.
Поскольку харистикарии получали значительные права распоряжения имуществом монастыря, его хозяйством и доходами, довольно обычным явлением была расхитительная деятельность харистикариев в предоставленных им монастырях. Хозяйничанье харистикариев сводилось к извлечению максимальных выгод из вверенных их попечению хозяйств и сказывалось самым губительным образом на положении монахов, особенно их низших категорий. Так, около 886 г. монахи монастыря Иоанна Колову обманным путем добились императорского хрисовула, предоставлявшего им на правах харистикия весь Афонский полуостров. Вскоре в адрес императора последовали жалобы афонских монахов на то, что коловиты обращаются с ними, как со своими париками. После этого обман был раскрыт и притязания монастыря Иоанна Колову значительно ограничены47.
Особенно пагубную роль в судьбе монахов играла передача под власть феодалов мелких крестьянских монастырьков, возникавших в сельских общинах. В византийской деревне нередко кто-либо из крестьян, пытаясь сохранить землю, строил на своем участке церковь и становился при ней монахом. К нему присоединялись еще несколько односельчан, так что со временем известная часть жителей данного села оказывалась монахами деревенского монастырька. Новообразованная обитель вскоре попадала в подчинение местной епископии, а впоследствии под предлогом хозяйственной несостоятельности могла быть передана под власть кого-нибудь из динатов48. В результате монахи-крестьяне переданного монастырька превращались в париков харистикария.
Упрочению феодальной вотчины и расширению форм частновладельческой эксплуатации крестьян способствовала и система податных привилегий, дававшихся государством крупным феодальным собственникам.
Особенно широко освобождение от уплаты податей в конце IX—X в. предоставлялось владениям церкви. В «Эпанагогу» (IX, 16) было включено общее положение о том, что митрополии и епископии не должны нести крестьянские повинности или барщины и платить подати. Афонские монахи еще во второй половине IX в. получили освобождение от «вмешательства» сборщиков налогов. «Трактат об обложении» описывает несколько типов податных льгот, даровавшихся государством церковным учреждениям. Все они представляли собой полное освобождение владений церкви от государственных повинностей и различались лишь формальными признаками, в частности способами регистрации жалуемой привилегии. Наиболее характерными из них были так называемые изъятые пожалования, абсолютный и бессрочный характер которых подчеркивался тем, что соответствующие записи о налогах устранялись из писцовых книг49.
Особую категорию составляют податные привилегии, предоставлявшиеся монастырям в качестве пожалования так называемой экскуссии.
Это византийское учреждение обычно отождествляется с западноевропейским иммунитетом, а X век рассматривается как начальный этап в развитии этого института, как время сложения податного иммунитета. Характерным обстоятельством, отличавшим предоставление экскуссионных привилегий в X в., было то, что освобождение от податей, жалуемое феодалу, в этот период относилось к его крестьянам, но не к другим объектам собственности. Преимущественно это были частичные налоговые привилегии, освобождавшие монастырских париков от натуральных государственных повинностей и ангарий (поставки продовольствия и фуража, строительство укреплений, обязанность принимать на постой чиновников и солдат). Были, однако, случаи, когда экскуссия распространялась на основные государственные налоги — в этом случае парики вместо казны должны были уплачивать их господину. Передача феодалу права на повинности его крестьян и — как следствие — большая степень феодального подчинения париков, т. е. те факторы, которые составляли существо податного иммунитета, подтверждаются данными об экскуссии париков лавры Афанасия. В 80-х годах X в. 25 париков лавры, живших в селении Хрисополь, были освобождены, по-видимому, от всех государственных налогов и, что особенно важно, платили подати лавре. Византийцы отлично сознавали, что освобождение частновладельческих крестьян от уплаты налогов государству приводило к значительному усилению их зависимости от господина. Это понимание выдает, в частности, та заинтересованность и настойчивость, с которой Константинопольская патриархия в X в. пыталась однажды добиться для своих зависимых крестьян освобождения от государственных налогов50.
Однако, несмотря на значительную роль экскуссионных привилегий в расширении вотчинной эксплуатации крестьянства, византийская экскуссия X в. еще не создавала податной экзнмированности крупного феодального землевладения. Развитие экскуссии как феодального института в X в. только начиналось. Экскуссионные привилегии имели ограниченный характер, и феодальная вотчина оставалась еще тесно связанной с государством.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |