Османская империя к началу XVIII в. представляла собой отсталую феодальную страну. Крестьяне - ее главная производительная сила - находились в крайне тяжелых условиях из-за чрезмерного налогового гнета. Основной налог с мусульманского населения - ашар (десятина) 1 - часто составлял практически половину всех натуральных доходов налогоплательщиков. Неизменно агрессивная политика правителей империи влекла за собой применение властями так называемых "чрезвычайных" налогов на военные нужды, что вело к еще большему повышению нормы феодальной эксплуатации. До конца XVI в. чрезвычайные налоги (текалиф-и орфие) 2 в отличие от ашара и джизьи, которые назывались текалиф-и шерие (шариатскими), взимались по строго установленному порядку - раз в пять лет, причем величина их точно фиксировалась и раскладывалась на податные единицы (авариз-ханеси). Серьезный социально-экономический кризис Османской империи на рубеже XVI-XVII вв. привел к резкому повышению чрезвычайного налогообложения3, к переводу этих налогов в денежное выражение (бедель) 4 и к их ежегодным сборам. Кроме уже введенных налогов текалиф-и орфие в XVII в. появились новые - текалиф-и шакка 5, представлявшие собой произвольно вводимые поборы провинциальных правителей6. Центральные власти, хотя и мирились с ними, долгое время рассматривали эти поборы как незаконные7. В начале же XVIII в. правительство узаконило текалиф-и шакка; они стали именоваться имдад-и хазарие8 и рассматривались как некая помощь наместникам в мирное время. Несмотря на эту меру, налоги текалиф-и шакка не исчезли. Более того, по примеру провинциальных властей органы местного управленйя и суда, т. e. аяны, кадии, воеводы, тоже вводили особые налоги в свою пользу. Они назывались аяние, аянлык джаизеси, хардж-и имза, дефтер акчеси 9 и т. д. Эти налоги, вошедшие в практику в XV111 в., формально утверждены не были, но просуществовали вплоть до Танзимата 10.
Усилению эксплуатации крестьян способствовала и введенная в конце XVII в. система пожизненных откупов налогов - маликяне ("поместье"). Ранее в Османской империи повсеместно была распространена система откупов ильтизам ("аренда", "откуп") -так называлась отдача права сбора налогов на один или два года. При системе ильтизам откупщик сразу вносил определенную сумму в казну за право сбора одного или нескольких налогов, что помогало обратить натуральные поступления в деньги еще до начала сбора урожая. После этого он всеми правдами и неправдами выжимал из податного населения гораздо большую сумму для личного обогащения. Откупщиками обычно были крупные феодалы, губернаторы провинций, все чаще ими становились придворные, назначавшие в откупленные ими владения своих представителей11. В 1694/95 г. (1106г.х.) правительство, желая поправить бедственное состояние казны и в какой-то степени уменьшить произвол откупщиков, применило в восточных вилайетах империи - Дамаск, Халеб, Диярбекир, Мардин, Айнтаб, Малатья, Адана и Токат - систему маликяне12. В этих вилайетах казна заключала с откупщиками пожизненный контракт, по которому те обязывались ежегодно вносить налоги в казну, что должно было побуждать их в какой-то мере заботиться о налогоплательщиках (крестьянах прежде всего) и не доводить их до бедственного положения, поскольку в таком случае сам откупщик терял источник дохода.
Однако уже в 1715 г. при великом везире Дамаде Али-паше 13 имела место "серьезная попытка навести порядок в финансах государства" 14, связанная с отменой маликяне. По приказанию Али-паши главный деф-тердар составил для него доклад о состоянии финансов страны. Доклад показал многие злоупотребления, происходившие при системе маликяне: откупщики начинали распоряжаться источниками доходов как своей частной собственностью, часто происходила перепродажа откупа одним владельцем другому, а тем - третьему и т. д. Система маликяне имела еще один серьезнейший с точки зрения правительства недостаток: откупщики при ней приобретали большое влияние среди крестьян, что приводило к ослаблению центральной власти, усилению центробежных сил в империи 15. Откупщики зачастую поручали сбор налогов своим доверенным лицам, а сами оставались в Стамбуле, превратившись в своего рода рантье. Со временем подобные откупщики, к которым принадлежали многие придворные, сблизились с аянами 16. Эксплуатация крестьян при системе маликяне не только не уменьшилась, а, напротив, усилилась (перепродажа откупа маликяне увеличивала налоговый гнет, поскольку новый откупщик старался нажиться на своем приобретении), причем не в пользу центрального правительства: размер ежегодных поступлений в казну был заранее определен, а курс денег постоянно падал. Местами откупщики присваивали права цехов (эснафов)-лодочников, носильщиков (разрешение на перевоз и различные таможенные пошлины, с которыми имели дело эти цехи, тоже начали отдаваться на откуп).
После рассмотрения доклада вышел султанский фирман о запрещении системы маликяне по всей империи, за исключением отдаленных вилайетов - Дамаска, Халеба и Диярбекира. Велено было вернуться к традиционной системе передачи права на сбор налогов откупщикам (мюльтезимам) на небольшой срок - один-три года. Однако, несмотря на запрет, к концу правления Ахмеда III система маликяне вновь распространилась в империи 17.
Стремясь не допустить народного возмущения, правительство рассылало по стране "указы справедливости" - адалет-наме. Так, адалет-наме 1704 г. призывал губернаторов провинций и кадиев "бдить, дабы народ не терпел какой-либо обиды"18 Ряд указов был направлен против чрезвычайных налогов (например, адалет ферманы в марте 1713 г., прибывавший прекратить сбор незаконных налогов - хиляф-и шер-и шериф) 19 поскольку правительство отдавало себе отчет в том, что сельское хозяйство страны находится в расстроенном состоянии. В целом адалет-наме были малоэффективны; они в какой-то мере снимали моральную ответственность с центральных властей за их бессилие, но не вносили действительного облегчения в положение крестьян.
Высокие налоги и отсутствие государственного кредита вынуждали крестьян обращаться к ростовщику. Кабальные условия ростовщических займов и произвол феодалов и сборщиков налогов вели к обезземеливанию крестьян. Им приходилось или обрабатывать ту же землю в качестве батраков, или уходить в города. Покинутые крестьянами наделы становились добычей различных спекулянтов из правящих классов, которые таким путем приобретали поместья. Например, большая часть крестьянских земель Македонии еще до начала XVIII в. была экспроприирована20. Часть разоренных крестьян становились на путь вооруженной борьбы, которая официально именовалась "разбоем". Размах этих выступлений был широк, но в то время "классовый антагонизм еще не достиг той стадии, на которой крестьяне уже выступали бы за уничтожение феодальной эксплуатации"21.
Положение городских масс в Османской империи тоже было нелегким: чрезвычайные налоги выплачивали и они. Города оставались зависимыми от феодальной экономики и сохраняли характер "хозяйственных дополнений военно-административной ставки местного паши или, в столице, ставки султана"22. Производство осуществлялось ремесленниками, объединенными в замкнутые производственные корпорации-цехи (эснафы). Эс-наф был "наиболее всеобъемлющей хозяйственной и общественной организацией в османской феодальной системе" 23. Государство поддерживало эснафы из фискальных соображений, а ремесленники использовали их как свою профессиональную и социальную опору. Эснафы работали на ограниченный рынок, их деятельность строго регламентировалась правительством (определялись не только цена их товаров, место продажи, количество и качество, но и дороги, по которым ремесленники должны были везти свои товары на продажу). Право на открытие мастерской или лавки (гедик) могли давать старейшины цехов лишь с разрешения кадия. Такой строгий порядок был выгоден цехам 24, поскольку позволял избежать конкуренции со стороны ремесленников, работавших вне цехов. В то же время жесткая государственная регламентация производства и поддержка государством цеха как феодального института препятствовала развитию производительных сил и капиталистических отношений в городах Османской империи.
В конце XVII - начале XVIII в. в социальной жизни городов исследователи отмечают ряд новых явлений. Происходит усиление имущественной дифференциации среди ремесленников (хотя их социальное расслоение в условиях господства уравнительной регламентации не получило должного развития), а также между цехами. Эснафы утрачивают свои функции по организации производства, все в большей степени превращаясь в административно-податные единицы25.
В начале XVIII в. в Османской империи имелись такие отрасли промышленности, как текстильная (ткани из хлопка вырабатывались во всех крупных городах Ирака, Сирии и Египта, шерстяные и шелковые - в Анкаре и Брусе), кожевенная, металлообрабатывающая; в Изнике и Кютахье было развито фаянсовое производство26. Горнодобывающая промышленность существовала в различных областях империи. "Есть в государстве Турецком места, где руду серебряную берут, также медную и железную, как в Европе, так и в Ассии", - сообщал П. А. Толстой27. Однако эта промышленность постепенно приходила в состояние стагнации: например, на известном железном руднике Сидрекапса (Македония) в XVII в. было 500-600 печей для плавки руды и 6 тыс. рудокопов, а в XVIII в. число печей сократилось до 20-30, а рудокопов - до 25028. Причиной такого застоя и даже упадка была узость внутреннего рынка в результате господства феодальных отношений в империи. Преобладание натурального хозяйства и нищета крестьянства определяли низкую покупательную способность населения. Недостаток путей сообщения и их небезопасность сказывались как на торговле, так и на промышленности.
Скопление больших масс населения в городах из-за сильного притока разоренных крестьян осложняло условия труда ремесленников; правительству было трудно снабжать жителей городов продовольствием. В городах часто вспыхивали волнения из-за попыток правительства ввести принудительный курс фальсифицированной монеты (в 1651 и 1689-1690 гг. в Стамбуле, в 1669- 1670 гг. в Брусе, Анкаре и Эдирне, в 1697 г. в Каире), "голодные бунты" из-за повышения цен на продовольствие (в 1682 г. в Сараево, в 1695 г. в Каире, в 1720 г. в Салониках, в 1730 г. в Триполи и Халебе), по причине усиления налогового гнета и произвола властей (в 1703 г. в Иерусалиме и Дамиетте, в 1705 г. в Манисе, в 1721 г. в Басре) 29. Крупные восстания произошли в Стамбуле в 1703 г. и особенно в 1730 г. 30.
Упадок военного и экономического могущества Османской империи был непосредственно связан с деградацией системы феодальных отношений, получившей название военно-ленной (тимариотской). Классическая тимариотская османская система уже в последние десятилетия XVI в. начинает утрачивать свои типичные черты: временный и условный характер, полную зависимость от центральной власти31. В течение XVII в. условные пожалования все чаще становятся объектами купли-продажи, ленники зачастую не являлись на военную службу; имели место передача ленов по наследству и их дробление.
Правительство принимало меры для поддержания военно-ленной системы. Почти при каждом султане принимались законы о тимарах и зеаметах, проводились так называемые "йоклама" (проверки) при мобилизации держателей военных ленов-сипахи: накануне, во время и после окончания какого-либо похода, когда обнаруживался разрыв между реальным и списочным составом ленников. Проверки проводились и при восшествии нового султана на престол. Они имели целью закрепить тимары и зеаметы за теми, кто действительно выполнял военную службу, и лишить условных владений лиц, которые уклонялись от службы или вообще незаконно получили бераты - грамоты на владение ленами32. Из таких проверок особую известность получила йоклама 1596 г., по которой около 30 тыс. человек были лишены тимаров и зеаметов, а многие из них были казнены33.
Однако даже такими жестокими мерами не удавалось задержать распад военно-ленной системы, тем более что йоклама имели и другую сторону: правительство использовало их как повод, чтобы отобрать земли и сдать их в аренду с целью ликвидации дефицита в бюджете. Численность тимариотского ополчения к началу XVIII в. резко снизилась. Так, если при султане Сулей-мане Кануни (1520-1566) тимары и зеаметы давали армии 200 тыс. воинов 34, то в начале XVIII в.- всего 20 тыс. 35. В XVIII в. лены занимали еще значительную часть земель, однако сипахи, способных нести воинскую службу, становилось все меньше. Некоторые из них откупались за взятку от несения все менее прибыльной военной службы. Алайбеи, ответственные за сбор сипахий-ского ополчения, такие взятки принимали открыто, так как им нужно было "компенсировать" свои потери при получении этой должности, стоившей немалых подношений бейлербею.
Взяточничество в провинциях процветало и на уровне бейлербеев, и для его пресечения еще в 1530 г. при Сулеймане Кануни (Законодателе) правительство решило перенести распределение ленного фонда в центр. Однако коррупция при султанском дворе лишила действенности эту меру. Лены еще чаще стали попадать в руки придворных чиновников, а иногда доставались даже некоторым городским жителям, крестьянам и т. п. Несмотря на централизацию распределения ленов и периодические проверки, участились случаи, когда на один и тот же надел выдавалось два или даже больше документов, что порождало огромное число спорных ленов и приводило к тому, что ленники не являлись к месту сбора, опасаясь захвата в их отсутствие своих владений другими претендентами. Деградация тимариотского (сипахийского) ополчения приводила к использованию его на таких "непрестижных" занятиях, как рытье окопов или перевозка пушек, что раньше поручали юрюкам - кочевникам. По мнению некоторых исследователей, тима-риотское ополчение в конце XVII - начале XVIII в. утратило всякое военное значение36.
Кроме войска, составленного из держателей тимаров и зеаметов, в Османской империи имелось и войско на жалованье (капыкулу), основную часть которого составляли янычарыл37. Янычарский пехотный корпус на протяжении долгого времени был мощным воинским формированием империи, прообразом регулярной армии. В мирное время янычары охраняли султанский дворец, поддерживали порядок в городах. Рассредоточение янычар по всей империи (особенно после "джелялийской смуты"38, когда их использовали для подавления крестьянских выступлений) ускорило уже наметившийся процесс постепенного превращения их в своеобразную социальную прослойку, тесно связанную с улемами (духовенством), ремесленниками и торговцами. Янычары начинают заниматься торговлей и ремеслом, обзаводиться семьями, что прежде им строго запрещалось. Нарушилась и система комплектования янычарского корпуса "девширмэ", по которой янычарами могли становиться лишь дети христиан39, отбираемые у родителей и направляемые в специальные школы. В 1574 г. янычары добились права записывать в корпус своих детей40, а в 1582 г., во время войны с Ираном, в янычарское войско, как сообщал Кочибей Гёмюрджинский, стали записывать взрослых мусульман41. Следующим этапом изменения состава корпуса был 1651 год, когда янычары добились от правительства обещания, что в будущем в Корпус будут допускаться только дети янычар42. Этим фактически узаконивалось право янычар иметь семью, а многие желавшие вступить в корпус стали за взятки объявляться "янычарскими детьми". Последний случай применения системы набора "девширмэ" имел место в 1637 г. (официально система "девширме" просуществовала до 1750г.) 43.
В течение XVIII в. янычарский корпус стал все более походить на преторианскую гвардию. "Войско, которое при султанской особе и которое называется капикулы, определенное уставами прежних султанов и его собственными, может султана посадить в тюрьму, умертвить его и учинить вместо его преемником или кого из его братьев, или из детей", - писал Л. Марсильи44. Вмешательство янычар в дела двора и государства шло параллельно с ослаблением их военного значения: янычары, явившиеся к месту сражения (а являлись далеко не все), были недисциплинированной массой, склонной к грабежам, часто обращавшейся в бегство при первой неудаче. Число янычар, а значит, и расходы казны постоянно возрастали. При Сулеймане Кануни янычар было 16 тыс., а в 1609 г.-уже 37 тыс. 45. К 1680 г., по данным Л. Марсильи, янычар насчитывалось 54 222 при общей численности войск капыкулу 74 148 человек46. Согласно записям дефтердара Сары Мехмед-паши, на рубеже XVII-XVIII вв. в списках янычар было 53200 человек, а всего казна выплачивала жалованье 96 727 военнослужащим 47. Здесь, однако, надо учитывать, что в списке конца XVII в. входят пенсионеры янычарского корпуса (отураки) и большое число "мертвых душ" - погибших или умерших янычар, жалованье которых продолжали присваивать командиры, а также множество людей, привлеченных в корпус привилегиями, которыми обладали янычары: свободой от налогообложения и безопасностью от произвола чиновников. Всякими путями эти люди записывались в янычары. "Некоторые, суть имянуемы (янычарами), только и защищаемы тем именем, а войны не знают", - сообщал П. А, Толстой 48.
Янычары, как часть османской государственной системы, были кровно заинтересованы в неприкосновенности существующего порядка. Эти их устремления полностью отвечали и интересам реакционного мусульманского духовенства, как бы заключившего с ними долговременный союз. И улемы, и янычары выступали против любых нововведений в стране49.
Участие янычар в городских восстаниях позволяет предположить, что янычары в некоторой степени выражали интересы городского населения - тем более что они сами занимались ремеслом и торговлей. Однако, связанные с улемами и дворцовой кликой, они являлись, как правило, орудием внутренних (а порой и внешних) интриг. В начале XVIII в. султанское правительство, нуждаясь в янычарах как в боеспособном войске и средстве для поддержания целостности империи (поскольку янычары пока еще служили определенной защитой против сепаратизма пашей и местных феодалов), еще было неспособно эффективно бороться с их анархией или заменить их войсками другого типа. "Турецкие императоры в нынешнее время не могут переменить уставов или уничтожить привилегии константинопольского войска", - отмечал Л. Марсильи50.
Подводя итоги, следует сказать, что поддержание боевой мощи османской армии в начале XVIII в. достигалось со все большими усилиями, в основном за счет содержания чрезвычайно многочисленного и дорогостоящего войска капыкулу. Кроме того, правительство вынуждено было прибегать к созданию народного ополчения нефир-и ам51 (например, во время войны со Священной лигой), отрывая крестьян от земли и тем самым еще больше подрывая экономическую основу государства.
Значительная часть земель и других источников дохода в Османской империи принадлежала мечетям, медресе, текке (дервишеским обителям) и другим мусульманским учреждениям, что являлось одной из главных причин огромного влияния духовенства на все сферы жизни в стране. По мусульманским законам имущество, отказанное религиозным и благотворительным учреждениям (вакфам), не могло быть пущено в продажу, а доход от него шел на содержание мечетей, приютов (имаретов), медресе, школ (мектебов), библиотек. Примерно треть всех доходов империи приходилась на вакфы. "О доходах же и расходах их краткословием можно сказать еще, одна треть приходит в казну народную (государственную.- А. В.), другая расходится в Духовный их чин... третья расходится по министрам, которые собирают и крадут", - писал П. А. Толстой52.
Каждый султан стремился привлечь на свою сторону мусульманское духовенство и записывал в вакфы новые пожалования. Правда, великому везиру Кёпрго-лю Мехмед-паше (1656-1661) удалось добиться получения части доходов с вакфов для нужд армии и флота, но такое случалось крайне редко и было исключением из общего правила, по которому вакфы всегда были неприкосновенными53. Отказывание имущества вакфам было распространенным явлением, поскольку являлось формой превращения какого-либо источника дохода в частную собственность (так называемый "обычный" вакф в отличие от "основного", когда жертвователь терял права на свое обращенное в вакф имущество). В качестве типичного примера можно привести вилайет Халеб, где между 1718 и 1800 гг. было зарегистрировано 485 новых вакфов; из них только 32 состояли исключительно из земельных владений, 30 включали помимо земель и другое недвижимое имущество, " а остальные были постройками (лавки, мастерские, мельницы, бани и т.д.) 54.
При описании общего положения в империи в начале XVIII в. нельзя не отметить такие пороки османской системы, как взяточничество, распространенное среди губернаторов провинций и судей55, а также хищения при сборе налогов: "Империя Турецкая не добро правима суть, а ежели бы в собрании доходов министры были радетельные, а не грабители, могло бы быть всего со 100 000 мешков левков, но то не может быть недобрых ради строителей"56. Коррупция разъедала и армию. Так, по утверждению очевидца, командование османской армии в Египте из средств, отпущенных на содержание сорокатысячной армии (20 тыс. кавалерии и 20 тыс. пехоты), расхищало столько, что в готовности было не больше половины этого числа57.
Упадок центральной власти Османской империи сопровождался усилением местного управления. Так, в конце XVII в. произошло возвышение аянов - выборных лиц из числа богатых горожан: крупных землевладельцев, проживавших в городах, купцов, старейшин цехов, янычарской верхушки, имамов, хатибов (мулл) и др. Введение системы маликяне укрепило позиции аянов: многие из них стали приобретать эти откупы. Обязанности аянов и эшрафов58 были очень разнообразны. Из них выбирался городской управляющий, они наблюдали за сбором налогов, осуществляли попечительство над вакфами, контролировали базарные цены, следили за соблюдением законов (т.е. выполняли функций кадия) и т. д. 59. Аяны были посредниками между центральным правительством и населением. В первые десятилетия XVIII в. Порта фактически легализовала деятельность аянов (об этом говорят адресованные им ада-лет-наме), поскольку рассчитывала опираться на них как на лиц, имевших реальную власть и авторитет на местах. С течением времени, однако, аяны приобретали все большую самостоятельность, что вело к усилению децентрализации империи. Одновременно усиливалась эксплуатация аянами податного населения.
По мере ослабления Османской империи постепенно превращались в самостоятельных правителей местные феодалы. Наиболее интенсивно этот процесс протекал на окраинах. В странах Магриба, т. е. в Алжире, Тунисе и Триполи, правили наследственные правители, и "все оные имеют вид дипенденции (зависимости. - А. В.) или протекции от Порты, а в самом существе только алианц (союз.- А. В.) между оными и Порты на таковых кондициях, что они при наступательной и оборонительной войне принуждены Порте в помочь корабли давать", - писал И. И. Неплюев60. Тунисская династия Хусейнидов (с 1705 г.) проводила самостоятельную внешнюю политику и заключала договоры с иностранными государствами (1710, 1728 гг. - с Францией, 1716 г. - с Англией), но признавала сюзеренитет султана. Более сильный алжирский дей в начале XVIII в. выслал из страны последнего турецкого пашу и стал фактически независимым. "От них (этих государств) салтану и иного ничего не подлежит, кроме единого титла", - замечал П. А. Толстой61. Корабли Алжира и Туниса нападали на купеческие суда, нанося большой ущерб средиземноморской торговле. Европейские страны старались использовать магрибских пиратов для ослабления своих торговых конкурентов.
Египет - пашалык Османской империи - находился под властью мамлюкских беев. Порта назначала в Каир пашу, который следил за ежегодным сбором и отправкой дани и за поставкой продовольствия и "подарков" в Мекку и Медину, а в остальном беи действовали самостоятельно.
Вопреки стремлению Порты централизовать управление государством начинают складываться наследственные династии и в других местах: в горном Ливане правила династия Шихаби, власть в Курдистане перехода от одной группы феодалов к другой62. Авторитет центральной власти был непрочен и в таких крупных центрах, как Дамаск, Халеб, Мосул.
В Багдаде сложилась династия, основателем которой был Ахмед-паша. И. И. Неплюев сообщал, что этот правитель "в своем владении самовластен и наследствен"63. Самовластие Ахмед-паши особенно тревожило Порту во время войны с Ираном, когда он стремился не допустить в "турское али, лучше сказать, в свое владение"64 как войска афганского завоевателя Ашрафа, так и турецкие. Великому везиру Ибрагим-паше пришлось вести очень осторожную политику по отношению к Ахмед-паше, чтобы не допустить отделения Багдада от империи.
Фактически независимыми были и бедуинские племена. Они постоянно беспокоили Порту: на пути от Дамаска к Мекке и Медине часто грабили караваны паломников (например, в 1700 и 1703 гг.) sup>65.
Существование в Анатолии обширных владений с привилегированным статусом (маликяне-и дивани и арпалык66), санджаков наследственных принцев способствовало развитию центробежных тенденций в этих районах. Сепаратизм феодалов постепенно усиливался и в европейской части империи.
В Османской империи наследником всех крупных сановников империи кроме улемов до 1826 г. было государство, государственная казна. Не могли эти сановники передавать по наследству и свои посты или титулы: института дворянства в Османской империи не существовало. Преобладание государства над обществом выражалось в том, что правящий класс осуществлял свое господство преимущественно через государственную власть. Непременным критерием для причисления к этому классу было служебное положение, которое являлось, "возможно, не просто признаком социальной стратификации, но и классообразующим фактором, ибо служба вела к богатству" 67.
Не находившиеся на государственной службе владельцы крупной земельной собственности, недвижимости в городах, крупные торговцы и ростовщики, высшие слои немусульманского духовенства и др. принадлежали к правящему, господствующему классу по социально-экономическим признакам, но по своему социальному статусу оставались простой реайей (немусульманским податным населением) 68.
Внутри господствующего класса империи происходили сложные изменения, связанные с процессами развития османского феодализма, вытеснением одних феодальных укладов другими, изменением форм феодальной зависимости крестьян, нарастанием внутренних противоречий в османском обществе69.
Принадлежащие к правящему классу по мусульманской традиции продолжали именоваться "людьми меча и пера", однако это деление все менее соответствовало реальному положению. Ухудшение имущественного положения ленников-сипахи происходило еще с конца XVI в., и отдельные его слои подверглись известной "дефеодализации"70. В связи с развитием товарно-денежных отношений и практически иссякнувшим источником военной добычи усилилось значение групп, занимающихся торговой, ростовщической и предпринимательской деятельностью: мусульманские традиции не содержали никаких запретов на подобные занятия. Кризис тимари-отской системы усилил значение местной знати, в том числе и аянов, которые образовали отличную от прежних слоев правящего класса группу. Усиление аянов произошло благодаря их земельной собственности, богатству и связям, а не по причине принадлежности к сословию тимариотов или капыкулу71. Между представителями старой военно-бюрократической знати, которая видела единственный источник дохода в службе, и слоями, искавшими иные способы обогащения, существовал антагонизм, который, однако, был еще не настолько силен, чтобы привести к глубокому размежеванию72.
В Османской империи существовали три основных вида службы: военная (сейфие), бюрократическая (калемие) и духовная (ильмие). Это разделение, конечно, условное, поскольку не существовало четкого разграничения военных, административных и религиозных функций государства - они тесно переплетались и дополняли друг друга. Следует подчеркнуть, что в этом - коренное отличие османского государства, к примеру, от европейского. Однако "люди пера", как можно назвать профессиональных бюрократов, до XVIII в. редко занимали пост губернатора провинции или садразама - это была "монополия" военных. Тем не менее с конца XVII в. большое число профессиональных бюрократов появляется в избранном кругу пашей73. По-видимому, это было отражением соперничества между бюрократией и военными, а также растущей профессионализации государственного аппарата.
Несмотря на экономическое расстройство, коррупцию, ослабление армии и т. д., Османская империя продолжала оставаться сильным и сравнительно прочным государственным образованием. Американский исследователь С. Шоу считает, что одной из причин ее устойчивости был "многочисленный корпус писцов", т. е. профессиональных чиновников среднего и низшего уровня, которые выполняли основной объем административной работы в государстве, невзирая на некомпетентность и коррупцию тех, кто номинально стоял над ними74. Что же касается верхнего слоя администрации и высшего чиновничества, то они были серьезно ослаблены взаимным соперничеством и обычно короткими сроками пребывания в должности. Сильными были общие позиции военных, но их ослабляла внутренняя анархия.
Прочное положение занимало лишь духовное сословие - улемы. Османское общество знало один тип образования - религиозное, и все его члены приучены были относиться к служителям культа с большим пиететом. Улемы могли влиять на государственных лиц всех рангов как учителя и наставники. Благодаря огромным вакфным владениям, причастности к административно-государственной деятельности, обладанию своеобразной "армией" из многочисленных софт (учащихся духовных заведений) улемы пользовались большим политическим влиянием. Вместе с тем коррупция и общий упадок в государстве сказались и на духовном сословии. Хотя некоторые из улемов поддерживали реформы XVIII в., в целом это сословие становилось все более реакционным, поскольку еще менее других было способно приспособиться к изменяющимся условиям.
Формально все посты на государственной службе империи (включая самые высшие) были "открытыми", т. е. доступными любому, кто того заслуживал, невзирая на происхождение (единый принцип выдвижения за заслуги и формирование "меритократии"). Однако на рубеже XVII-XVIII вв. ясно прослеживается тенденция к тому, что сыновья в своей служебной карьере начинают следовать за отцами. Тем не менее эта тенденция так и не стала правилом75.
Состоянию внутреннего упадка Османской империи соответствовало ее ухудшившееся международное положение. Сокрушительное поражение огромной турецкой армии под командованием великого везира Кара Мустафы под Веной в 1683 г. наглядно продемонстрировало конец наступательного порыва империи76. Давний ее противник - Австрийская империя, обладавшая хорошо обученной и вооруженной армией, научилась одерживать победы над многочисленными, но все менее боеспособными османскими войсками. К тому же австрийской армией командовали такие талантливые полководцы, как Монтекукколи, Евгений Савойский и др. Традиционный союзник Османской империи в Европе - Франция не поддержала турок во время их войны с коалицией европейских держав, так называемой Священной лигой, получив от Австрии и Испании территориальные приращения по Нимвегенскому миру (1679 г.) и Регенс-бургскому соглашению (1684 г.), а затем вследствие истощения внутренних сил и английского соперничества (особенно после войны за Испанское наследство) сама оказалась в затруднительном положении. Кроме того, Австрийская империя получила мощную поддержку в борьбе против османской агрессии со стороны России. Борьба России против разбойничьего гнезда на ее южных границах - Крымского ханства, за выход к Черному морю, ее выступления в поддержку порабощенных турками народов были исторически оправданными и все более успешными по мере усиления России и осяабле-ния Османской империи, т. е. именно с начала XVIII в.
В конце XVII в. в ходе борьбы Австрии и ее союзницы Польши с Османской империей сложилась антиосманскяя коалиция, упоминавшаяся Священная лига (168477-1699 гг.), в которую кроме названных государств вошли Венеция и Россия78. Создание Священной лиги следует расценивать как свидетельство международной изоляпии империи.
Война со Священной лигой закончилась первым разделом территории Османской империи. По Карловицким мирным договорам 1699 г. Австрия закрепила за собой Центральную Венгрию, Трансильванию, Бачку и почти всю Славонию; Польша - часть правобережной Украины; Венеция получила Морею, острова Архипелага и крепости в Далмзиии; за Россией по Константинопольскому договору 1700 г. остался Азов.
В начале XVIII в. Османской империи удалось одержать победу над русской армией в русско-турецкой войне 1710-1713 гг., в результате чего она добилась возвращения Азова. В 1714-1715 г.г османская армия легко отвоевала Морею у Венеции. Но меняет ли это общую оценку состояния османской армии? Безусловно, нет. Прутский успех, достигнутый за счет большого перевеса в людях, был в значительной степени случайным - об этом говорит хотя бы тот факт, что он был единственным в войне XVIII в. с Россией. Победа в Морее над слабыми гарнизонами венецианских крепостей (даже в период своего расцвета Венеция была слабым противником на суше) была делом не слишком трудным. Но война с Венецией вылилась в столкновение с Австрией (1716- 1718), и османская армия была вновь разбита.
Политика империи в отношении своего мусульманского соседа - Ирана была не менее агрессивной, чем в отношении европейских стран. В 1721 г. в Иран было направлено посольство Дурри-эфенди с целью выяснения обстановки, сложившейся там в результате фактического развала державы Сефевидов и афганского нашествия. Затем Порта пришла к выводу о необходимости в случае победы афганцев над Ираном присоединить к "богохранимому государству страны, остающиеся без хозяина"79. К таким странам были отнесены Азербайджан, Грузия, Ширван, Дагестан. В 1723 г. Османская империя начала войну с Ираном. Захватив обширные территории в Закавказье и Западном Иране, Порта вопреки русско-турецкому договору 1724 г., ограничивавшему османскую экспансию на Кавказе и в Иране, продолжала войну с Ираном и захватила в 1724-1725 гг. Тебриз, весь Азербайджан, Ардебиль, Керманшах, Лу-ристан, Хамадан и Казвин, а затем предприняла наступление на Исфаган. Однако в 1726 г. афганский правитель Ашраф сумел нанести поражение турецкой армии (ловко сыграв на единоверии турок с афганцами80) и заключил с Портой в 1727 г. Хамаданский мирный договор, согласно которому Османская империя сохраняла все захваченные ею территории, но обязалась не продвигать свои войска далее. Затяжная война с Ираном осложнила и без того тяжелое внутреннее положение Османской империи, и с началом новой, неудачной для турок ирано-турецкой войны 1730-1736 гг. в Стамбуле вспыхнуло крупное народное восстание, вынудившее Порту искать мира. По договору 1736 г. с правителем Ирана Надиром Порта возвратила все завоеванные иранские земли. Огромные силы и средства, отнятые у народа, были бессмысленно растрачены.
После вышеизложенного у читателя может сложиться неправильное впечатление, что Османская империя находилась на краю гибели; если бы это было так, то история огромного ареала и входивших в империю стран на протяжении двух последних веков выглядела бы по-иному. Между тем, несмотря на общий упадок, в империи продолжали действовать факторы, позволявшие поддерживать ее существование. Так, взяточничеству, коррупции и прочим злоупотреблениям противостояла, по словам Рико, "скорость жестокая в наказании, с которой употребляют суд". Именно это, считал он, позволяло "покрывать и исцелять все язвы сего великого тела политического". В случае преступления османские власти без всякого "рассуждения" и без учета "правых доводов", не утруждая себя ни процессами, ни "многоречием", могут приговорить любого быть "главою казненным или вервию удавленным", причем обвиняемого не спасали прошлые заслуги. Рико считал, что "жестокость и суровость" настолько присущи строю Османской империи, что какое-либо послабление в этом отношении немыслимо, а сложилось так в результате того, что "правление турецкое имело начало во время войны"81. Он даже считал, что турецкое "мучительство" оправдано, так как огромные размеры империи требуют, чтобы повеления центральной власти выполнялись быстро в любом (особенно отдаленном) месте, чтобы предупреждать какие-либо "смущения" в государстве. Нарушению "тишины государства" препятствует и "совершенное самовластие" султана. Единовластие для такого государства приносит большую пользу, так как когда решения принимаются коллегиально, то дела идут медленно и тратится больше времени для обсуждения того, каким образом это выполнить, а не на само исполнение.
Некоторой защитой от злоупотреблений на различных постах была частая смена должностных лиц с последующей конфискацией их имущества. Рико считал подобный образ действий целенаправленной политикой ограбления подданных, которая при этом могла отвести от центральной власти гнев народа, поскольку запятнавших себя чиновников можно было "умертвить под образом суда и побрать их имение по их смерти, и получить тем и богатство и честь" 82.
Султан имел возможность назначать на высшие должности в государстве своих "рабов", т. е. воспитанников своего двора, взращенных в беспрекословной преданности ему лично и обязанных ему всем, благодаря чему он мог их "возвышать без зависти, разорять без страха". Верно подмечено, однако, что слепое повиновение "султанских рабов" (вплоть до того, что они на смерть от руки султана или по его повелению смотрели как на "славнейшее мучение"), сыгравшее "положительную" (насколько это слово уместно по отношению к войнам) роль в завоеваниях османов, теперь превратилось в удобное прикрытие их бездействия.
Апологетов Османской империи, какие встречались в средние века среди представителей европейских держав, в XVIII в. уже не было. Если определенные стороны османской системы некоторые из них и считали положительными (просвещенный Рико, например, полагал достойной подражания преданность "султанских рабов" своему господину, одобрял единовластие и т. д.), то даже для них - представителей монархических, как правило, держав - было ясно, что османская "жестокость", вся система слишком дорого обходится народу; они рассматривали ее как проявление восточного деспотизма - таковой она и была. Другое дело, что, глядя на Османскую империю с "европейской" точки зрения, они не всегда могли понять ее своеобразие и отличие от государств Европы, поэтому зачастую недооценивали устойчивость подобных обществ.
Османская империя в рассматриваемый период начинает заметно отставать от европейских стран и в экономическом развитии. Эти тенденции прослеживаются при рассмотрении места Османской империи в системе международной торговли.
Основная торговля между империей и европейскими странами шла через Левант (прибрежные районы Восточного Средиземноморья от Греции до Египта). Хотя значение Леванта уменьшилось после освоения морского пути вокруг Африки (примерно с середины XVII в. серьезным конкурентом левантийской торговли становится торговля Европы с американскими колониями), он продолжал оставаться важным рынком Европы и основным - Османской империи.
Первой державой, получившей от османского правительства капитуляционные права, была Франция (1535 г.)83. Купцы других стран торговали под французским флагом, стремясь использовать предоставленные французам привилегии (неприкосновенность личности, низкие таможенные пошлины, консульская юрисдикция и т. д.). Затем капитуляционные права получила Англия (1581 г.), что снизило значение Франции при султанском дворе и в левантийской торговле. Так, голландцы до получения собственных капитуляций (161:2 г.) торговали под английским флагом. Начиная с 1619 г., когда Франции не удалось возобновить капитуляции (они предоставлялись на срок до конца правления очередного султана), французская торговля на рынках Леванта стала сокращаться и до последней четверти XVII в. велась в небольших размерах84. Баланс французской торговли был бы резко отрицательным, если бы французские купцы не ввозили в Османскую империю серебряную монету. Покупательная способность серебра в Османской империи была выше, чем в Европе, что позволяло купцам выгодно покупать местные товары.
Однако благодаря меркантилистским мерам французского правительства и успешному промышленному развитию Франции (особенно мануфактур на юге) ее торговля с империей в конце XVII в. оживилась 85 и в первой половине XVIII в. вышла на первое место, оставив позади английскую. Экспорт тканей - основного предмета французской торговли - значительно вырос уже в первые два десятилетия XVIII в.: с 1 тыс. штук в 1700-1705 гг. _(в среднем) до 3 тыс. в 1713-1730 гг. 86. Кроме того, вывозились головные уборы (в Марселе работала мануфактура по изготовлению фесок), бумага, олово, кошениль, винный камень, индиго из Санто-Доминго и Гватемалы, различные специи, кофе и сахар - тоже из колоний и т. д. 87. Во французском импорте из Леванта важное место занимали продовольственные товары, особенно пшеница. Вывоз продовольствия из Леванта (Египта и Сирии) наносил ущерб снабжению Стамбула и других городов, поэтому на него был наложен запрет, который, впрочем, не соблюдался88. В XVIII в. у Франции появилась возможность снабжать свои провинции зерном из американских колоний. Характерно, что если в первой трети века импорт зерна из Леванта был гораздо выше американского, то к концу века привоз из-за океана начал преобладать, несмотря на отдаленность колоний 89,
В начале XVIII в. Франция закупала в Леванте много шелка, но затем этот импорт снизился. Большая часть прироста импорта приходилась на долю хлопка (1,5 млн. ливров в 1700-1702 гг. и 12,8 млн. ливров в 1785-1789 гг.) - сырья для развитой мануфактурной промышленности Франции. Увеличился также импорт текстильных изделий (385 тыс. ливров в 1700-1702 гг., 7 млн. в 1750-1754 гг., 2,4 млн. ливров в 1785-1789гг.) 90. Хотя французская торговля на протяжении XVIII в. возросла (за счет хлопка), доля Османской империи в общем объеме внешней торговли Франции значительно снизилась: если в XVI в. на Левант приходилось около половины всей внешней торговли Франции, то к 1780 г. его доля составляла лишь 5%, в то время как доля Франции в османской внешней торговле в конце XVIII в. составляла 50-60% ее объемы91.
Подобные тенденции прослеживаются и в торговых отношениях между Османской империей и Англией. Английская торговля с Левантом 92 была в меньшей степени подвержена влиянию политических событий и войн, но она никогда не имела для Англии такого значения, как для Франции: в момент наивысшего подъема (в XVIII в.) на Левант приходилось лишь около 10% английской внешней торговли. Особенностью торговли Англии было то, что ее купцам чаще, чем купцам других стран, удавалось поддерживать удовлетворяющий их баланс не путем оплаты серебром (вывоз монеты английское правительство запрещало, да это было и невыгодно), а за счет товарооборота. Поэтому для них зачастую вставала проблема закупок нужного количества товаров в Леванте в обмен на свои 93.
Основным предметом английского экспорта в Османскую империю были ткани94. Англичане привозили также олово, свинец, изделия из стекла и стали и другие товары. В английском импорте из Леванта монопольное положение занимал шелк-сырец (в 1730 г. - около четырех пятых общего вывоза из Леванта). До развала державы Сефевидов его вывозили из Ирана, а затем из Сирии, Анатолии и с Кипра. Из Западной Анатолии (через Измир), с Кипра и из Греции ввозился хлопок Закупки мохера к середине XVH1 в. сократились. В небольших количествах закупались верблюжья шерсть, различные красители, лекарственные вещества и др.
Из-за сильной конкуренции французских товаров и переориентации Англии на другие рынки английская торговля в Леванте сократилась в XVIII в. не только относительно (учитывая общий рост внешней торговли Англии), но и абсолютно95. К 1770 г. в общем обьеме английской внешней торговли Левант занимал не более одного процента, в то время как для Османской империи это составляло 20-30% ее внешнеторгового объема.
На примере двух самых крупных торговых партнеров Османской империи мы видим, что плодородные и густонаселенные османские" провинции все меньше участвовали в мировом торговом обороте, что косвенно свидетельствовало об экономическом застое этих регионов.
На третьем месте среди стран, торговавших с империей, были Нидерланды 96. Голландские купцы привозили самые разнообразные ткани со своих мануфактур и из других европейских стран: сукно, бархат, шелк. Экспортировали они также олово, сталь, проволоку, гвозди, а также специи и лекарственные товары из своих колоний. В обмен закупались шелк-сырец, хлопок, воск, кожи, верблюжья и козья шерсть (мохер) и др. Поражения в войнах с Англией и Францией и сильная конкуренция товаров этих стран привели к снижению голландской торговли.
В XVIII в. отчетливо выявилось экономическое отставание Венеции от других европейских стран, что снизило конкурентоспособность ее товаров. Эш обстоятельство, а также участие Венеции в многочисленных разорительных войнах с Османской империей привели к тому, что в первой трети XVIII в. она была вытеснена с рынков Малой Азии, Сирии и Египта и сохраняла торговлю только на Балканском полуострове и Адриатике. Венецианские товары имели хорошую репутацию на рынке (сукно, атлас, бархат, парча, изделия из стекла, бумаги, украшения), но их высокие цены заставляли турецкого покупателя отдавать предпочтение более дешевым английским, французским и голландским товарам. Из Османской империи Венеция ввозила шерсть, кожи, шелк, продукты питания (в частности, живой скот) и др.
В небольших размерах с Османской империей торговали Генуя, Рагуза, Тоскана, Королевство обеих Сицилии, Сардинское королевство, Мальта. Австрия стала торговать под своим флагом лишь с 1617 г. (до этого под французским) 97. Торговые привилегии австрийских подданных были подтверждены в договорах 1699, 1718 и 1739 гг., но частые войны, конкуренция других держав и позднее вступление на путь самостоятельной торговли не позволяли австрийским купцам торговать в больших масштабах.
Следует упомянуть о заинтересованности в непосредственной торговле с Османской империей такого усиливающегося европейского государства, как Пруссия. К этому ее подталкивала Англия, которая хотела обеспечить через нее надежную доставку своих товаров в Стамбул и Левант в случае войны с Францией. Англия обсуждала эту проблему с прусским королем Фридрихом I, причем речь шла даже о возможной постройке судоходного канала между Одером и притоком Моравы 98. В обеспечении торгового пути через Пруссию была заинтересована и Швеция, рассчитывавшая поставлять Турции военные и другие товары. Однако попытки заключить прусско-турецкий торговый договор (т. е. получить капитуляции) увенчались успехом лишь в 1761 г., а в 1765 г. была организована прусская торговая компания для торговли преимущественно на Леванте. Другие германские государства вели торговлю с Османской империей через Венецию, Триест и по Дунаю.
Торговля России с Османской империей получила развитие только после Кючук-Кайнарджийского мира 1774 г., когда русские купцы приобрели капитуляцион-ные привилегии и получили возможность торговать на своих судах по всему Черному морю. Морской торг через открытый в 1749 г. порт Темерников (в низовьях Дона) был невелик. Русские товары (чугунные и стальные изделия, пенька, пшеница, меха и др.) на турецких судах привозили в Стамбул, где они подлежали продаже определенным цехам, часто по низким ценам, поскольку отправлять товары дальше на архипелаг (на европейских судах) запрещалось. В 1753 г., несмотря на многочисленные препятствия, русские купцы Пирожников и Игнатьев учредили в Стамбуле вольную торговую компанию, просуществовавшую только до 1757 г. м. Русско-турецкая торговля искусственно сдерживалась Портой по политическим соображениям.
Внешняя торговля самой Османской империи была развита слабо. Многочисленные внутренние пошлины, отсутствие удобных и безопасных путей сообщения, а главное, негарантированность собственности, которая "удаляла турок от всех каких-либо обширных предприятии, делала их безразличными к выгодам, которые предлагает им будущее" 100, не позволяли турецким купцам объединяться в торговые общества, а, наоборот, заставляли торговать в одиночку или с помощью своих непосредственных комиссионеров. Несколько лучше шло дело у купцов из нетурецких общин (греческой, армянской, еврейской и др.), которым внутриоощинные связи в некоторой степени заменяли отсутствующие торговые компании. Они торговали на Леванте, на Черном море, по Дунаю. Значительная часть торговли с Венгрией проходила через руки сербских купцов 101. Однако жизнь и собственность купцов-немусульман еще менее гарантировалась, чем купцов-мусульман; кроме того, они платили высокую пошлину (12% стоимости товаров), а мусульмане были фактически от нее освобождены 102. Торговля немусульманских подданных империи могла бы ппино-сить большую ПОЛЬЗУ, но она, по выражению М. д'Оссо-на, "едва терпелась" 103.
Неразвитость внешней торговли была продолжением недостаточно высокого уровня развития торговли внутренней, следствием отрицательного отношения османского правительства к экспорту. Турецкий историк X. Иналджик считает, что османские правители не понимали необходимости поддержания баланса в торговле и были озабочены только тем, чтобы на внутренние рынки поступало достаточное количество товаров и сырья. Таким образом, они были сторонниками металлического обращения, их экономическая политика относилась к стадии, предшествующей меркантилизму, к которому уже обратились в европейских странах 104.
Итак, экономическое и политическое положение Османской империи в начале XVIII в. было тяжелым. Военно-ленная система разлагалась вопреки мерам правительства по ее поддержанию. Развитие товарно-денежных отношений в турецкой деревне не сопровождалось заметным ростом производительных сил (как было в европейских государствах). Серьезным препятствием для развития производительных сил в промышленности было стремление правительства жестко регламентировать промышленное производство, удержать его в рамках средневековых цехов - эснафов. Медленное развитие производительных сил, с одной стороны, расходы на многочисленные войны и огромные непроизводительные траты османской верхушки - с другой, а также злоупотребления откупщиков при сборе налогов приводили к дефициту в государственной казне, который правительство пыталось ликвидировать введением новых налогов, фальсификацией денег, повышением цен. Усиление эксплуатации и налогового гнета доводило часть крестьян до разорения: часто они вынуждены были даже покидать землю Социальная обстановка в городах была напряженной, часто происходили народные волнения.
Боеспособность османской армии снизилась. Резко Уменьшилась численность тимариотского ополчения. Дорогостоящее войско на жалованье было недисциплинированно, плохо вооружено. Янычары из чисто военного Условия рее более превращались в реакционную социальную прослойку. Вместе с улемами они были кровно заинтересованы в незыблемости существовавших порядков.
Несмотря на тяжелое экономическое положение, на ослабление армии, правящая верхушка все еще пыталась проводить агрессивную политику как на Западе, так и на Востоке. Результаты не замедлили сказаться: война с Австрией закончилась новыми территориальными потерями, а многолетняя война с Ираном - безрезультатно.
Участие Османской империи в мировом торговом обороте постоянно сокращалось. Новое явление в мировой экономике - увеличение масштабов торговли, включение в мировой торговый оборот новых регионов - она встретила неподготовленной, ее застойная экономика не могла успешно приспосабливаться к новым условиям и извлекать из них пользу.
Упадок Османской империи был особенно заметен в сравнении с постоянным усилением ведущих европейских держав. Одним из путей выхода из такого положения неизбежно должно было стать заимствование европейского опыта. Однако для этого нужно было расширять торговые, дипломатические, культурные и другие связи с европейским странами, отказаться от средневековой обособленности, от искусственной изоляции от окружающего мира. Ко всему этому правящий класс империи был еще не готов.
|
|
© Historik.ru 2001-2018 При копировании материалов проекта обязательно ставить ссылку на страницу источник: http://historik.ru/ "Книги по истории" |